#НенавистьЛюбовь (СИ) - Джейн Анна. Страница 30

Мы обе не ожидали этой встречи. И уставились друг на друга не самыми добрыми глазами.

– Привет! – весело поприветствовала ее я, первой придя в себя.

– Привет, – откликнулась Каролина. В отличие от меня, одетой в стиле «до магазина и обратно», она, как всегда, казалась эталоном изящества: очередное элегантное пальто нежного фиалкового цвета, короткая юбка, яркие ботильны. И лавандовая, почти неуловимая свежесть духов. Серебрякова всегда казалась мне цитатой из стихотворений Александра Блока. А я не слишком любила символизм – куда ближе мне была новокрестьянская поэзия Сергея Есенина.

– К Матвееву в гости? – засунув руку в карман спортивных штанов, поинтересовалась я.

– Он забыл кое-что у меня дома, – ответила Каролина.

1.35

– Неужели совесть? – округлились у меня глаза. Увидев, что Серебрякова хмурится, я только лишь рассмеялась.

– Знаешь, сегодня я думала о том, что было бы между мной и ним, если бы не ты, – вдруг сказала я.

– Я? – удивилась Каролина. Ей хорошо удавалась роль невинной овечки.

– Ты-ты, – кивнула я. – Если бы ты не удалила то сообщение, которое Даня мне прислал, признаваясь в любви. Какой это был класс – восьмой или девятый? Странно, да? Мне нужно было встретить Влада, чтобы это узнать.

К своей чести, Серебрякова не стала изворачиваться. Лишь пожала плечами.

– Ты об этом? А я уже и забыла. Мы были детьми. А дети всегда подвержены порывам.

– Ничего себе порыв, – насмешливо глянула я на нее. – Это была целенаправленная спланированная акция. Ты пришла ко мне и сделала так, чтобы я оставила тебя одну в комнате. Ты знала, что Матвеев пришлет мне сообщение. И ты не хотела, чтобы я его видела.

– Что за детский сад? – вздохнула Серебрякова и аккуратным жестом поправила волосы. – Зачем вообще это вспоминать?

– Да просто так, – широко улыбнулась я, покачивая пакет с покупками и снова чувствуя злость. Внезапно я решила высказать все, что думала о Серебряковой. – Береги честь смолоду – так, кажется, говорится, да? Ты всегда действовала нечестно, Каролина. Ты удаляла чужие сообщения, лгала, пыталась не завоевать дружбу и любовь, а купить ее. Дьявол – он в мелочах. И твои мелочи тебя выдают.

– Хочешь сказать, что я – дьявол? – усмехнулась Серебрякова.

– Нет, я хочу сказать, что ты осталась ровно такой же, какой и была, – ответила я, глядя ей в глаза. – Ты увела парня, зная, что у него есть девушка. Наговорила ерунды про Влада. Пыталась оставаться со мной милой и доброй, зная наверняка, как больно бывает человеку, которого предали. Действуешь все так же, Каролина, – исподтишка, крадучись, боясь, что все поймут, какая ты настоящая.

– Я еще раз говорю, – довольно жестко произнесла Каролина. – Я не планировала ничего удалять. Пришла к тебе и увидела, что Даня действительно отправил сообщение. Открыла его. Прочитала. Да, каюсь, это некрасивый поступок, но я была подростком. – Она смерила меня холодным взглядом. – Это был порыв. Ты бы сделала точно так же. А Влад… Я не говорила про него ерунды. Посоветовала лишь спросить, почему он приехал сюда. Но он точно мог наговорить всякого про меня. И я разочаруюсь в тебе, если ты ему поверишь.

Ее губы крепко сжались.

– Что? – подняла я бровь – меня больше ничто не сдерживало. – Это ты точно мне говоришь? Разочаруешься? Ты? Каролина, очнись, – я для наглядности вытащила руку из кармана и пощелкала пальцами. – О разочаровании могу говорить только я. Ты с самого начала относилась ко мне предвзято. Не так, как к другим. Ты меня не замечала – возможно, так тебе было удобно. Но всегда выделяла Даню, и я понимаю, почему. Когда мы стали встречаться, ты ведь была удивлена, правда? Может быть, злилась, может быть, проклинала меня. Твой комментарий под нашей фотографией о многом говорит, поверь. Ты всегда одобряешь его девушек? Кто ты вообще такая, чтобы одобрять или не одобрять чью-то личную жизнь?

Она ничего не говорила – просто молчала, обеими руками держа перед собой квадратную красную сумочку.

– Наверное, любить кого-то годами и оставаться при этом на вторых ролях – тяжело, – продолжала я. – Но знаешь, в жизни все возвращается. Вчера он бросил меня из-за тебя. А завтра он бросит тебя из-за другой девочки. Жаль, конечно, осознавать, что друг детства и моя первая любовь превратился в такого козла. Но помни, Каролина, все возвращается.

Я думала, Серебрякова ответит мне – жестко и колко, а она… Она просто прикрыла лицо ладонями и заплакала. Я слышала ее сдавленные всхлипы и видела, как вздрагивают плечи.

– Что происходит? – раздался за нашими спинами голос Матвеева. Я моментально оглянулась на него. Стоит и смотрит в упор. Злой. Красивый. До сих пор любимый. И ненавистный.

– Ничего, – тихо сказала я, заставив себя отвести взгляд от его лица.

– Ничего? – повторил он за мной с недобрым удивлением. – Каролина, что с тобой? – Даня подошел к ней, попытался отнять ладони от лица, но она не далась. Тогда он снова взглянул на меня.

– Довела ее до слез, довольна? – спросил он, вставая между нами. Спиной к ней. Как будто защищая ее от меня. И это простое движение добило мое и без того раненое сердце.

– Что?! – крикнула я, перестав контролировать голос. Было ужасно обидно. – С ума сошел? Я ее не доводила. Только сказала правду, узнав кое-что интересное. Эй, Каролина, расскажи-ка Данечке, что ты сделала. Ему будет интересно.

Серебрякова всхлипнула громче. Она что, издевается надо мной?! Что за цирк?

– Хватит, – попросил Матвеев устало.

– Бедная Каролиночка, злая Даша ее обидела. Заставила пролить слезки.

– Я сказал – хватит, – повторил Клоун. – Иди домой.

– Сама знаю, куда мне идти, – ощетинилась я. Любовь из моего сердца пропала, оставив лишь ненависть – огромную, словно бездна. – Не указывай, Матвеев. Эй, Серебрякова, дай жару! Если ты высморкаешься с пузырями, Данечка совсем растает и будет тебя жалеть и любить. Ну, или любить и жалеть. Очередность сами выбирайте и…

– Сергеева! – рявкнул Клоун. От неожиданности я вздрогнула.

– Ты как всегда, Матвеев. Как всегда. Защищаешь только ее. И в школе, и сейчас, – тихо-тихо сказала я. – Впрочем, твое право. Жаль только, что я устала разочаровываться в тебе вновь и вновь.

Я открыла дверь и вошла в подъезд, оставив их на улице. И последнее, что слышала, было: «Каролина, не плачь, пожалуйста».

Сволочь! Мне он так никогда не говорил! Как я его ненавижу. Ненавижу. НЕНАВИЖУ.

1.36

Обида полностью завладела моим сознанием. И желание доказать, что я могу быть счастливой без Матвеева, – тоже.

Я ворвалась домой и, немного поколотив от эмоций подушку, увидела вдруг подарок, купленный Клоуну, но так и не врученный ему. Я схватила его и кинула на пол. Фигурка развалилась на несколько частей. А мне на губы попала слеза – я и не заметила, как она покатилась по щеке.

Как так получилось? Почему Матвеев… такой?

Чуть успокоившись, я позвонила Савицкому. Голос у него был сонный – наверное, я только что его разбудила.

– Влад, если еще не поздно… Я приеду, – сказала я, только услышав его. – Или уже…

– Не поздно, – услышала я. – Но что случилось?

– Ничего. Просто я передумала. Хочу к тебе.

– Окей. Вышлю тачку.

– Я сама приеду. Скажи адрес.

– Сама? – повеселел он. – Ну что ж, Дарья. Приезжай сама. Ты ведь больше не передумаешь?

– Нет, – твердо ответила я, вспоминая, как Матвеев утешал эту курицу, веря ее слезами, а не моим словам.

– Тогда жду, малыш. Я приготовил для тебя кое-что особенное.

– Буду через два часа, – пообещала я. За час я приведу себя в порядок. Полчаса мне понадобится, чтобы купить ему небольшой подарок, и еще полчаса – на дорогу в такси.

На адреналине, из-за которого время текло как-то неправильно, рывками, я распрямила волосы. Сделала легкий макияж, которому недавно научила меня Самира – выделила глаза и скулы, подправила форму бровей, нанесла на губы матовую персиковую помаду. Надела заранее приготовленное бледно-фиалковое платье – оно казалось легким, почти невесомым, с кружевными вставками и струящейся юбкой. Однако на это платье я умудрилась пролить остывший кофе.