На огненном берегу (Сборник) - Коцаренко В. К.. Страница 2

Учитывая, что на формирование и боевую подготовку у нас будет мало времени, мы старались, чтобы бойцы освоили в первую очередь оружие и научились метко стрелять из него. Занятия проводили в открытом поле, стреляли на ходу и из окопов по движущимся и неподвижным целям. Учили разбирать и собирать станковый пулемет, автомат и противотанковое ружье, обращаться с гранатами и бутылками с горючей смесью.

Все это дало положительные результаты.

Как-то, проверяя 2-ю пулеметную роту, которой командовал старший лейтенант Мартынов, Харитонов заметил:

— Вот что значит война. Не прошло и двух недель, а рота стреляет отлично. В мирное время и при достатке техники таких результатов не добились бы за столь короткий срок.

24 августа в батальон пришла недобрая весть. Накануне немецко-фашистские войска в районе Вертячего на Дону бронетанковыми силами прорвали нашу линию фронта и, продвигаясь стремительно на восток, севернее Сталинграда подошли к Волге. С тех пор по ночам к нам стали доноситься приглушенные громы бомбовых разрывов. У наших гвардейцев с уст не сходили вопросы:

— Что будет дальше?

— Когда, наконец, мы погоним этого супостата на запад?

А солдат Бова заявил:

— Хватит нам расходовать боеприпасы по мишеням, нужно требовать, чтобы нас быстрее отправили на передовую.

Его поддержали другие гвардейцы.

Вскоре к нам приехал заместитель начальника политотдела дивизии гвардии старший батальонный комиссар Марченко. Он рассказал о тяжелых боях под Сталинградом.

— А почему наше командование не подтягивает туда новые соединения? — выпалил комбат.

— Придет время — подтянут, — ответил Марченко. — А пока что соединения 62-й и 64-й армий ведут упорные бои между Доном и Волгой; стремясь отрезать вклинившиеся вражеские войска, на защиту города выступили рабочие сталинградских заводов, объединенные в ополченские отряды.

— Ополченские отряды? А что они могут сделать против такой силы, какую фронт не сумел удержать? — сказал кто-то сзади меня.

Присутствующие переглянулись и загомонили. Марченко поднял руку.

— Товарищи! Ополченские отряды — это, конечно, не регулярные войска, и вооружение у них слабее, но если учесть, что в сталинградском ополчении десятки тысяч рабочих и вооружены они не только винтовками и автоматами, то это немалая сила. К тому же в городе есть и войсковые части.

— А мы долго тут мариноваться будем? — спросил кто-то.

— Думаю, что недолго… Кстати, как у вас идет боевая подготовка? Какое настроение у людей? — обратился ко мне Марченко.

— Батальон хоть сейчас в бой готов. Только вот оружия мало. Неужели его нет?

— Почему же нет? — улыбнулся старший батальонный комиссар. — Теперь-то оружия как раз достаточно. Его уже выпускают не только старые заводы Урала, но и перебазированные в первые дни войны на восток. Но вы знаете, сколько сейчас формируется новых воинских частей? И все они оснащаются первоклассными танками, самолетами, артиллерией. Будет и у нас к сроку все, что положено.

…Во второй половине дня 10 сентября курьер штаба дивизии доставил очень важный приказ: нам предписывалось вместе с дивизией Родимцева передислоцироваться на новое место — в поселок у Волги.

Не успели мы познакомиться с приказом, как пришел транспорт. Он состоял всего из трех полуторатонных грузовых автомобилей.

Харитонов раскрыл карту, прокатил по ней колесиком курвиметра и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ничего себе. От места расположения до этого волжского поселка ровно двести километров, и туда надо перебросить батальон на трех полуторках за двое суток, вернее, за две ночи. Днем-то нельзя двигаться вдоль фронта по открытой равнине. Но раз так — разглагольствовать некогда, надо отдать приказ и собираться.

Я тут же отправился в роты помочь политрукам организовать социалистические обязательства на поход, главным в которых было — не иметь ни одного отстающего и ни одной потертости ног. Были выпущены боевые листки, проведены беседы.

Вскоре подошел транспорт. Мы усадили в машины первую партию бойцов и отправили в путь. Остальные выступили пешком.

Отъехав километров за тридцать, бойцы высадились из машин и пошли пешком. Машины же повернули назад, забрали часть пешей колонны, увезли вперед. В течение ночи такая «челночная» операция повторялась несколько раз. А когда занялась утренняя заря, батальон прекратил движение, роты залегли у обочины дороги. Весь день нещадно палило солнце. Гвардейцы лежали, прижимаясь к земле, маскируясь, чтобы не было видно с воздуха. Прислушивались к громовым раскатам, доносившимся из-за Волги.

В таком же порядке батальон двигался и в следующую ночь. Рассвет застал нас у этого поселка, на его северной окраине. Здесь уже по-настоящему пахло войной: все бугры и овраги были изрыты щелями и траншеями, гулко стучали зенитки, а с аэродрома то и дело поднимались самолеты, спешившие на выполнение боевых заданий.

Послав донесение в политотдел дивизии о завершении марша, я направился в роты.

В одной из них в группе бойцов, сидевших под раскидистой вербой, услыхал, подходя, такой разговор:

— Станковый пулемет, братцы, — говорил сержант Стародубцев, — не только хорошо знать, но и всей душой любить надо. Это же такая сила!.. Вот когда я воевал с Василием Ивановичем Чапаевым под Уфой, бывало, навалится эскадрон белых казаков, а то и одни офицеры. Свистят, палят из винтовок и пистолетов, машут шашками. Смотришь на них, и волосы дыбом становятся. Возьмешь себя в руки, прицелишься, дашь по ним одну за другой очереди, потом пощупаешь кожух — выдерживает рука. Снова садишь. Смотришь, а там уже бить некого. Вот что такое пулемет!..

— Эх, ребята, видали бы, язви его в душу, сколько я этим «максимкой» положил фрицев в мае нонешнего года под Непокрытой на Донце, — поддержал Стародубцева сочный басок сибиряка Ивана Быстрова.

— Пехоту-то ты положил, а если танки? — отозвался тенорок.

— Ну и что? И у танков есть уязвимые места, — гудел все тот же басок. — Надо только не теряться и бить по их смотровым щелям. А подойдут ближе, лупи им в борт. Другой раз бортовая броня пробивается, как сосновая доска. А у моего товарища один раз так вот что случилось… Громадный танк прет прямо на него. А он прилёг к пулемету да как дал по нему предлиннющую очередь. И что бы вы думали? Одна пуля попала прямо внутрь дула орудия и, видно, в тот самый момент, когда танкист загнал в него снаряд. Ну, а дальше что произошло, вы, поди, сами догадались. Снаряд разорвался, ствол орудия разлетелся вдрызг… Все это дело, скажу я вам, братцы, не хитрое. Главное, в бою нужно держать себя спокойно, и чтобы у тебя всегда пулемет был исправный… Только вот что меня беспокоит, ребята: пулеметов-то у нас нет. Неужто и в бой поведут батальон с шестью старыми пулеметами?..

Последние слова кольнули меня в сердце. Я всей душой понимал справедливую тревогу людей, но ничего не мог сказать им утешительного. Не только у нас в батальоне, но и в штабе дивизии никто не знал, получим ли мы, наконец, оружие или нет. Тяжело вздохнув, я медленно побрел своей дорогой. На пути меня встретил связной штаба.

— Товарищ комиссар, майор ждет вас в штабе, просит как можно быстрее подойти к нему.

— В штаб дивизии вызывают, — сообщил Харитонов.

Штаб дивизии находился в одной из школ того поселка. Там и состоялось важное совещание, на котором только что вернувшийся из управления Сталинградского фронта генерал Родимцев доложил:

— Боевая обстановка под Сталинградом с каждым днем, с каждым часом усложняется.

Войска фронта под натиском превосходящих сил противника отошли непосредственно к городу. Больше того, гитлеровцы прорвали оборону 62-й армии, и бои идут на улицах города. По данным фронтовой разведки, фашистское командование беспрерывно наращивает силы. Только за последнюю неделю оно перебросило сюда с Западного фронта 6 пехотных дивизий и до 500 танков. Наше командование срочно принимает контрмеры. Стоит вопрос о переброске в Сталинград нашей дивизии. Со вчерашнего дня она включена в состав 62-й армии, а 102-й отдельный пулеметный батальон придается дивизии. Как у вас с оружием, майор Харитонов?