Хозяйка Четырех Стихий - Гинзбург Мария. Страница 52

Эльф взглянул на ее ауру. Важным элементом чар, сдерживающих Карину, была мертвая сила. Женская Цин, которой владела создательница Эрустима. Под влиянием мужской Цин, силы Шенвэля, которая всегда приходила, когда эльф играл, чары жезла ненадолго рассеялись. Шенвэль знал, что должен отпустить ведьму, но при одной мысли об этом он ощутил почти физическую боль.

– К тому мужчине, который не удовлетворил тебя вчера? К барону Ревенскому? – спросил эльф.

– В замужестве, – вздохнула Карина. – Не это главное.

Как говорят в картах, хочется крыть, а нечем. И эльф не сдержался.

– Когда станешь богатой вдовой, приходи снова, – сказал он резко. – Но не торопись. За свои деньги и титул баронессы Владислав заслужил не меньше наслаждения, чем я получил сегодня бесплатно.

Карина вскочила и закатила эльфу такую затрещину, что в глазах у того весь мир утонул в красном мареве. Когда зрение вернулось к нему, Шенвэль поспешил в дом. Он успел как раз вовремя. Ведьма, уже в своей одежде, стояла на террасе, раскинув руки для вызова метлы. Шенвэль опустился перед ней на колени, Карина закусила губу и отвернулась. Эльф уткнулся лицом в ее бедра, обнял.

– Прости меня, – сказал он, и голос его через ткань звучал глухо. – Я сказал сгоряча, не подумав. Я не это имел в виду. Я хочу, чтобы осталась.

– Бесплатная раздача кончилась, – процедила Карина сквозь зубы. – А халявщиков я всегда терпеть не могла.

Эльф отступил. Карина вызвала метлу. Шенвэль отвернулся и смотрел на море, пока она не улетела. Только увидев в небе желто-коричневую фигурку на метле, двигавшуюся в сторону человеческой половины города, он повернулся лицом к дому.

– Я не халявщик. Я отдал тебе все, что имел, – сказал Шенвэль.

Хотя Шенвэль и не был родственником Лакгаэра, старейшина Нолдокора относился к нему совсем не как к «большой головной боли», как предполагал сам Верховный маг. Лакгаэр чувствовал себя, скорее, дедушкой, которому на память о погибших любимых детях остался непослушный внук. Лакгаэр решил навестить своего гостя, и, возможно, разделить с ним трапезу. Старый эльф спустился из верхней части дворца по узенькой лесенке, вырубленной прямо в скале. Шенвэль был на пляже. Верховный маг играл на флейте, сидя лицом к морю. Лакгаэр подошел к нему, остановился, не решаясь прервать игру, а потом нежная и жалобная мелодия захватила старого эльфа. Он мог догадаться о причинах грусти Шенвэля. Старый эльф страдал бессонницей, и обычно проводил ночи в своей библиотеке, перечитывая трактаты по магии. Разработки Лакгаэра в области телепортации, превратившего перемещения в пространстве из высокого искусства, доступного немногим, в обычный способ передвижения, которым мог воспользоваться даже слабый маг, высоко ценились в Фейре. Да и сейчас теоретические выкладки Лакгаэра, находившие на практике самое неожиданное применение, вызывали шумиху и споры среди волшебников. Главу Нолдокора Рабина постоянно звали в страну эльфов. Лакгаэр всегда шутливо отвечал на все подобные приглашения, что хочет умереть на родине. То есть там, где родился. В Рабине.

А сегодня ночью, выйдя из библиотеки размять затекшие от долгой неподвижности члены, Лакгаэр услышал на террасе женский голос, который пел на мандречи.

Лакгаэр поспешно ретировался под защиту фолиантов. Конечно, Шенвэль заслужил право на отдых, но мандреченка была крайне опасным капризом. Браки представителей разных разумных рас официально признавались только во время правления Морул Кера – сам дракон жил с человеческой женщиной. Сейчас любовь эльфа к мандреченке была откровенным вызовом, да что там – чистой воды безумием. Люди берегли своих женщин, так же, как и эльфы. «Но», думал Лакгаэр. – «Может быть, и мы, и они начали делать это слишком поздно. И главное, зачем лезть на рожон? Если тебе надоела Ваниэль, то в моем дворце уж нашлась бы гораздо более красивая, искусная, понимающая эльфка, если на то пошло». И все же старый эльф не мог не восхититься великолепной дерзостью Верховного мага.

Однако ночная гостья, к счастью, оказалась более благоразумной – или циничной – чем сам Шенвэль. Под вечер эльф из воздушного патруля связался с Лакгаэром и сообщил, что боевая ведьма движется от его дворца в сторону человеческого берега. Глава Нолдокора приказал пропустить ее.

И не чинить ей препятствий, если вдруг – в любое время суток – эта ведьма вздумает выполнить маневр в противоположном направлении.

Старый эльф тоже умел идти на риск. Законы людей всегда несовершенны и постоянно меняются, но законы любви – и это Лакгаэр знал по себе – остаются неизменными на протяжении веков. Верховному магу было пора найти себе пару. Утонченные, хрупкие эльфки не интересовали сына грозной Разрушительницы Пчелы. Почти. Ненаследная принцесса темных эльфов в изгнании, пожалуй, была единственной эльфкой, которая могла подойти Шенвэлю по характеру. Но если бы Ваниэль потребовала развода, Лакгаэр как глава эльфов Рабина должен был освободить красавицу от брачных уз. Муж Ваниэль, Аласситрон, пользовался большим влиянием в Нолдокоре, и Лакгаэр в этом случае оказался бы в очень щекотливом положении. Пока Ваниэль не заговаривала об этом. Ну, так ведь для нее Шенвэль был тем же, кем и для всего остального Рабина – подмастерьем столяра, магом второго уровня. На такого любовника даже самая самоотверженная возлюбленная не поменяет мужа – преуспевающего купца. Однако Лакгаэр не сомневался, что любая женщина, представься ей такая возможность, уйдет от купца к Верховному магу.

В ничуть не менее сложном положении Лакгаэр как глава эльфов Рабина очутился бы, если бы блюстителям чистоты человеческой расы стало вдруг известно, где эта боевая ведьма провела сегодняшнюю ночь. Но Лакгаэру уже стало известно покушении на Искандера и ранении Крона. Старый эльф полагал, что у любовников есть в запасе некоторое время, чтобы разобраться в своих отношениях.

Когда музыка стихла, старый эльф вздохнул, словно пробуждаясь ото сна.

– Ты прав, – сказал Шенвэль, не оборачиваясь. – Это опасная глупость, и больше ничего.

– Шенвэль… – пробормотал Лакгаэр. – Я и в мыслях не имел…

– Имел, имел.

Лакгаэр проклял свою забывчивость. Ведь говорили, что Верховный маг не то чтобы читает, а просто слышит мысли тех, кто находится с ним рядом. Как будто бы размышляющий кричит о них во весь голос.

– Ты, случайно, никогда не видел, как боевые ведьмы летают «на выверт»? – спросил Верховный маг.

Лакгаэр покачал головой.

– Видел, – сказал он. – Жуткое зрелище, скажу я тебе. Очень сложный маневр, и очень опасный.. Как правильно описать, я даже не знаю, не владею терминологией. Моряк бы сказал, наверное, что они идут галсами. Они летят задом наперед, полностью раскрыв хвост метлы. Когда приходится взлетать в нисходящем потоке воздуха или двигаться навстречу сильному ветру. А называется так потому, что ведьма оборачивается назад, чтобы видеть, куда летит.

Шенвэль усмехнулся.

– Не откажи в любезности поужинать со мной, – сказал он.

– С удовольствием, – сказал Лакгаэр и телепатически вызвал слуг, чтобы они сервировали в покоях гостя ужин на двоих.

Они стали подниматься по извилистой тропинке. Шенвэль остановился на террасе. Лакгаэр тактично ждал, когда Верховный маг сочтет возможным продолжить путь. Поджер, хотя и не был магом, сотворил самое настоящее чудо. Дворцовый лекарь пускал завистливые слюни каждый раз, когда перевязывал Шенвэля. Верховный маг согласился на предложение Лакгаэра прокачать свое тело чистой Чи. После процедуры Шенвэль начал ходить, но двигаться быстро он еще не мог. Особенные сложности у эльфа вызывал подъем.

– Есть два вида смелости, – сказал Шенвэль. – Одна – эта смелость командира, увлекающего свой отряд в атаку с громкими воплями. Там страх одного преодолевается подъемом всех. Как говорят мандречены, на миру и смерть красна. А другая смелость, тихая, смелость решений, встречается гораздо реже. Ведь решать приходится в одиночестве. Но, по-моему, как раз она и является истинной. И ты, мой милый Лакгаэр, как раз настоящий храбрец. Я это понял еще в тот раз, перед свержением Морул Кера, когда ты разрешил нам встречаться и жить в твоем дворце.