Пленник королевы фей (СИ) - Романова Галина Владимировна. Страница 39

Пришла очередь Мэбилон отступать. Но она еще не сдалась. Наоборот, ей стало интересно. Он сопротивляется. Он не пал легкой добычей. Это было так… волнующе. Это зажигало в ней азарт. Он причинил ей боль, и это неожиданно понравилось.

— Но чем тебя так привлекает твой мир? Скажи? Быть может, тебе недостает привычных мест? Что ты желаешь видеть? Свой дом? Те вещи, что тебя когда-то окружали? Скажи — и это вмиг сюда перенесется!

Она взмахнула рукой — и часть комнаты изменила вид. Одна стена вдруг стала стеной в его собственной комнате Бартон-холла. Он увидел стеллаж с книгами, кресло, пюпитр для письма и чтения, портьеру, занавешивающую дверь в соседнюю комнату. Все было реально. Роланд знал, что может подойти и взять с полки любую книгу и прочесть. Знал, что сядет в кресло. Знал, что может поправить или перевесить на другое место небольшую акварель, написанную сестрой…

Вот только дверь, наполовину скрытая портьерой, так никогда и не откроется. И старый слуга не переступит порога со словами: «Мастер Роланд, кушать подано! Вас ожидают в малой столовой!» А как много бы он дал за то, чтобы услышать хотя бы эти простые слова!

— Ваше величество, я не сомневаюсь в вашем могуществе, но это все не то.

— Тебе не нравится эта комната? Тогда, быть может, это?

Новый взмах руки. «Это» оказалось каютой капитана на корабле «Король Эдуард», где Роланд служил старшим помощником. Но вещи почему-то были другие. Присмотревшись, он понял, что это его каюта, что это он капитан «Короля Георга». А ведь, если бы не это похищение, так действительно могло бы быть. Роланд услышал крики чаек, голоса матросов, скрип дерева, шум моря, его неповторимый запах…

— Нет.

— Я опять не угадала? — в голосе Мэбилон слышалось искреннее огорчение. — Тогда скажи — я все исполню. Все для тебя! Я так тебя люблю…Готова я на все…

— В таком случае, ваше величество, я еще раз прошу отпустить меня. Любовь не покупается ни золотом, ни развлечениями, ни, — он невольно отвел взгляд от ее груди, — самым прекрасным женским телом. Вы говорите, что любите меня, но я вас не люблю и полюбить не смогу никогда.

— Но почему? Что тебе мешает? Я красива, молода, могущественна. И могу тебя могуществом и властью наделить. И это недостаточно?

— Как вы не понимаете? Мы — разные. Вы из другого мира. Вы для меня чужая. Я не стану вашим мужем. Целуя вас, я буду вечно вспоминать тех людей, которые остались там, дома. Я не сумею их забыть. Я беспокоюсь о них…

— И только-то? — Мэбилон ощутила одновременно облегчение и разочарование. А она-то уж себе навоображала… — Ты думаешь о тех, кого оставил с прошлой жизни? Ты помнишь и страдаешь в одиночестве? Томишься и не знаешь, как они живут? Но если ты увидишь хоть одним глазком тех, кто по-прежнему мечтает о тебе, если ты сможешь убедиться сам, что все они здоровы, живы, счастливы — тогда твое исчезнет беспокойство?

Из ее монолога Роланд уловил лишь несколько слов. Он сможет увидеть родных \и друзей?

— Да, да, — закивала Мэбилон. — Увидеть! Сей же час! Что скажешь?

— Я скажу, — он осекся, пытаясь облечь в слова чувство тоски и облегчения. — Я скажу, что нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, ваше величество. Вы сами не представляете, какой это для меня бесценный дар — увидеть своих любимых.

Королева одарила его улыбкой и протянула руку. Их пальцы соприкоснулись, и они рука об руку направились — но не к выходу, а в другую сторону.

Окон в замке не было. Роланд так привык к этому, что уже не удивлялся, и лишь иногда по привычке, попадая вместе со своей провожатой в новую комнату или галерею, искал глазами подоконники. Мэбилон подвела его к стене, прикоснулась ладонью к покрывавшему ее рисунку, кончиками пальцев повторяя контуры — и лозы поползли в разные стороны, а открывшаяся ровная поверхность потемнела, превращаясь в стекло. Затаив дыхание, Роланд всмотрелся в темноту. Мрак постепенно рассеялся. Проступили очертания комнаты, фигуры людей…

Эдмунд Грей скакал по раскисшей осенней дороге. Пять месяцев не был он в этих краях, пять долгих месяцев. Было Средиземное море, плавание вдоль берегов Африки с заходом в колонии, несколько коротких писем, отправленных во время стоянок в портах — наспех нацарапанные записки о том, что жив-здоров. Лишь с осенними холодными ветрами и штормами повернули к берегам Англии. Еле удалось выпросить короткий отпуск. В родную Шотландию он отправил длинное письмо, клятвенно обещая приехать на следующий год, а сам поскакал в Йоркшир. Маленький городок Фейритон. Поместье Хемптон-холл. Интересно, дошло ли его последнее письмо, отправленное в день прибытия? Она ему не писала. Вернее, несколько ее длинных писем, оставшихся без ответа, лежали нераспечатанными у квартирной хозяйки — он снимал в Портсмуте комнату у одной почтенной вдовы. Примчавшись, наскоро пробежал глазами строчки, написанные быстрым мелким, как песчинки, почерком и тут же решил, что в Шотландию не поедет. Вместо него на север полетело длинное немного путаное письмо, из которого любой поймет, что встрече с матерью Эдмунд Грей предпочел короткое свидание с девушкой. Отправив ей письмо, в котором даже не просил встречи, а просто сообщал, что спешит приехать ненадолго, он сорвался в дорогу, едва закончив свои дела. Не прихватив с собой много вещей, не тратя времени на почтовый дилижанс, верхом, меняя лошадей.

И вот он, Хемптон-холл. Он прибыл после обеда и, спешиваясь у крыльца, Эдмунд заранее приготовился к отказу. Да, сейчас поздняя осень, но что мешает леди Сьюзен покинуть старый замок и отправиться куда-нибудь на поиски развлечений? Скоро начнется Сезон в Лондоне, она может быть там. Ведь Эдмунд только написал о приезде и не стал ждать ответа. Он слишком торопился, чтобы быть осмотрительным. И теперь с опозданием приготовился к вежливому отказу.

Но случилось чудо — Сьюзен Хемптон оказалась дома.

Она сидела у камина и что-то вышивала. Ее тетушка подремывала в креслах, а молоденькая компаньонка, девушка лет шестнадцати, вслух читала какую-то книгу. Когда Эдмунд вошел в сопровождении лакея, чтица так разволновалась, что, вскочив, уронила книгу и тут же отпрыгнула в сторону, словно дикая козочка.

Но Эдмунд не обратил на испуганную пигалицу никакого внимания. Сьюзен Хемптон поднялась тоже и стояла у рамы, с улыбкой глядя на него.

— Вы… леди Хемптон, вы, — он настолько не ожидал, что все будет так легко и быстро, что немного растерялся. — Вы получили мое письмо?

— Вчера, — кивнула девушка. — И не думали, что вы явитесь сразу вслед за ним. Вы свалились, как снег на голову.

— Если вы считаете меня легкомысленным, я тотчас же уеду, — насупился Эдмунд. Вот уж чего он не понимал, так это насмешек.

— Нет-нет! Не надо! — Сьюзен быстро шагнула к нему. — Не уезжайте. Я… так рада вас видеть.

— Правда?

— Да. И если вы никуда не торопитесь, мы будем рады принять вас у себя дома на несколько дней.

— Я выпросил отпуск только на две недели. Десятого ноября мне надо быть на месте…

— Уже десятого? — Сьюзен переменилась в лице. — Но ведь это значит, что… что у вас всего неделя! Так мало!

Ее огорчение и потухший взгляд сказали Эдмунду больше, чем любые слова. Не обращая внимания на постепенно краснеющую от смущения компаньонку, на старую мисс Хемптон, которая очнулась от дремоты и села прямее, готовая приветствовать гостя, он подошел к Сьюзен и поклонился девушке:

— Но все эти дни, сколько их не отмерила судьба, я готов провести у ваших ног.

Девушка только тихо ахнула.

И он действительно был подле весь вечер. За обедом они сидели друг напротив друга, и Эдмунду приходилось поддерживать беседу с ее отцом и тетушкой, по мере сил развлекая обоих. Но взгляды, которыми обменивались он и Сьюзен, сполна компенсировали его вынужденное невнимание. Он рассказывал о море, о городах Греции и Италии, где довелось побывать, о Марселе, куда они чуть было не зашли, о Египте, о Ливии, мимо чьих берегов они плыли, опасаясь нападения французов, о Канарских островах, о шторме, который им пришлось пережидать близ берегов Испании. Рассказывал все, что некогда было описывать в коротких письмах — ведь, кроме Хемптон-холла, он отправлял корреспонденцию и своим домашним, матери и отцу и времени на длинные обстоятельные письма просто порой не бывало. Слушая его, Сьюзен только ахала и вздыхала, мечтая о том, чтобы увидеть хоть что-то из описываемых им чудес собственными глазами. Как она завидовала путешественникам! Париж, Неаполь, Рим, Афины, Каир… Какой волшебной музыкой звучали для нее эти слова. А загадочная Вест-Индия! К сожалению, отец не выказывал желания путешествовать и с явной неохотой отпускал единственную дочь куда-то дальше Лондона и Бата.