Ожог любовью (СИ) - Карат Татьяна. Страница 3

Он не стал дожидаться меня и перепроверять выполняемость своего указания, а просто прошел первым в угловое помещение именуемое кабинетом учителя физ-ры. Он точно знал, что я не ослушаюсь. И как не была манящая спасительная свобода, все же не ослушалась, склонив голову, последовала за только что скрывшимся за дверью кабинета учителем. Меня сопровождали взглядами одноклассники, мальчики насмешливо улю-люкали, а девочки кто с осуждением, а кто с сочувствием смотрели вслед. Ненавижу жалость! Ненавижу быть жалкой! И именно поэтому постаралась засунуть как можно глубже все свои растоптанные чувства и горечь от никогда уже не сбывшейся мечты, гордо подняла голову и пошла в кабинет.

Петр Васильевич сидел за столом. Он листал школьный журнал. Найдя нужную страницу, взялся что-то записывать — скорее всего, писал тему занятия и ставил отметки. Я простояла в его кабинете несколько минут так и не удостоенная его вниманием. Заходя в кабинет, нервничала, но спустя некоторое время, стоя как провинившийся преступник в ожидании наказания, стала раздражаться. Да кто он мне, в самом деле, такой? Ни отец, ни мать, всего лишь учитель и то по возрасту на каких-то лет семь старше меня. Да и я никого не убыла, подумаешь, оделась слишком фривольно. Ну и что с этого? Как будто он ни когда не видел женских бедер.

Мое раздражение приобрело значительные объемы.

— Вызывали?

— Подожди минутку.

— Я уже жду более чем минутку.

Не хочешь меня, ну и не надо. У меня тоже гордость есть. А еще длинный и вредный язык. И вот, кажется, мой язык, а вернее слова, которые с этого языка слетели, все же заставили его оторваться от писанины и посмотреть на меня.

Петр Васильевич рассматривал какое-то время всю меня и нервно покручивал ручку в руках. Предстоящий разговор его тоже не особо радовал.

— Марина, я хотел с тобой поговорить. Это должен делать не совсем я, а скорее твои родители, но коли ты устроила представление на моем уроке, все же сказать придется мне.

Он на какое-то время замолчал. Скорее всего, собирался с духом. Сейчас пойдут нотации, нравоучения… Не этого я от него ожидала.

— Школа не место для подобных нарядов. Ты не маленькая и должна понимать, что подобный вид и поведение наталкивают на не совсем пристойные мысли всех особей мужского пола.

— И вас тоже?

Кажется, я слетела с катушек. Все смущение и стыд куда-то ушли, остался только бой пульса в ушах и нервная дрожь, от которой слегка подрагивали руки.

Заметила, как мой вопрос выбил его из колеи, можно сказать даже шокировал. Но быстро совладав со своей растерянностью, Петр Васильевич продолжил.

— Я твой учитель.

— Это делает вас не мужчиной?

Мне показалось или у него действительно увеличились в шоке глаза?

— В первую очередь я учитель.

Он помолчал некоторое время, собираясь с мыслями, и продолжил.

— Мы сейчас говорим не обо мне. Ты устроила спектакль для всего класса. Я не знаю, для кого именно было это выступление, но подобные представления стоит устраивать наедине с молодым человеком.

— А если с ним наедине я остаться не могу?

Он замолчал на какое-то время. Не пытался играть в непонимание, просто подбирал слова для последующего ответа. Я видела огонь в его глазах, грозные блики не предвещающие мне ничего хорошего. Но остановиться просто не могла. Смотрела ему в глаза и улавливала каждую черточку, каждое едва уловимое движение мимических мышц. Хотела видеть его реакцию. Может не словами, может жестами покажет, что я ему не равнодушна. Что, ни одна из сотни каждый день мелькающих перед ним девиц, что чем-то выделяюсь на их фоне.

— Марина, не играй со мной в подобные игры. Игра не стоит свеч.

Его голос изменился, стал слишком хриплым, резким и каким-то даже опасным. А взгляд прищуренных темных глаз прожигал всю меня. Но я была не намерена останавливаться. Возможно это временное помутнение рассудка, не знаю. Он завораживал меня, сводил с ума своим взглядом. Стоя на приличном расстоянии, я улавливала аромат его парфюма смешанного с ноткой пота выступившего после активного занятия на уроке. Даже его жесткий взгляд заставлял дрожать и явно не от испуга — от предвкушения.

— Я готова рискнуть.

— Я не готов.

— Я вам не нравлюсь?

Подобной наглости не ожидала от самой себя. Да и он был шокирован столь откровенным вопросом. Но не могла остановиться. Это было сильнее меня.

— Ты моя ученица.

Да что он заладил — ученица, ученица…

— Еще каких-то две недели…

Я прикусила губу, чтобы не прокричать, что я уже взрослая, еще чуть-чуть и клеймо «школьница» будет сброшено.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. — Он прошелся взглядом по моему телу. Пиджак был всего лишь наброшен на плечи. — И застегни, наконец, этот пиджак. — Петр Васильевич отвел глаза, вглядываясь куда-то в стену, на которой висел плакат известного волейболиста. Для большинства известного, для меня же это был просто красивый накачанный мужчина.

Уже через минуту полностью совладавший с собою он снова посмотрел на меня.

— Можешь идти. Я позвоню твоим родителям, пусть они с тобой говорят.

— Не нужно звонить.

Все мое безумие и уверенность как рукой сняло. Страх увидеть разочарование, а возможно даже призрение в маминых глазах был сильнее любого безумия. Я подбежала к Петру Васильевичу, который уже достал из кармана спортивных брюк телефон, и попыталась остановить его, закрывая рукой сенсорный экран.

— Извините меня.

— Я думаю, тебе стоит уйти. — Он сразу же отвел взгляд, устремленный на мое декольте, но я успела это заметить. — Родителям звонить не буду, а ты подумай над своим поведением.

Петр Васильевич поднялся из-за стола, подталкивая одной рукой меня сзади, направил к выходу. Эти несколько секунд я была счастливейшим человеком в мире. Он ко мне касался, так нежно и бережно, полу обнимал. Это было так лично и даже интимно. Я ощущала кожей касание его горячей руки. Интересно, он всюду такой горячий? Шальные мысли окрасили лицо ярким румянцем, и я нервно закусила губу до крови, пытаясь чувством боли заставить мозги встать на место. Чтобы не застонать, не опрокинуться в его объятья.

В единственном месте на спине сейчас сосредоточилась вся моя чувствительность. Оно горело, пульсировало и разносило электрические импульсы по всему телу. Его пальцы, какие они в ласке — нежные и ласковые или требовательные?

Откуда во мне все это? Я ведь никогда не была распущенной? Единственная здравая мысль тут же выветрилась из полной дурмана головы, не задержавшись там больше чем на мгновение.

Уже взявшись за ручку двери, я развернулась и потянулась к нему, прижимаясь к его губам поцелуем. Это произошло так резко и даже для меня самой неожиданно. Просто не могла больше ждать, не могла не рискнуть. Я и так зашла слишком далеко, так почему же не совершить еще одну глупость?

Петр Васильевич был удивлен моим поступком, если не сказать ошарашен. Я целовала сухие, неживые губы, вкладывая в поцелуй всю силу своего желания. Не умело целуя, прижавшись к нему губами, просто не знала, что делать дальше. Он не отталкивал, но и не проявлял никакого рвения. Злилась на свое неумение целоваться. Пока все девочки, можно сказать, набирались любовного опыта в поцелуях и не только, я томно вздыхала по учителю физ-ры. И сейчас даже не знала, что делать дальше. Все мои тренировки в этом направлении начиналось и заканчивалось на облизывании собственной руки. Глупо, конечно, в наше продвинутое время никому об этом и не скажешь — засмеют. Не хотелось выглядеть неопытной девочкой, которой, по сути, я и была, поэтому прижалась к нему всем телом, не отрываясь от губ.

— Черт… Марина!

Он стиснул руками мои плечи, слегка отстраняя, но не отталкивая.

Это был крик шепотом, рычание раненого зверя. Два коротких слова, заставляющих мое сердце биться еще быстрее. Целовала его все это время с закрытыми глазами, боясь открыть и увидеть в его глазах презрение, боялась испугаться и отступить. Но после его фразы глаза сами собой распахнулись.