Красный Петух - Гийу Ян. Страница 39

– Вот, – сказал он, открыв пластиковый корпус и выкладывая патроны на письменный стол быстрыми щелкающими движениями, – самое известное в мире оружие. Вы его должны были видеть на фотографиях, калибр 5,65, а у этих к тому же мягкий наконечник, так что это "Калашников" АК-47. Мягкий наконечник, думаю, означает, что оно русского или чешского производства, но на магазине китайские надписи, посмотрите.

Он показал на внутреннюю сторону магазина, а там имелись иероглифы, которые могли быть только китайскими.

Карл вытащил связку ключей с инструментом, похожим на перочинный нож, вынул оттуда маленькое шило и вскрыл магазин.

– Испорчена пружина, – заметил он, – пожалуй, магазин не в рабочем состоянии. Наверное, лежал очень долго, уж слишком стар. Вряд ли им можно пользоваться. Хотя с такими вещами ошибок не бывает. Высокая начальная скорость и Мягкий наконечник, между прочим, запрещены Женевской конвенцией, если это, конечно, сейчас имеет какое-нибудь значение. А не запрещен ли этот тип оружия?

– Не знаю, – сказал Фристедт, – но достаточно интересно. Оказывается, вот какое оружие типично для террориста.

– И все же мы должны прежде всего заняться Аннелис, – возразил Аппельтофт.

– Она уже получила адвоката?

– Да, все получили адвокатов. Вернее... Андерс Хедлюнд ругался и хотел иметь собственного адвоката, не знаю, добился ли он его, а остальным дали официальных защитников из обычного списка, – ответил Фристедт.

– Надо бы поговорить с ней побыстрее, она заперта уже скоро десять часов, и неизвестно, как это подействует на нее; все такие разные, – продолжал Аппельтофт.

Что до трех остальных, то их должны допрашивать другие. Было ясно, что им придется позагорать по крайней мере полтора суток до начала допросов. На лиц, не являющихся обычными преступниками, подобное содержание под стражей производит очень сильное впечатление.

– Мне нельзя с ней встречаться. Меня им нельзя показывать, но мне кажется, что вы должны попытаться поговорить с Аннелис как можно быстрее, – пробурчал Карл.

Нэслюнд распорядился, чтобы Карл не появлялся перед заключенными, и это было вполне естественно. Фристедт и Аппельтофт много лет отдали службе безопасности и прекрасно понимали, что лучше, если в протоколе окажутся их имена, а не Карла.

Фристедт и Аппельтофт спустились на лифте в подземный переход и потом на лифте же поднялись в тюрьму предварительного заключения. Охранник сидел перед раскрытыми вечерними газетами, несколько его коллег склонились над ним.

– Хэй, Фристедт из "сэка", – сказал Фристедт, показывая удостоверение. Он едва ли принадлежал к касте хорошо известных полицейских, ежедневно забегавших сюда за допрашиваемыми.

Один "контролер" проследовал с ними по коридору и открыл дверь в камеру. Аппельтофт и Фристедт обменялись беспокойными взглядами и вошли.

Аннелис Рюден лежала плашмя на койке, будто спала, но глаза были открыты. Она даже не шевельнулась. Фристедт и Аппельтофт остановились около нее. Аннелис продолжала лежать неподвижно. Дышала она спокойно и ровно.

– Подъем, девочка, время прогулки, – сказал Фристедт, осторожно дотронувшись до ее плеча. Она медленно поднялась, как лунатик, и натянула кроссовки с тремя полосками. Шнурки отсутствовали. Потом, не произнеся ни слова, она последовала за двумя полицейскими в комнату Аппельтофта, где на пустом столе стоял магнитофон и лежала папка с бумагой для допроса. Арестованные обычно предаются размышлениям, почему их схватили, когда они вернутся домой, получат ли они адвоката и так далее.

– Садись, – сказал Фристедт, занимая место за письменным столом. Девушка опустилась на стул для арестованных, в глубине комнаты.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил Фристедт мягко, но ответа не получил.

– Вот как вышло, – продолжал он. – Да, нам, наверное, сначала стоит представиться: меня зовут Арне Фристедт, а моего коллегу – Эрик Аппельтофт, мы работаем в отделе безопасности, в полиции, и у нас к тебе очень важные вопросы.

– Я в СЭПО? – спросила она и, впервые подняв глаза, оглядела всю комнату. Фристедт кивнул и, прежде чем продолжить, сделал глубокий вдох.

– Это не допрос. Пока еще нет, во всяком случае. Это не значит, что то, о чем мы говорим, неважно, но это не будет внесено в протокол. Понимаешь?

Она кивнула и опустила глаза. Фристедт оценил это как шоковое состояние, которое он видел у тысяч доставленных для допросов за годы работы полицейским в "открытой службе".

– Вот этот человек, – сказал он и протянул фото Акселя Фолькессона, – работал у нас и несколько дней назад был убит. Ты знаешь об этом?

Она быстро взглянула на фотографию, потом кивнула.

– Ты знала его?

– Нет, – ответила она, не поднимая глаз.

– Ты встречалась или разговаривала с ним когда-нибудь?

– Нет, никогда.

– Ты звонила ему или он тебе?

– Нет, я же сказала, – слегка повысив голос, повторила она.

"Ладно, – подумал Аппельтофт, – она, может быть, еще разговорится".

– Мы так по крайней мере думали, – продолжил Фристедт.

– Но это ошибка. Я не знала, кто это, пока не прочла в газетах. Почему я должна была знать кого-нибудь из СЭПО?

В ее голосе послышались воинственные нотки. Фристедт и Аппельтофт переглянулись. Аппельтофт кивнул.

– Он записал твой номер телефона в свой дневник за день до смерти. Ты можешь объяснить это?

– Нет.

– Это значит, что у вас был контакт, так?

– Нет, его у нас не было.

– Ты можешь объяснить, почему у него был твой номер телефона? Да, кстати, это был не твой телефон, а телефон магазина твоей матери. Почему?

– Этого я тоже не знаю.

– Не означает ли это, что ты хотела предостеречь нас от чего-то, что ты знала?

– Нет, я не из тех, кто бегает в СЭПО.

– Хотя и знаешь что-то, что тебе не нравится, но не хочешь, чтобы о связи с полицейским проведали твои друзья. То, что ты скажешь сейчас, останется между нами, поверь нам.

Последнее было, конечно же, ложью.

– Но я ничего не знаю. Если это был телефон моей мамы, может, она хотела что-нибудь сказать?

– Звучит не очень правдоподобно.

– Но это никак не относится ко мне.

– Это точно?

– Но я же сказала!

Фристедт и Аппельтофт снова переглянулись. Аппельтофт кивнул.

– Ну ладно, – вздохнул Фристедт, разыгрывая поражение, – тогда начнем обычный допрос. – Он включил магнитофон и усталым голосом сказал формальные фразы.

– Допрос Аннелис Рюден, проведен в отделе безопасности в Стокгольме 11 декабря 19.. года, время 14.35. Проводит допрос Арне Фристедт. Свидетель допроса – комиссар криминальной полиции Эрик Аппельтофт.

– Прежде всего разреши спросить тебя, как ты себя чувствуешь. Тебе что-нибудь надо передать в камеру на ближайшие часы?

– Что значит – "надо", туалетные принадлежности и все такое прочее?

– Ну да, и еще что-нибудь из личных вещей.

– Мне нужен мой несессер, зубная щетка и кое-что из одежды.

– Это мы организуем. Теперь я обязан сообщить тебе, что ты была задержана шеф-прокурором К. Г. Йонссоном по подозрению в продаже краденого и наркотиков. И я должен спросить тебя, как ты к этому относишься.

– На это я не хочу отвечать.

– Я должен понять так, что ты не хочешь сознаться в совершении преступления?

– Я не совершала никаких преступлений.

– Ты знаешь, на чем основаны обвинения?

– Нет.

Фристедт выключил магнитофон.

– Послушай, девочка. Так дело не пойдет, ты же можешь просидеть здесь слишком долго и совсем зря. В твоей квартире нашли 11 граммов гашиша. Ты ведь знаешь об этом?

– Но зачем же вы с сотней других в бронежилетах выгнали меня голой посреди ночи?

– Но я же о другом говорю. Это твой гашиш?

– Я не хочу отвечать на это.

– А стереоустановка? Она же краденая, это-то ты знаешь?

Она удивленно посмотрела на него. И реакция была абсолютно естественной.