Ожог любовью (СИ) - Карат Татьяна. Страница 7

Его голос был серьезным, без нотки смеха или игры. Он говорил спокойно, уравновешенно, как будто приказывал отжаться двадцать раз.

Предвкушение чего-то нового неведомого, манящего растворилось, оставляя только испуг. Легкий холодок страха прошелся по коже. Но обдумать это, сделать какие-то выводы, или хоть бы прислушаться к себе, мне не позволили.

Не позволили его губы тут же впившиеся в мои, не позволили его руки, забравшиеся в мои волосы и стиснувшие их. Я больше не могла думать, только чувствовать. Его грубые слова были отброшены в уголки памяти как что-то не нужное, бессмысленное.

Меня не волновала прическа, которая была безнадежно испорчена, не волновало то, что я, скорее, всего так и не попаду сегодня в «Феникс». Волновал только мужчина рядом и его страстные поцелуи, требовательные руки и горячее тело. Все страхи исчезли, рассыпались искорками счастья по коже и пробежались миллионами мурашек, предвещая невероятное удовольствие.

Я не заметила, когда он отбросил мое кресло, и я оказалась в горизонтальном положении. Когда длинный струящийся подол платья был задран на талию и стройные светлые ноги четко выделились на фоне синего шелка. Был только он — грубый, требовательный, резкий, но от этого не менее желанный.

Меня пробивала дрожь, расползаясь тысячами мурашек по всему телу. И все они почему-то решили сосредоточиться внизу живота, создавая там томительную тяжесть. Мышцы живота и влагалища сжимались спазмами в преддверии запретного и такого желанного наслаждения. Когда его рука коснулась влажных складочек, сквозь меня словно прошел электрический разряд. Пальцы уверенно кружили по губкам, вырывая стоны наслаждения.

Поцелуи сводили с ума, кружили голову сильнее шампанского, но где-то на заднем фоне не давала покоя одна мысль. Она разъедала червячком мозг, не позволяя насладится сказочным моментом сполна.

— Я боялась, чтобы с вами ничего не случилось.

Как странно звучит! Что с ним могло случиться — взрослый мужчина. Может глупо, но мне было важно, чтобы он знал, что я о нем волновалась, что переживала и казнила себя за столь глупый и опрометчивый поступок.

— Долго решалась на тот поступок, а потом боялась последствий. Вам ведь ничего за это не было?

Я говорила в темноту с закрытыми глазами, наслаждаясь его поцелуями в шею. Наслаждаясь ласками рук, скользящих по всему телу. Но что-то вдруг изменилось. Он резко остановился, застыл на какое-то мгновение, а потом продолжил, но уже по-другому. Ласки стали слишком резкими, поцелуи слишком жесткими, больше напоминающими укусы.

— Ничего. Всего лишь уволили. Но ты ведь к этому стремилась. Сколько тебе дали за подставу, малолетняя шлюха?

Мои глаза резко распахнулись, голова дернулась назад, как от пощечины, сильнее упираясь в мягкий подголовник кресла.

Я не ожидала ответа на свое признание, а если и ожидала, то уж точно не такого. Слово «шлюха» прожгло огнем, заставляя сжаться, отстраниться. И почему я должна была к этому стремиться? Его все же уволили? Чувство вины неприятным холодком коснулось сердца. Я совсем не подумала о таких вот последствиях. Вернее думала, но не относилась к этому серьезно. И о какой подставе речь?

Его слова были пропитаны горечью и призрением, а железная интонация не позволяла усомниться правоте его суждений. Вернее он не сомневался в своей правоте.

Жесткие требовательные губы снова закрыли мой рот поцелуем, не оставляя возможности что-либо ответить, как-то объяснить и оправдаться. А мне почему-то было так важно оправдаться в его глазах.

— Нет, постойте, а этого не….

Хотела ответить, хотела что-то сказать, объяснить. Хотела, честно хотела, но это было до того, как его напористость переросла в сумасшествие.

Он слишком сильно сжал мои бедра, оставляя там синяки, слишком резко сдернул трусики, разрывая их в лоскуты. Для меня все было слишком — и тяжесть его тела, придавившая меня к креслу, и резкие попытки просунуть в меня что-то скользкое, липкое и огромное. Слишком огромное, как на мой взгляд.

— Подожди…те, остановитесь. Я не хочу так.

Я ерзала на кресле пытаясь столкнуть его. Ногти впивались в плечи, спину, но уже не в страстном порыве, а в надежде спасения.

— Хочешь.

Рот закрыт поцелуем, руки схвачены в замок одной его рукой и задраны вверх. Я была скована, обездвижена. И если еще не так давно желала того, что должно было произойти, то сейчас только боялась. Ноги раздвинуты, он между ними и нет никакой возможности их сжать или оттолкнуть его. Хоть я уже только к этому и стремилась.

Он по-прежнему пытался всунуть в меня свой член — огромный, слишком огромный. Он просто не войдет, или же разорвет меня на части. Но это пугало только меня, раскаленного мужчину такие мелочи не останавливали.

— Остановитесь! Я не хочу больше, не хочу!

Мои слова сопровождались всхлипами. В них звучала паника и страх. Но он их не слышал. Он ничего не слышал, только сильней и сильней толкался в меня.

С очередной попытки он прорвался внутрь. Жжение и резкая боль вырвались диким криком из моей груди, который он тут же приглушил, закрывая рот ладонью.

Я больше ничего не хотела, только освободиться, только сбросить его с себя. Но он не позволял. И когда подумала, что, наконец-таки, все окончено, он с новой силой врезался в меня обратно. А потом еще раз и еще… Я брыкалась и отталкивалась, но это оставалось незамеченным. Страстные поцелуи прекратились было только пыхтение в ухо и толчки, нет удары — глубоко внутри рвущие, раздирающие на части.

Я кусала его ладонь, закрывающую мне рот, царапала плечи, на миг высвободившимися руками, рвалась и толкалась, но все безрезультатно. И кто сказал, что секс длиться всего несколько минут — это тянулось бесконечно долго.

Толчки становились сильнее, резче, глубже. И не было никаких сил от них отстраниться или спрятаться. Терпела, стиснув зубы, и шмыгая носом.

Последний удар, пронзающий казалось насквозь, и он с утробным рычанием откатывается в сторону. Я же подгибаю под себя ноги и в позе эмбриона пытаюсь уменьшить спастическую боль внутри.

Не знаю, как долго так лежала. Не хотелось ничего только спрятаться, скрыться где-то в укромном уголку и поплакать. Не таким я себе представляла секс.

От размышлений отвлек его голос:

— Можешь гордиться собой, мне еще ни разу так дорого не доставалась ни одна шлюха.

— Что…?

Слишком много событий, много эмоций — много всего. Я медленно приходила в себя и не совсем понимала, о чем он говорит. Вернее слова то услышала, а вот их смысл как-то просто не улаживался в голове.

Ты не услышала? Ты. Шлюха. Обошлась. Мне. Слишком. Дорого. — Он говорил раздельно, выделяя слова, акцентируя внимание на каждом из них. Смотрел прямо в глаза и вырезал жестокими словами клеймо на моем сердце. — Ни одна пи*да не стоит того, что мне пришлось за это заплатить. А твоя тем более — слишком неумелая ты для опытной соблазнительницы. Орешь как целка.

И если я считала, что меня изнасиловали, унизили и растоптали только что, то я сильно ошибалась. После его последней фразы я действительно почувствовала себя грязной продажной тварью. Только бы не заплакать, только не заплакать… Повторяла эту фразу даже не знаю в который раз, как молитву. Пытаясь сосредоточиться на этих словах. На самих словах — отключить чувства и эмоции. Не думать ни о чем, не чувствовать, не слышать, не знать. Просто исчезнуть, раствориться как туман по утру — не существовать и не испытывать этой боли, этого унижения.

— Быстрее выметайся из машины, мы уже накатались.

Я, все еще скрученная лежала на отброшенном сидении, без трусиков, которые порванными валялись на полу. Только ноги интуитивно сильнее свела, защищаясь от грубых слов. Платье измято, прическа окончательно испорченна — не видела себя в зеркало, но свисающие по бокам пасма говорили сами за себя.

Была в каком-то ступоре, все воспринималось через призму отдаленности. Может это защитная реакция? Даже приказ выйти из машины безропотно выполнила. Не видела, где нахожусь, будь вокруг глухой лес, все равно бы не заметила этого. Я отошла всего на полшага от захлопнувшейся сзади дверцы, когда взревел мотор, и машина с ревом сорвалась с места.