Пламя и кровь. Пляска смерти - Мартин Джордж. Страница 7

В «Подлинной истории» Манкена говорится, что Криган и Джакайерис понравились друг другу: юный принц напоминал лорду Винтерфелла его младшего брата, который умер десять лет назад. Они вместе пили, вместе охотились, вместе упражнялись с оружием и принесли друг другу братскую клятву, скрепив ее кровью. Это выглядит правдоподобнее, чем рассказ Евстахия о том, как принц будто бы уговаривал Кригана оставить своих ложных богов и принять Семерых.

Однако когда нам нужны истории, о которых умалчивают другие хроники, мы всегда обращаемся к Грибу; он и на сей раз нас не подвел. В его рассказе фигурирует некая девица по имени Сара Сноу, которую он именует «юной волчицей». Принц Джакайерис был столь очарован этим созданием – внебрачной дочерью покойного лорда Рикона Старка, – что разделил с ней ложе. Узнав, что гость лишил невинности его побочную сестру, лорд Старк страшно разгневался и сменил гнев на милость только когда Сара сказала ему, что принц взял ее в жены. Они обменялись клятвами в богороще Винтерфелла перед сердце-деревом, и лишь тогда, на расстеленных на снегу шкурах под взглядами богов, она отдала ему свое девство.

Прелестная история, спору нет; но Грибовы побасенки часто кажутся скорее плодом пылкого воображения шута, нежели действительными событиями. Джакайерис Веларион обручился со своей кузиной Бейелой, когда ему было четыре года, а ей – два, и нарушать священный уговор, чтобы защитить сомнительную честь полудикой, немытой, рожденной вне брака северянки, было, насколько мы знаем, совсем не в его характере.

Если Сара Сноу существовала на самом деле и если принц Драконьего Камня вправду любезничал с ней – что ж, он не первый и не последний принц, который предавался подобным утехам. Но о браке тут даже и говорить нелепо.

(Гриб еще уверяет, что Вермакс на самом деле был самкой и оставил в Винтерфелле кладку яиц, что столь же абсурдно. И хотя определить пол живого дракона почитай что невозможно, больше никто не упоминает о том, чтобы Вермакс отложил хоть одно яйцо, так что можно смело предположить, что он был самцом. Утверждение же септона Барта, что драконы, дескать, могут менять пол по необходимости, будучи «изменчивыми, как пламя», настолько смехотворно, что с ним не стоит считаться.)

Вот что нам известно в точности: Криган Старк и Джакайерис Веларион подписали и скрепили печатями соглашение, которое в «Подлинной истории» Манкена именуется Договором Льда и Пламени. Как и многие подобные соглашения, этот договор включал брачное обязательство. Сыну лорда Старка Рикону был год от роду, принц Джакайерис был еще не женат и детей не имел, однако договор обуславливал, что будущую старшую его дочь отправят на север, как только ей исполнится семь. Она будет воспитываться в Винтерфелле, пока не достигнет брачного возраста, а после станет женой наследника лорда Кригана.

Когда принц вновь взмыл на своем драконе в холодное осеннее небо, он знал, что добился успеха: убедил трех могущественных лордов и их знаменосцев встать на сторону матери. И хоть до его шестнадцатых именин оставалось еще полгода, Джакайерис показал себя настоящим мужчиной и достойным наследником Железного Трона.

Будь «близкий и безопасный» полет его младшего брата столь же удачен, страна могла бы избежать большого горя и кровопролития.

Все наши источники сходятся на том, что несчастье с Люцерисом было стечением обстоятельств. Первые битвы Пляски Драконов велись с помощью воронов, перьев, пергамента, угроз, посулов, указов и уговоров. Убийство лорда Бисбери на «зеленом совете» не получило еще огласки, и многие полагали, что его милость томится в темнице. Некоторых известных людей тоже перестали видеть при дворе, но головы их пока не насадили на пики; люди еще надеялись, что вопрос о престолонаследии будет улажен миром.

Неведомый, однако, судил иначе – ибо кто же, как не бог смерти, свел в Штормовом Пределе двух юных принцев? Люцерис Веларион, обогнав на Арраксе надвигающийся шторм, благополучно прибыл в замок и обнаружил там Эйемонда Таргариена.

Боррос Баратеон был совсем не таков, как его отец. «Лорд Бормунд был неколебимой скалой, лорд Боррос – носящимся туда-сюда ветром», – пишет о нем септон Евстахий. Отправляясь к Борросу Баратеону, принц Эйемонд не знал, как его там примут, однако Штормовой Предел встретил принца пирами, охотами и турнирами. Лорд Боррос был более чем расположен породниться с ним. «У меня четыре дочери, – сказал он. – Выбирайте любую. Кэсс самая старшая, она расцветет первой, зато Флорис самая красивая. А если вы хотите умную жену, то вам подойдет Марис».

Рейенира слишком долго считала верность дома Баратеонов чем-то само собой разумеющимся, сказал Эйемонду лорд. «Ну да, принцесса Рейенис мне родня. Моя тетка, которую я в глаза не видал, вышла за ее отца; но теперь их обоих нет на свете, а Рейенира… она же не Рейенис, верно?»

Он не против женщин, продолжал лорд Боррос. Он любит своих девочек, и дочь – это сокровище; но вот сын… ах, если бы боги подарили ему законного сына, Штормовой Предел перешел бы к нему, а не к его сестрам. «Так почему с Железным Троном должно быть по-другому?» А тут еще и возможность породниться с королевской династией. Дело Рейениры пропащее – она это поймет, когда узнает, что потеряла Штормовой Предел; да он и сам ей скажет: покорись брату, оно и к лучшему будет. Его дочки порой тоже ругаются меж собой – ну, на то они и девчонки; он всегда следит, чтобы они должным образом помирились.

Нам неведомо, какую из дочерей Борроса выбрал Эйемонд (хотя Гриб и говорит, что он перецеловал всех четырех, «чтобы попробовать нектар их уст»), известно только, что это была не Марис.

Манкен пишет, что в то утро, когда прибыл Люцерис Веларион, Боррос и принц Эйемонд обсуждали подходящее время для свадьбы и торговались насчет приданого.

Могучий Вхагар, дракон Эйемонда, первым почуял чужого. Часовые на стенах замка в ужасе стиснули копья, когда тот взревел и вся постройка Дюррана содрогнулась до основания. Арракс и тот испугался; лишь бич Люса заставил его опуститься на замковый двор.

Гриб рассказывает, что когда Люцерис спешился, сжимая в руке послание матери, на востоке сверкнула молния и полил дождь. Увидев Вхагара, он обо всем догадался, и встреча с Эйемондом в Круглом Чертоге не удивила его. Там же были лорд Боррос с четырьмя дочерьми, септон, мейстер и около двадцати рыцарей, стражников и слуг. (Среди тех, кто присутствовал на этой встрече, был и сир Бирен Сванн, второй сын лорда Стонхельма, стоящего на границе с Дорном; сир Бирен еще сыграет свою роль в Пляске). Так что в кои-то веки нам не нужно полагаться лишь на свидетельства Манкена, Гриба или Евстахия: никого из них в ту пору не было в Штормовом Пределе, но там находилось много других людей, так что рассказов из первых уст у нас предостаточно.

«Поглядите-ка, милорд, – вскричал Эйемонд, – к нам пожаловал маленький ублюдок Люс Стронг. Ты под дождем промок, бастард, или обмочился со страху?»

«Лорд Боррос, – сказал Люцерис, не удостоив вниманием родича, – я принес вам весть от матушки моей, королевы».

«От шлюхи с Драконьего Камня, хотел он сказать». – Эйемонд попытался выхватить у Люса письмо, но рыцари по приказу лорда Борроса растащили принцев и вручили послание его милости, сидевшему на троне давних Штормовых Королей.

Никто не знает, что чувствовал в то мгновение Боррос Баратеон: рассказы свидетелей заметно расходятся. Одни говорят, что лорд растерялся и покраснел, словно жена застала его в постели с другою женщиной; другие утверждают, что он наслаждался происходящим – то, что его поддержки искали оба августейших соперника, тешило его гордость. Гриб (которого, напомним, там не было) говорит, что Боррос был пьян; септон Евстахий (которого там тоже не было) говорит, что он был напуган.

Слова и поступки лорда Борроса все, однако, передают сходно. Не будучи грамотеем, он передал письмо мейстеру. Тот взломал печать и шепотом передал лорду его содержание. Боррос нахмурился, огладил бороду и спросил Люса: «На которой из моих дочек женишься ты, мальчик, коли я исполню то, о чем просит меня твоя мать? Вот они, выбирай».