Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович. Страница 61

— Слушаю вас, майор.

— Товарищ командир дивизии! Прошу вас властью старшего начальника отменить решение командира полка подполковника Грозова насчет меня.

Вглядевшись в красивое лицо Данько, я заметил, что оно бледно, а лоб покрыт капельками пота.

— Опустите руку, — сказал я, поскольку Данько все еще продолжал держать ее у козырька.

Когда майор выполнил мою просьбу, я заметил, что правая рука его от запястья до локтя подозрительно толста.

— Давно из госпиталя?

— Час назад.

— Какое же решение относительно вас принял подполковник Грозов?

— Я прибыл после излечения из госпиталя, доложил об этом командиру полка и попросил разрешения принять свой второй батальон. Он не разрешил.

— Мотивы? — спросил я, поглядывая на его руку, которую он теперь старался спрятать за спину.

— Командир полка считает, что я недостаточно здоров, хотя, как мне известно, — Данько саркастически улыбнулся, — медицинского института и даже фельдшерских курсов он не кончал.

Я решил проявить терпимость.

— И я, товарищ майор, не кончал ни медицинского института, ни фельдшерских курсов, однако вижу, что на правой руке у вас гипс. А командиру батальона, сами знаете, случается и ползать, и стрелять, и действовать в рукопашной…

— Стреляю я, товарищ командир дивизии, с обеих рук навскидку, у меня оба глаза ведущие, выбиваю сорок пять из пятидесяти, хоть из пистолета, хоть из автомата… Да и рука действует. — Данько вытянул вперед раненую руку и несколько раз довольно энергично сжал пальцы в кулак, хотя было видно, что это стоило ему больших усилий. — И ползать рука не помешает, — продолжал он. — А главное, товарищ командир дивизии, Иван Никонович, видели бы вы, как меня солдаты встретили. Я ведь сперва в батальон зашел… Сержант Третьяков обнимать кинулся… Я сам чуть не заплакал, ей-богу… Солдаты обступили, руки жмут, качать было хотели… Галдят дьяволы: «В самый раз угодили, товарищ комбат, с вами мы эту фрицевскую оборону раскидаем к чертям собачьим!..» Как я их могу в такую минуту оставить?

Вот ведь хитрец… Ну что с ним поделаешь? Конечно, солдаты за ним — в огонь и в воду. Шесть орденов на груди, Золотая Звезда Героя, гвардеец что надо. С другой стороны, отменить решение командира полка — тоже не лучший выход.

— Сколько вам лет, Данько?

— Двадцать восемь.

На год меньше, чем мне было на Хасане. И понимал я его очень хорошо. И разделял его желание — вместе со своими солдатами идти в наступление…

— До атаки два часа. Успеете принять батальон, познакомиться со всеми данными?

Данько засиял, а ведь под пули и снаряды идти…

— Так точно, успею, товарищ командир дивизии!

Я позвонил Грозову.

— Слушай, Михаил Трофимович, можешь ты удовлетворить одну мою личную просьбу?

— Позволить Данько принять батальон?

Вот ведь змей, сразу догадался.

— Да. По-моему, предстоящее дело от этого выиграет.

— У него же рука в лубке, Иван Никонович. Не бережем мы офицерские кадры…

— Да он этой рукой гири поднимает. И потом следует, по-моему, учесть желание солдат идти в бой со старым, испытанным командиром. Право, не упрямься, Михаил Трофимович, уважь хоть раз в жизни.

В трубке послышался смех.

— Ну ладно, раз командир дивизии просит… Не мог бы ты, Иван Никонович, дать ему трубку?

Я протянул телефонную трубку Данько. Он взял ее правой рукой, вытянулся.

— Есть… Слушаюсь, товарищ подполковник. Будет сделано.

Положил трубку, руку — к козырьку фуражки:

— Большое спасибо, товарищ командир дивизии. Разрешите идти?

— Минутку, майор. Вы, конечно, понимаете, что Грозов теперь с вас будет вдвойне спрашивать. Так что уж постарайтесь меня не подвести.

— Никак нет, не подведу, — сверкнув отчаянно смелыми глазами, отчеканил Данько.

…В течение часа гвардейские минометы — «катюши» и артиллерия армии обрабатывали вражеские позиции, постепенно перенося огонь в глубину обороны противника. На этот раз полки двинулись в атаку вскоре после начала артподготовки. Они шли под прикрытием огненного вала. Первым на передний край гитлеровцев ворвался батальон майора Данько.

Два часа спустя, овладев второй траншеей, 182-й полк вышел к пригородам Секешфехервара. Чуть позднее туда подошли и подразделения 184-го полка. Но тут наступление застопорилось. Интенсивный огонь пушек и пулеметов не позволял бойцам поднять головы.

Я приказал Грозову обойти город с севера и ударить одновременно с полком Могилевцева. Но немцы оказались предусмотрительнее, чем я думал. Севернее города, используя холмистую, лесистую местность, они создали прочную оборону. Самолеты нашей 17-й воздушной армии днем и ночью долбили позиции врага, но ослабить его сопротивление не смогли. Напротив, оно возрастало. К месту прорыва перебрасывались все новые и новые немецкие части. Такое необыкновенное упорство врага, от которого мы уже успели отвыкнуть, объяснялось тем, что Секешфехервар прикрывал тылы 6-й танковой армии СС, передовые части которой находились километрах в сорока южнее города. Захвати мы с ходу Секешфехервар, выйди к северо-восточному побережью озера Балатон, и 6-я эсэсовская армия, «краса и гордость» бронетанковых сил вермахта, оказалась бы в котле. Такой котел и был задуман нашим командованием, но, по-видимому, наращивание сил в ходе прорыва происходило медленнее, чем того требовала обстановка.

Всего два часа понадобилось дивизии, чтобы прорвать оборону противника, продвинуться на шесть-семь километров и подойти к Секешфехервару. И неделя — чтобы овладеть им.

Только после того как подошла из-под Будапешта и была брошена в прорыв 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника А. Г. Кравченко, части дивизии начали продвигаться. 20 марта полк Грозова совместно с танкистами преодолел оборону немцев на лесистых холмах и ворвался в Секешфехервар с севера. Одновременно, вслед за танками, вошел в город и завязал уличные бои 184-й полк Могилевцева. Гитлеровцы дрались за каждую улицу, за каждый дом. Новиков приказал артиллеристам идти в боевых порядках стрелковых подразделений и бить прямой наводкой по огневым точкам и живой силе противника.

— Предупреди там Новикова, чтобы не лез поперед батьки в пекло, — сказал я Грозову, когда тот связался со мной для очередного доклада. — На дворе март, а он уже дважды был ранен именно в марте.

— Уже предупредил, — смеясь, ответил Грозов. — Но Михаил Дмитриевич теперь стал сознательным, считает, что опасаться марта — это суеверие.

В боях за город отличился командир орудийного расчета сержант Сидоров, один из бывших курсантов памятного мне учебного батальона. Он шел с орудием в боевых порядках одной из рот батальона Данько. Действуя смело и решительно, расчет Сидорова прямой наводкой подавил шесть пулеметных точек. Это дало возможность батальону Данько в течение считанных минут захватить целую улицу и выйти к центру города.

…Бой шел в каких-нибудь ста метрах от НП подполковника Грозова. Группа бойцов с помощью пушки выбивала фашистов из домов и продвигалась вдоль улицы к перекрестку. Вдруг из-за угла, ловко развернувшись на месте, выскочил «королевский тигр» — тяжелый танк, новинка немецкой военной техники. Первым же выстрелом из пушки он разнес наше орудие. Пулемет танка стрелял не переставая, не давая бойцам приблизиться на бросок гранаты. Приземистая машина мчалась по узкой улице, занимая почти всю ее ширину. Люк был открыт. По-видимому, за его крышкой прятался одни из танкистов с автоматом, прикрывая машину с тыла. Не раздумывая, Грозов схватил две противотанковые гранаты и выбежал из подвала, где размещался НП. Ординарец Рубцов, успевший также захватить гранату, выскочил вслед за командиром полка. Когда танк вот-вот должен был приблизиться к НП, Грозов, не выходя из-за угла дома, метнул под его гусеницы одну за другой две гранаты. То же самое сделал и Рубцов. Танк с разорванной гусеницей по инерции выскочил на площадь и развернулся. Рубцов очередью из автомата уложил прятавшегося за люком танкиста.