Хозяйка Четырех Стихий - Гинзбург Мария. Страница 29

– Ты прав, – сказал дракон. – Никакого. И все же я рад. Пусть Карина лишь взбалмошная девчонка со скверным характером, она не заслужила этого отвратительного рабства. Пусть лучше погибнет вместе с остальными, когда ты умрешь…

Веки эльфа дрогнули.

– А моя мать, выходит, заслужила? – спросил он. – Может, она сама этого хотела?

– Перестань, – сказал Черное Пламя. – Я ведь не знал, во что ввязываюсь. Гада вспоминала о тебе, и я ревновал… О тебе я помнил только, что ты принес Змею Горынычу эту проклятую палку, и я решил, что все дело в ней…

– И ты вернулся за Эрустимом потому, что твоя жена опять тебя не хочет?

– В тебе яда больше, чем во мне, – заметил дракон. – Впрочем, так было всегда. Может, поэтому драконихи так тебя и любят, ха?

– Ответь, – сказал эльф.

Черное Пламя вздохнул. Надулись и опали кровавые пузыри на оболочке мозга, которая постепенно начала сереть.

– Нет, это все Чудо Юдич. Змея Горыныча не было дома, когда я приполз, и этот идиот решил сделать братцу подарок к возвращению.

– Да уж, сделал, – усмехнулся Шенвэль.

– И не говори, – согласился дракон.

– Прости меня, Черное Пламя, – сказал эльф.

Но дракон не ответил. Шенвэль увидел, как тускнеет золотистый глаз.

Его враг умер.

Когда сидх ушел, Михей некоторое время подождал, потом осторожно выглянул на улицу. Мальчик почти поверил ему. Однако Михей хотел убедиться, не затаился ли сидх за углом, не ждет ли, пока Михей достанет припрятанный матерью под половицей мешочек с серебряными гривнами. «Вся моя молодость», говорила мать про этот мешочек. Михей вовсе не хотел, чтобы молодость матери досталась этому сидху. Но сидх и правда пошел помогать товарищу. Михей увидел их обоих. Они стояли на самом берегу, в низинке.

Михей поднял половицу и достал мамину шкатулку. Там лежали разноцветные красивые бумаги, которые мама называла «документами». Сидх сказал, что надо взять с собой «документы», и Михей решил, что это дельный совет. Мальчик прищурился, пытаясь разобрать руны в тусклом свете огарка. Самым первым лежало какое-то «свидетельство», а дальше шло имя матери и незнакомые руны. Михей знал, что такое «свидетель». У соседа Толяна полгода назад украли лодку. Радагаст тогда сказал жрецам Прона, что видел высокого мужчину с острыми ушами, который шел на бон, где были привязаны две лодки – отцовская и Толяна. Так отец стал «свидетелем». Михей решил, что «свидетельство» – важный документ, и положил его в заплечный мешок. Там уже лежали штанишки, рубаха и картуз Михея, солдатик, мамина молодость и пеленки для Наташки. Вторая бумага была «документом» на дом. Михей это сразу понял, когда увидел чертеж. Он вообще хорошо рисовал, и планировку дома узнал, хотя ее кто-то изобразил так, словно снял крышу и смотрел сверху и с очень большой высоты. Дальше лежали ордена Радагаста. Их Михей брать не стал, хотя они были очень красивые.

Мальчик совсем уже собрался идти в дальнюю горницу, где в своей люльке спала Наташа, но тут вспомнил об «исключительно важных» вещах. Мальчик заколебался. Что бы это такое могло быть, он не знал, но быстро сообразил. Михей прошел в кладовку. Осторожно протиснувшись мимо отцовского топора, он открыл шкаф, где мать хранила свой любимый платок с кистями. Он был теплым и очень большим, Михей еще помнил время, когда мог завернуться в него целиком. Когда мальчик положил свернутый платок в мешок, больше места там не осталось. Михей взял спящую сестру и вышел из дома.

Ульрика кто-то дернул за штанину. Эльф обернулся и увидел мальчика. На спине у ребенка была плотно набитая котомка, в руках он держал маленький сопящий сверток.

– Я ухожу к маме, как вы велели, – сказал мальчик.

– Отец твой так и не проснулся? – спросил Ульрик. Мальчик отрицательно покачал головой.

– Не тащить же нам этого пьяницу на себе, – раздраженно сказал Марфор. – Если он утонет, нашей вины в этом не будет.

– Теперь, когда мы уйдем, вы убьете папку? – спросил Андрей.

Марфор обернулся. Ребенок попятился, увидев в отсветах горящего замка уродливый шрам на лице эльфа.

– Война закончилась, малыш, – сказал Марфор. – Теперь нам надо как-то жить вместе.

По обескураженному лицу ребенка Ульрик понял, что тот ожидал услышать совсем другой ответ.

– А он с вами воевал, – сказал мальчик. – Папа много сидхов убил, правда – правда.

«А некоторых только покалечил», с горечью подумал Ульрик.

– Он из ваших ушей гирлянды плел, которые на елку в Коляду вешают, – продолжал ребенок. – Я сам видел.

Марфора передернуло.

– Если война закончена – значит, она закончена, – с нажимом повторил он. – Я, может быть, таких, как ты, полторы сотни за войну съел. На завтрак! Но я ведь на тебя с ножом не бросаюсь.

К его удивлению, мальчик не испугался.

– С ножом вы не бросаетесь, потому что у вас его нету, – сказал он рассудительно. – И врете все, думаете, я маленький. Мне мама рассказывала, да я и сам помню. Вы, сидхи, даже звериное-то мясо не очень жалуете, не то что человечье.

Эльфы переглянулись.

– Шел бы ты к матери, – сказал Марфор. – К своей.

– Я чего пришел-то, – сказал мальчик. – Вы здесь, чтобы удержать волну. А что будет, если вы ее не сможете сдержать?

– Твой дом смоет, – сказал Ульрик. – Но я думаю, что князь потом поможет вам построить новый, еще лучше.

Михей отрицательно покачал головой.

– Что будет с вами? – спросил он.

– Ничего, – сказал Марфор. – Только пузыри по воде пойдут, и все.

– Ага, – сказал мальчик задумчиво. – Ну-ка, дяденька, подержите.

Он всучил одеяло с малышкой ошеломленному Ульрику. Прежде, чем тот успел что-нибудь возразить, мальчик вприпрыжку бросился обратно к дому.

– Чего это он? – удивился Марфор.

– Не знаю, может, что-то забыл, – пробормотал Ульрик, глядя на сморщенное личико, выглядывающее из свертка. – Великая Эсте, какие же все малыши противные…

Марфор посмотрел на ауру девочки. Нарушения в строении каналов Чи говорили об аутизме и врожденном пороке сердца. Так же вскоре надо было ожидать злокачественную опухоль где-нибудь в брюшной полости. Каналы старшего мальчика были в полном порядке. Он мог стать магом, не выше второго уровня, но крепкого второго уровня. Марфор знал причину столь большой разницы в здоровье детей.

– Они противные не все, – сухо сказал Марфор. – А только те, кто по пьяни деланные. В ребенке, которого ты держишь, такого наворочано, что я удивлюсь, если она доживет до следующего лета. Если скажут, что во всем виноваты сидхи, которые навели на ребенка порчу, я удивлюсь меньше.

– Но почему? – спросил Ульрик. – Почему люди так ненавидят нас?

– Они и себя не очень-то не любят, – пожал плечами Марфор.

– Она шевелится! – придушенно пробормотал Ульрик, прижимая ребенка к груди единственной рукой. – У меня руке что-то горячо…

– Писает она.

Ульрик поднял на товарища удивленный взгляд. Девочка открыла глаза, сморщилась еще больше и закричала, суча в одеяле ножками и выгибаясь всем телом. Ульрик представил себе бородатых мандречен с топорами, бегущих на крик ребенка, и аж вспотел.

– Успокой ее! – воскликнул Марфор, пробиваясь сквозь звуковую завесу.

– Как?

– Покачай!

Ульрик качнул девочку, в ответ она закричала еще громче.

Михей вернулся в дом. Он хотел дать сидхам лодку, которая хранилась в сарайке на заднем дворе. Отец поставил сараюшку сразу после того, как у Толяна украли лодку. Радагаст как раз в то утро купил по случаю целую подводу старых досок. Отец сказал, что времена теперь такие, что на улице ничего оставлять нельзя. При этом он делал свирепое лицо, но Михей видел, что глаза Радагаста смеются. Сарайку отец запирал на замок, а ключ всегда носил в кармане.

Сидхи могли поставить лодку на крышу дома. Тогда они уцелели бы наверняка.

Но слова сидха со шрамом навели мальчика на другую мысль. Тем более, Михей понял: сидхи не тронут отца. Свечу Михей погасил, когда выходил, но по собственному дому отлично мог передвигаться и в темноте. Мальчик подошел к столу и взял с него нож. Михей присел на корточки перед Радагастом. Лицо и шея спящего белели в темноте. У Михея вдруг пересохло во рту. Он вспомнил, как папка смеялся и подкидывал его на руках, еще совсем маленького. И Михей тоже радовался. Смеющееся лицо отца сменилось искаженным от боли лицом мамы. Папка ударил ее кулаком в живот, и из-за этого Натка родилась на два месяца раньше.