Держаться за звезды (СИ) - Есина Анна. Страница 32

  Единственным человеком, сохранившим внешнее спокойствие, оказалась тучная женщина средних лет, чинно расположившая свою объёмную фигуру в кресле подле водителя. Она не визжала, не охала, не стенала. Потому что ждала чего-то подобного, знала, что именно этим всё закончится. И готовилась принять смерть с гордостью, словно дорогую подругу.

  И вдруг впереди показалась она, эта гадкая девчонка, чудище в человеческом обличии, волк в овечьей шкуре. Размеренной поступью признанной победительницы она шла по дороге, полы расстёгнутого пуховика цвета грязных одуванчиков развевались на холодном ветру, будто крылья хищной птицы. На лице её играла торжествующая улыбка, она чувствовала себя уютно среди всего этого хаоса и разрушения, среди тонн сухого и ломкого льда, отрезавшего их путь к спасению. И в глазах её, этих двух огненно-зелёных лампах, которые просвечивают тебя насквозь, словно рентгеновские лучи, и видят всё, что сокрыто на душе, в них плескалась жажда отмщения. Что ж, настал её черёд быть законодателем правил. Старуха хмыкнула.

  Траектория автомобиля, неумолимо несущегося в кювет, резко выровнялась. Стрелка спидометра упала до нулевой отметки. И Света, и торчащий в проёме кресел Лёня, и сама Римма Борисовна подались по инерции вперёд. Мотнулась и голова надсадно орущего и испуганного всем происходящим Дани, однако ремни безопасности детского сиденья уберегли кроху, он остался цел и невредим.

  Света крепко приложилась грудью о руль. Лёня с воплем вывалился в переднюю часть салона. Раздался хруст, похожий на звук переломленного карандаша. Пластик или чьи-то кости? Можно лишь гадать. Римма Борисовна ударилась головой о торпеду и затихла, кажется, вовсе не дышала.

  Яна подошла к стоящему поперёк дороги алому седану, спокойно открыла заднюю дверь, выпустив в промозглый декабрьский день всю мощь крика смертельно испуганного ребёнка. Не мешкая ни секунды, она магией перерезала ремни, надёжно удерживающие сына на месте, и подхватила кроху на руки, прижав к груди столь трепетно и нежно, что от этого объятия всё внутри неё воспарило к облакам, а из глаз потоком хлынули слёзы. Будто ощутив её эмоциональную нестабильность, мальчонка зашёлся в плаче, засучил ручками и ножками, стал вырываться.

  - Тише, тише, мой хороший, мой родной, мой замечательный, - рыдая в голос, зашептала ему мама скорее мысленно, нежели вслух, однако этот светлый комочек жизненной энергии, услада для любого даже самого чёрствого сердца, кажется, её услышал; склонил голову в яркой синей шапочке Яне на плечо и принялся лихорадочно всхлипывать.

  Девушка, между тем, со всех ног мчалась к брошенной машине и Саше, который по её просьбе остался ждать в салоне, дав ей прекрасную возможность разобраться во всём самой. С ритмичного шага она перешла на бег, затем ускорилась ещё и ещё и смогла успокоиться, лишь оказавшись внутри автомобиля, где пахло так здорово: защищенностью, сбывшимися надеждами, счастьем, которого она так долго ждала, о котором мечтала бессонными ночами, которым бредила во сне и наяву. Она верила в это всей душой, знала, что если справится сейчас, в будущем ей не придется ничего опасаться. Именно поэтому она передала сынишку Саше, а сама вернулась к шевроле оттенка крови. Сие сравнение пришло на ум неспроста. Ей предстояло сделать главный выбор в жизни - решить судьбы запертых внутри людей. Обездвиженных, в той или иной степени изнывающих от боли. Нет, не она им её причиняла, если мыслить глобально. Травмы были получены ими в аварии, и всё же, всё же...

  Сбросив магические оковы с человека, которого когда-то звала любимым мужем, девушка навалилась руками на капот, оставив пальцы широко расставленными (так она лучше чувствовала свою силу и ловила малейшие колебания в воздухе, с аптекарской точностью вычленяя нотки опасности). И приготовилась ждать сколь угодно долго.

  Лёня тут же вскинул голову. Лицо пряталось за белой маской бинтов, но глаза, выглядывающие сквозь прорези... О, нет, он не ослеп, о чём так переживала и чего так боялась его матушка. Он прекрасно видел, ясно и чётко, к тому же неплохо соображал, не смотря на пережитый шок. И то, что он видел, ему совершенно не нравилось. Её ликующая улыбка хозяйки миллиона судеб. Её лицо порочной дьяволицы. Её решительность и неумолимость. Всё это выводило из равновесия, в котором он привык пребывать в любых ситуациях. Злило. Чего хочет эта испорченная женщина?

  Мужчина сумел выбраться из тесной западни кресел, не спуская глаз с бездействующей жёнушки, сел на заднее сиденье, заметил пропажу сына. Стиснул зубы в ярости. Нет, только не это... не его сын в лапах горгульи, которая намеревается передать ему эти губительные силы в скором времени. Он схватился за ручку дверцы, дёрнул, потерпел неудачу и навалился на окаянную плечом, после чего не слишком изящно вывалился наружу с нечленораздельным криком:

  - Отдаймнеего!

  Не ведая страха, Лёня накинулся на девушку с кулаками, защищая то единственное и самое ценное, что было у него в жизни - дитя. Но оказалось, что он молотит руками воздух. Невидимая сила, которой ему нечего было противопоставить, удерживала его на расстоянии от ненавистной брюнетки, и не существовало ни единого шанса, что хоть один его удар достигнет цели. Она была чудовищно сильна, даже сильнее, чем они могли себе представить. Его прабабушка - первая и, к счастью, последняя носительница редкого, если не сказать эксклюзивного дара, женщина, с которой начались все их проклятья и бедствия - скончалась бы от зависти, увидев трюкачества этой совсем юной девчонки. И такая смерть была бы куда более милосердной, нежели та, что постигла деревенскую колдунью в далёком прошлом.

  - Слушай меня очень внимательно, Лёнечка, - продолжая плотоядно ухмыляться, обратилась к нему Яна. - С этой самой секунды ты раз и навсегда исчезаешь из моей жизни. Не звонишь, не пишешь, не ищешь встреч ни со мной, ни с моим сыном. Всё верно, дорогой мой, теперь - отныне и впредь - это ТОЛЬКО МОЙ ребёнок. Своё право называться его отцом ты утратил ровно в тот момент, когда позволил своей сбрендившей мамаше запереть меня в том доме. Когда я валялась перед тобой на коленях, зацеловывала руки и молила пустить меня к сыну, помнишь? Когда просила позволить вернуться. Я клялась, что буду лучшей женой, какую ты можешь пожелать, что ты никогда и ни о чём не пожалеешь. Но ты посмеялся надо мной и оставил в этом аду, там, где меня избивали, морили голодом, унижали, а в итоге заживо похоронили в лесной яме. Они закопали меня, понимаешь ты это или нет?! ЗАКОПАЛИ! И потому я сейчас жестока с вами. Не столь жестока, какой могла бы быть, и ты это знаешь, и, надеюсь, благодарен мне за великодушие. На досуге посмотри значение этого слова в словаре, думаю, всей твоей семье стоит выучить столь глубокомысленный термин.

  Возвращаясь к условиям нашего перемирия. Вы все, я подчёркиваю, ВСЕ оставляете меня и Данечку в покое, не смеете даже смотреть в нашу сторону, дышать с нами одним воздухом и приближаться ближе одного километра. И только в этом случае я сохраню вам то, за что вы так усиленно цепляетесь - ваши никчёмные жизни. Я позволю вам убраться с этого места подобру-поздорову, целыми и почти невредимыми. Я вижу, Элла не с вами, так что будь добр, передай ей мои слова. Если увижу хоть кого-то поблизости - уничтожу. И сделаю это так, что ни одна полицейская ищейка не подкопается. Думаю, ты понимаешь, что я на это способна. Отныне да.

  И последнее. Те бумаги, что ты швырнул мне в лицо пару недель назад, в вечер нашей последней встречи. Ты, Лёнечка, подпишешь их, оформишь нотариальный отказ от родительских прав или что ты там собирался проделать, чтобы лишить меня материнства. В среду - эту среду, которая будет через два дня, если быть конкретной, - я пришлю к тебе юриста, ему ты передашь всё необходимое. Грамотность заполнения он проверит при тебе. И если ты полагаешь, будто обведёшь меня вокруг пальца, настоятельно рекомендую одуматься сей же час. Коли понадобится, я сама приеду за документами, и, видит Бог, тебе крепко не поздоровится. Не забудь вложить в бумаги мой паспорт и всё то, что тебе не принадлежит.