Ассасины - Гиффорд Томас. Страница 5

Затем Локхарт очнулся и взглянул на золотые наручные часы «Патек Филип». Его ждал монсеньер Хеффернан, сорокапятилетний кандидат на красную мантию на ближайшие пять-десять лет. Хеффернан был правой рукой архиепископа Клэммера и успел сосредоточить в своих руках немало власти в одной из богатейших епархий. Ни особым достоинством, ни мрачной серьезностью он не отличался. Он был известен своей практичностью и умением добиваться желаемых результатов. И еще он был чертовски пунктуален и ожидал такой же пунктуальности от других.

Так что Локхарту было пора идти.

...Владения Церкви распространялись на весь квартал к востоку от собора Святого Патрика и вели начало с девятнадцатого века, когда здесь была построена довольно скромная церковь Святого Джона. Рядом с ней позже, когда Церковь продала эти земли, возвели знаменитые дома Вилларда [2]. Неискушенному глазу они по архитектуре своей напоминали аскетично строгие флорентийские дворцы семейства Медичи. Слишком дорогие, чтоб оставаться в частных руках после Второй мировой, эти знаменитые дома долго пустовали, стояли в ожидании новых владельцев, элегантные и безлюдные, печальным напоминанием о прошедшем веке.

В 1948 году архиепископ Нью-Йоркский Фрэнсис Спеллман, привыкший любоваться ими через Мэдисон-авеню из окон своей резиденции, что рядом с собором Святого Патрика, вдруг принял решение выкупить эти дома. Церковь тут же употребила все свое влияние и стала владельцем величественных и прекрасных зданий. Знаменитая «Золотая комната» в доме по адресу Мэдисон, 451 превратилась в конференц-зал для проведения епархиальных собраний. Зал для приемов с видом на Мэдисон стал местом проведения совещаний архиерейского трибунала Метрополии. Обеденный зал был превращен в зал суда трибунала, а библиотека — в канцелярию. Перемещаясь по длинным коридорам и мраморным лестницам, Церковь захватывала все новые помещения для своих разнообразных нужд...

Однако времена меняются. К семидесятым годам бум на недвижимость, возникший в 1960-х, резко пошел на спад, и Церковь обнаружила, что не в состоянии содержать и обустраивать все дома Вилларда. Они вновь опустели, и долгов по налогам ежегодно набегало до 700 000 долларов. Церковь начала испытывать серьезные финансовые затруднения.

Спас положение Гарри Хемсли, предложивший взять в аренду дома Вилларда и прилегающие к ним территории и построить на их месте отель. Архиерейский собор начал с ним переговоры, всячески стращал его проблемами, и в результате дело кончилось тем, что здания остались нетронутыми, весь участок формально принадлежал по-прежнему Церкви, а Хемсли получил право долгосрочной аренды. И построил вокруг этих домов отель.

И, подобно наследному принцу, назвал его незатейливо: «Хемсли Палас».

Именно в вестибюль этого дворца, сверкающий бронзой и хрусталем девятнадцатого века, и вошел Кёртис Локхарт. И, не став задерживаться там, прошел через приемную, отделанную зеркалами и резными ореховыми панелями во французском стиле, к лифтам, на которых можно было подняться на самые верхние этажи, к пентхаусам.

Весьма характерно, что для этой встречи Энди Хеффернан зарезервировал именно этот тройной пентхаус. Энди вращался в высших политических кругах, Кёртис Локхарт был его козырной картой, и он хотел провести встречу в условиях полной конфиденциальности. Локхарт вел речь о столь большой сумме, что даже малейшей утечки информации допускать было никак нельзя. Ставкой в игре был следующий Папа. И когда речь идет о таких постах, неизбежно вмешиваются деньги. Если б они встретились, допустим, в соборе Святого Патрика, непременно поползли бы слухи. Власть, роскошь, любовь ко всем жизненным благам и тайна — эти компоненты и составляли суть и смысл жизни монсеньера Хеффернана.

Локхарт знал, что его ждут там столь любимые Энди сигары «Данхил Монте Круз 200» и коньяк «Реми Мартин». Человек, говорил монсеньер Хеффернан, должен перепробовать все радости жизни, попутно открывая для себя все новые и новые. И чем больше он их пробует, тем сильней разгорается аппетит.

Локхарт вышел из лифта на пятьдесят четвертом этаже и прошел по толстой ковровой дорожке до самого конца узкого коридора, что тянулся параллельно Мэдисон авеню. Глядя на двери, никак нельзя было предположить, что за ними творится нечто необычное или странное. Он надавил на кнопку звонка и стал ждать. Голос из домофона ответил:

— Входите, Кёртис, друг мой. — Судя по интонации, монсеньер, должно быть, немного перебрал за ленчем.

Привыкший к роскоши, Локхарт всегда поражался при виде этих апартаментов. Он стоял у подножия витой лестницы с изящными резными перилами. Потолки огромной комнаты внизу были высотой этажа в два, не меньше. И во всю переднюю стену тянулось огромное окно, за которым, точно на изометрической карте, как на ладони раскинулся весь Манхэттен.

Здание «Эмпайр-Стейт-билдинг», изящнейший, в стиле арт-деко, шпиль небоскреба Крайслера, трогательные своей простотой башни-близнецы Торгового центра, а дальше, в бухте, виднелись статуя Свободы, Стейтон-Айленд, береговая линия Джерси...

«Рэдио-сити», Рокфеллеровский центр, светящееся пятнышко катка... а внизу, почти прямо под ними, собор Святого Патрика с двумя шпилями, величественно вздымающимися над Пятой авеню.

Локхарту на секунду показалось, что он стоит на облаке. Даже немного закружилась голова, и он ухватился за резные перила. Но оторваться от этого вида не было сил. Он чувствовал себя ребенком в окружении игрушек, которые могли присниться разве что в самом сладком сне.

— Сейчас, только пописаю, — раздался голос Хеффернана откуда-то из-за невидимой двери. — Две секунды.

Локхарт снова обернулся к окну-витрине, завороженный четкостью и разнообразием деталей. Стоял, почти прижавшись носом к стеклу, и смотрел на собор Святого Патрика. Даже его строители никогда не видели здания под таким углом зрения. Божественный вид. Точно смотришь на волшебно ожившую гравюру, внезапно обретшую третье измерение.

— Господь да благословит наш маленький дом.

К нему тяжело и неуклюже шагал монсеньер Хеффернан. Крупный мужчина с редеющими рыжими волосами и смешным, как у клоуна, носом. Кожа красная от загара и слегка шелушится. На нем была черная рубашка со стоячим воротничком, черные брюки и черные шлепанцы с кисточками. Водянисто-голубые глаза щурились от сигарного дыма. Он был выходцем из южного Бостона, из бедной ирландской семьи. А теперь занимал очень высокое положение и надеялся укрепить его еще больше с помощью этого знаменитого американца, профессионального творца и создателя великих мира сего. Они нуждались друг в друге, могли использовать друг друга, но отношения эти не были вымученными, поскольку Энди Хеффернан как нельзя лучше попадал под определение друга. Он был счастливым и веселым человеком.

— Знаешь, для богача ты выглядишь слишком спортивным и здоровым, Кёртис. Вот, угощайся. — И он указал на деревянную коробку с сигарами, что стояла на заваленном бумагами столе, покрытом стеклом двухдюймовой толщины.

— Ты мне руку чуть не сломал, — сказал Локхарт. Достал из коробки «Монте Круз», специальную спичку для сигар, раскурил и какое-то время наслаждался ароматным дымом. — Где загорал? Красный, как рак.

— Во Флориде. Пробыл там целую неделю на благотворительном гольфе. Вернулся только вчера. Божественно провел время. — Он подошел к столу и сел. На столе находилось несколько толстых папок, блокнот, телефон, коробка сигар и тяжелая пепельница. Локхарт уселся напротив и смотрел на собеседника через стеклянное поле. — Потрясающие ребята. Джеки Глисон, Джонни, Том, Дик, все были. Вообще во Флориде живут замечательные люди. Готовы ради Церкви на все. Просто море пожертвований в пользу детского приюта Богоматери нашей. Много гольфа. Ты не поверишь, но в одном круге я промахнулся мимо лунки на три дюйма! Ей-богу, с места не сойти! Нет, это надо было показать по «ящику»: удар — и мячик остановился всего в каких-то поганых трех дюймах! Как-то было уже со мной такое, один раз в Шотландии, в Мюрфилде... Благословенные старые времена, чертовски далеко от южного Бостона. Ну, скажи, чего еще может хотеть человек, а, Кёртис? Радуйся жизни, наслаждайся, все вокруг давно превратились в мертвецов.