Черная ведьма в академии драконов - Мамаева Надежда. Страница 4

Я перерисовывала ее на лист, которым со мной поделился сосед. Увы, мой конспект сгорел синим пламенем, как и все пергаментные свитки, что упали в лужу. Занятие тянулось нескончаемо долго. Занудный голос преподавателя, грязь, что засохла и стягивала кожу, мокрая обувь…

Удару колокола я обрадовалась, как иная новобрачная свадебному гимну. Увы, я сильно поспешила быть счастливой.

– Я не закончил! – Φабиус воздел корявый перст к потолку.

Мы поникшими лютиками опустились на лавки.

– Через четыре седьмицы вы все должны мне сдать доклады. Темы написаны напротив ваших фамилий вот тут! – старик потряс в воздухе листом. – И учтите! Не успеете вовремя, до турнира четырех стихий, долги я принимать не стану, зачет тоже.

Как всегда, в своем репертуаре: максимум пафоса, минимум адекватности.

Профессор оставил лист на кафедре и степенным шагом удалился. Мы же рванули со своих мест. Когда я увидела свою тему, то скривилась. «Руническое письмо на коже мага как элемент защиты от темных чар на примере тела покойного архимага Энпатыра Медной Кирки», – значилось корявым почерком рядом со скромным В. Блеквуд.

Была у белых странность: простые, ничем не примечательные маги носили фамилии, а заслуженные и прославленные – прозвища. Многие адепты в подражание великим и усопшим тоже обзаводились подобными, в обход имени рода. Как мне казалось, делали это юные маги по двум причинам: для солидности и про запас. Что до второго, то тут все понятно: если совершит студиозус великий подвиг, чтобы его не поименовали по месту оного. Ведь зачастую геройствовать приходилось в какой-нибудь деревеньке Жабки, Заячьи Ρожки или Комариная Пустошь. Вот и выходило порою у незапасливых, что и имя вроде известное, а улыбаться хочется: Вольдемар Большие Животинки, или Марселина Гадючья Топь.

Я уже хотела записать тему. Но тут чей-то палец, до этого заслонявший часть строчки с моей фамилией, исчез. С стала видна приписка: «Посещение усыпальницы архимага и перерисовка рун обязательна». Я чуть не завыла в голос. Мало того, что это храм, куда ведьмам, пусть и не инициированным (а значит, ещё не совсем черноаруровым), входить тяжело (скручивает так, что того и гляди сознание потеряешь), так ещё и усыпальница, куда допуск для второкурсницы ещё надо исхитриться получить. Как-никак мощи легендарного героя…

Покидала аудиторию в раздрае. Да что за день сегодня такой! Вот это называется: проснулась и как давай жить! Надо срочно что-то с этим делать, а то такими темпами я к вечеру революцию совершу.

Перво-наперво нужно привести себя в порядок. Бытовые заклинания у меня выходили через раз, потому решила просто добраться до туалета и хотя бы умыться. Но, увы, видимо, сегодня я чем-то разозлила темного бога.

Мне на пути попалась Αрелия со своей свитой. С этой девицей с первой встречи я была сама вежливость. Как показал опыт – зря. Некоторым, чтобы самоутвердиться, нужна мишень для метания заклинаний. И отчего-то именно я приглянулась блондинке. Может потому, что была ее полной противоположностью. Арелия – этакое небесное создание. Нимфа, мать ее, во всех смыслах! Οтцом белокурой красавицы был эльф, а вот матушкой – крылатая прелестница. Только подозреваю, что среди родни полукровки все же затесались лепрекон с гоблином – уж больно характер был паскудный. В Темногорье ее бы ведьмы точно приняли за свою.

Впрочем, это Вивьен из рода Блеквуд – неприметная серая мышка, которая терялась на фоне блистательной Арелии. Α вот Вивианнита Эрастис кон Торастас из клана Полуночных ведьм могла бы дать фору белой лабораторной крысе, возомнившей, что если она в виварии самая раскормленная и толст… красивая и непревзойденная, то и во всем мире так.

Знала бы недоэльфийка, что мне для соответствия образу каждое утро приходилось умываться уродреей – эликсиром, обратным по действию пресловутой гламуреи. В результате тонкие черты лица становились грубее, изящество исчезало вовсе, кожа вместо загорелой и смуглой начинала казаться землистой, а цвет глаз из насыщенно-зеленого менлся на невзрачный серый, да и вся я в целом превращалась далеко не милашку. Вот только эликсир отчего-то был бессилен против отцовского наследства – густых каштановых, слегка вьющихся волос.

– Смотрите-ка, свинья вылезла из своей лужи и перепутала магистерию и хлев…

Αрелия демонстративно помахала перед своим лицом ладошкой. Шутила она как-то слишком грубо для своих нимфо-эльфийских предков.

Но, в отличие от боковой ветви рода перворожденных, я была истинной черной ведьмой, которая руководствуется принципом: не копить обиды в себе, а просто либо прощать, либо убивать того, кто тебя огорчил. А поскольку милосердие у темного племени – атавизм, то я лишь мило улыбнулась Арелии, про себя решив: она крайне нуждается в хорошем проклятии.

– А я смотрю и вижу, как внешняя красота приобретает внутри уродливые формы… – пропела я в сторону, словно бы ни на что не намекая, но максимально громко, чтобы услышали все.

– Ты что этим хочешь сказать, убогая?

Нет, я, конечно, подозревала, что смазливая мордашка и ум идут зачастую параллельно, и как всякие параллели, они не пересекаются, но чтобы настолько, как у Арелии… Сегодня меня достали. У меня было трудное утро, которое контрольным выстрелом добил Фабиус со своим докладом, потому я подошла вплотную к блондинке, источавшей аромат лилий и малины (и почему только тошнотворное сочетание сиропных запахов этой осенью считается наимоднейшим в столице?) положила ей руку на кружевное жабо, словно хотела поправить пуговичку или складку. От такой наглости Арелия скривилась и уже хотела ударить меня изящными пальчиками, с ледяными иглами вместо ногтей, которые она только что отрастила, как я резким движением сграбастала ее за грудки. Полуэльфийка, произносившая заклинании «ледяных когтей», от удивления вскрикнула и потеряла концентрацию на.

Между нашими лицами расстояние оказалось не больше перста. Мы смотрели глаза в глаза: я, чуть запрокинув голову, Арелия – вынуждено склонившись.

– У меня сегодня было поганое утро. А за ним начался отвратный день. И если ты ещё хоть словом, хоть взглядом в мою сторону… – я намеренно не завершила фразу, но, полагаю, мой взгляд и без слов довершил фразу: «…убью».

Вообще, черные ведьмы умеют быть дюже убедительны. Это у нас врожденный талант, передающийся из поколения в поколение и взращенный на материнском молоке.

Арелия сглотнула, на ее висках выступили бисеринки пота.

– Ты мне угрожаешь? – она нашла в себе силы ответить. Правда, голос ее при этом слегка дрожал. – В тебе даже сила не пробудилась, первый уровень дара. И рискнешь вызвать меня на магический поединок?

– А кто говорит о честном бое? – я усмехнулась так отчаянно, как может улыбаться либо сумасшедший, либо тот, кому нечего терять. Либо та, которую в десять лет бабуля лично познакомила с одним из архидемонов первородного мрака.

– Ты – отродье тьмы, – скривилась Арелия, видимо, думая, что оскорбляет меня. – Только они нападают из-за угла и бьют в спину.

«Ну, не из-за угла, а с наиболее выгодной со стратегической точки зрения позиции. И не бьют в спину, а заботливо указывают противнику на его слабые места в защите», – поправила я про себя. Впрочем, вслух сказала другое:

– Ты обвиняешь меня в чернокнижии? Смеешь сомневаться в силе мертвого сердца Кейгу? Считаешь, что оно способно впустить в академию черного мага? Это попахивает посильнее любой лужи… Например, исключением, – выдохнула я блондинке прямо в лицо, и она вздрогнула.

Я знала, что попала точно в цель. В магистериуме были неоспоримы три вещи: слово ректора, непогрешимость артефакта, в который превратилось закаменевшее сердце дракона, основавшего академию, и свод из двенадцати академических правил. И только что Арелия усомнилась во втором постулате, на котором и держалось величие магистериума.

Нет, конечно, возмущались и приказами ректора, и тем, что артефакт распределения как-то странно порою показывает уровень силы мага, и кляли двенадцать правил. Но делали это тихо, в кругу друзей или тех, кого считали таковыми, а если вели речь в открытую, то чаще всего вылетали из академии. Ибо вольномыслие вольномыслием, но начальство трогать нельзя.