Исповедь Плейбоя (СИ) - Субботина Айя. Страница 34

У меня уже было что-то похожее, когда я вдруг осознала, что не могу спать. Тогда мне казалось, что если бы я узнала о смертельном диагнозе, шансов прожить до старости и не свихнуться и то было бы больше. Моя психотерапевт сказала, то это называется «паническая атака» и побороть их можно только научившись контролировать собственный страх, перестав бояться того, что делает меня слабой.

Это всегда помогало. Но сейчас я намеренно не хочу отгораживаться от того, что превращает мои нервы в разлаженные струны. Я не хочу отгораживаться от страха за Руслана. Возможно, пусть это миллион раз глупо, но мне удастся сделать этот страх не врагом, а союзником.

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Пока я не знаю, какой у Юры план, я должна ему подыгрывать. Не стоит ходить с удавкой вокруг дикой собаки, потому что она все равно укусит в ответ. Но если спрятать удавку за спину, и предложить сахарную кость – псина будет думать, что слишком страшна и никто не рискнет посягнуть на ее свободу.

— Не может быть и речи о том, чтобы Эвелина сразу вернулась домой, - к счастью, угадывает мои мысли мама. Свекровь хмурится, пытается доказать, что с «ее Юрочкой» я буду окружена любовь и заботой, но она до сих пор плохо знает мою мать, чтобы иметь представление о ее упрямстве. Проще уговорить «лежачего полицейского» подвинуться, чем Анастасию Розанову передумать.

А еще мне кажется, что мама что-то подозревает, потому что в ее глазах, обычно ласковых и добродушных, сейчас слишком много холода.

Только понимание того, что упрямство ничего не решит, а угрожать Розановой вообще дурацкая идея, не дает Юре переиграть все в свою пользу. Мне же остается настойчиво претворяться бедной больной девочкой, которая просто обязана побыть под крылом у родителей для восстановления душевного состояния.

— Ты же не уйдешь? – Я выразительно заглядываю в глаза матери, когда она начинает рыться в сумочке в поисках ключей от машины. Надеюсь, что она поймет мою молчаливую просьбу не оставлять меня с этими людьми даже на минуту.

— Конечно, солнышко. – Она чмокает меня в лоб, и я не могу не почувствовать, как ее ладонь слишком выразительно сжимает мои пальцы.

Когда через два часа за нами приезжает водитель, и мама помогает мне сесть на заднее сиденье, я шепчу ей, чтобы отказалась от помощи Юры любой ценой. Но она делает еще лучше: просто захлопывает дверцу перед самым его носом, и вышколенный водитель резко стартует после ее хлесткого: «Поехали!»

Это выглядит, как похищение, и Шаповаловым очень не понравится наш финт под названием «Кавказская пленница».

— Мама, мне нужно… Сегодня. Немедленно. Я не хочу… - Больно. Как будто я не живая женщина, а кукла Барби с пластмассовым животом.

Мама прижимает меня к своему плечу, гладит по голове, совсем как в детстве, и говорит, что когда-нибудь в моей жизни появится мужчина, с глазами цвета глаз моих будущих детей.

Она сама отвозит меня к хорошему врачу.

Мне делают пару уколов, после которых мир уже не кажется таким мрачным.

Вся процедура – на пятнадцать минут. И пара часов под присмотром опытного персонала. Перед тем, как нас отпустить, врач говорит, что с большой долей вероятности я бы все равно не выносила этого ребенка, потому что, хоть прошлый выкидыш был самопроизвольным и без хирургического вмешательства, новая беременность все равно наступила слишком рано.

Возможно, Юра просто подменил мне таблетки. Это классифицируется как одна из форм домашнего насилия, и я зверею от этой мысли.

— Я хочу его убить, - говорю немного ватным после уколов голосом, пока мама ведет меня по дорожке к дому. – Хочу растоптать всех Шаповаловых.

— Мы с папой очень тебя любим, Эви. Прости, солнышко. – Она плачет, и мы просто садимся на порог, воя, как две дуры, попеременно прося друг у друга прощения за старые и новые обиды.

Юра присылает мне сообщение, чтобы я не делала глупостей и не навредила его ребенку.

Я обязательно ударю в ответ. Так сильно, что у бывшего мужа сломаются ноги и позвоночник.

****

Отца приезжает только вечером, весь в мыле, злой и раздраженный, как никогда. Сразу видно, что он не принес хороших новостей, но мы с мамой терпеливо сидим в гостиной и ждем, пока наш глава семьи выпьет, не морщась, половину стакана дорогого коньяка, и выдохнет, прежде, чем начать рассказывать.

Как я и думала, Юра сгустил краски. И насчет их общих инвестиций в проект – тоже. Я не сильна во всем, что касается заработка денег – меня этому просто не увили, и сейчас я чувствую себя слизнем, который всю свою жизнь просидел на ветвях крепкого дерева, не зная ни голода, ни холода, но сует нос повсюду, даже если дерево не очень нуждается в его поддержке.

— Это касается и меня тоже, - упрямо говорю я, когда отец взглядом дает понять, что его проблемы – это только его проблемы, и незачем обременять ими мое девичье сознание. – Я давно не ребенок, па. Я была достаточно взрослой для замужества и буду достаточно взрослой, чтобы выслушать обо всех наших проблемах. И прежде чем ты скажешь, что я «твоя маленькая болезненная девочка», тебе нужно знать – я собираюсь растоптать Юру и все семейство Шаповаловых. Потому что Юра – наркоман, и потому что он, хоть я просила не поступать так со мной, сделал мне наркоманского ребенка!

Все-таки голос дрожит, в горле саднит как будто я бежала и жадно глотала морозный воздух. Мама рядом: сжимает мои пальцы, выражая немую поддержку. Я сделала огромную глупость, когда пыталась отгородить их от «закулисья» нашей с Юрой безоблачной любви. Я должна была больше им доверять, а вместо этого подарила доверие человеку, который того не стоил.

Ошибка, за которую я заплатила сполна. Ошибка, которая сделала меня сильнее.

Пока мама держит меня за руку, я рассказываю обо всем: и о его постоянных изменах, и о том, что даже на нашей свадьбе он не посчитал нужным сделать исключение. Обо всем, что все эти месяцы было только моей тайной. Выплескиваю злость на то, как все чертово семейство решило сделать меня племенной сукой для их щеночка. Слова рвутся из горла вместе со слезами и горечью обиды на саму себя. Я ведь тоже была слишком слепой. Я же знала, что за человек мужчина, за которого выходила замуж. Слепо любила, и на каждом шагу обманывала себя. Хотела уйти – такие мысли посещали мою голову постоянно. Но еще сильнее хотела остаться, и была готова найти этому тысячу причин.

Папа у меня – кремень, и иногда его заносит на поворотах. Но когда моя исповедь подходит к концу, он возвращает стакан на место и убийственно тихо говорит:

— Значит, война.

Спокойно, без лишней суеты, снимает пиджак и засучивает рукава, как будто готовится брать меч и рубить головы. Даже сквозь слезы и боль, я нахожу силы поддержать его улыбкой.

Если смотреть на картину в целом, то Юра категорически неправильно, никого не спросив, вложил деньги, которые ему доверили. Заключил несколько сделок, которые не выгорели, и потащили огромные долги. Взял кредит на имя фирмы – и тоже бездарно его спустил. И еще один, надеясь все отбить.