Реквием по завоевателю - Гир Уильям Майкл. Страница 110

Настали последние времена.

Рига готовилась к вторжению на Сассу.

Последние мгновения затишья перед неминуемой бурей, которая сметет все на своем пути. И правых, и виноватых.

— Все же мы многое сделали, не так ли? — словно услышав мысли друга, с трудом выговорил Хайд. — Мы сделали невозможное. Воспитали поколения молодежи, придали поганой, проклятой цивилизации оттенок гениальности.

— Да, мы многое успели, — согласился Браен. Его голос прозвучал равнодушно, потому что мысли его были о другом.

Он вспомнил Хайда, каким он был раньше. Молодой, энергичный, черноволосый и атлетически сложенный. Браен отлично помнил, какими взглядами провожали женщины его друга, когда он царственной походкой шел по коридорам. Его голубые глаза светились одухотворенностью, на губах играла ироничная улыбка, сводящая противоположный пол с ума.

— А теперь… дай мне отдохнуть, Браен, — судорожно вздыхая, прерывисто прошептал Хайд. — Отдохнуть… Отдохнуть…

Браен ободряюще похлопал его по плечу и, когда обернулся к двери, почувствовал, как заныло бедро.

За дверью на стуле сидела молоденькая Посвященная и смотрела на экран монитора, встроенного в стену.

— Он умирает, — устало и потерянно вымолвил Браен.

Внезапно он почувствовал, как на него на самого накатывает волна смертельной усталости и фатальности. Ноги задрожали в коленях, и он был вынужден опереться о неровную стену скалы. Он закрыл глаза и попытался смириться с мыслью, что сейчас сделать. Слабость растекалась по всему телу, притупляя мышления и опустошая душу.

Посвященная оглянулась и грустно кивнула.

— Думаю, ему осталось максимум несколько часов. Мы можем увеличить режим работы насоса, но его легкие не выдержат. Они могут отказать в любой момент и тогда произойдет кровоизлияние, после чего…

— А каково… его душевное состояние?

— Он заснул. Магистр. Ему снятся хорошие сны.

Браен почувствовал внезапный зуд в деснах и провел по ним языком.

— Хорошо. В таком случае самое время…

Собравшись с духом, он решительно протянул руку к одному из выключателей и повернул его. Убрав руку, он еще долго, не мигая, смотрел на небольшой кусочек металла и старался не думать о том, что только сделал.

— Магистр?! — вскинулась Посвященная. — Это же…

— Да, я знаю, — прошептал Браен. — Выключатель приводит в действие насос или… останавливает его работу. Смотри, девочка, ты видишь, как он спокоен? Это называется счастьем. Ему снятся хорошие сны. Хорошие сны. Что может быть лучше? Кто бы отказался так умереть?..

Монитор в его глазах подернулся дымкой и стал расплываться. Плотный комок подскочил к горлу, не давая вздохнуть.

Браен едва почувствовал прикосновение к себе мягкой и теплой руки молодой женщины. Она что-то сказала в микрофон устройства внутренней связи. Для Магистра Браена это был простой и несвязный набор слов.

Через минуту в помещение вошел Мастер в сопровождении двух Посвященных. Увидев их, Браен зарыдал в голос. Его осторожно подхватили под руки и медленно повели по лабиринту коридоров в неизвестном направлении. У Браена все плыло перед глазами. Он никак не мог остановиться, все рыдал и рыдал, сотрясаясь всем телом.

Очнулся он только на носилках.

Он не хотел возвращаться к реальности. Он хотел подольше побыть в мыслях со своим верным и единственным другом Хайдом, понимая, что другой такой возможности может уже не представиться.

Закрыв глаза, он продолжал вызывать в своей памяти образ молодого, смеющегося, сильного и здорового друга. Молодого!..

— Так что я из кожи лез вон, лишь бы угодить моему Претору, — объяснял Стаффа.

Им ничего не оставалось делать, как только разговаривать. Однообразно-серые стенки контейнера давили на психику, напоминая стены камеры тех людей, которых приговорили к пожизненному заключению. Время было потусторонней категорией. Здесь оно определялось исключительно сменой видов деятельности: поспать, поболтать, поесть, оправиться… Все одно и тоже, изо дня в день. Ничто не вторгалось в их убогий однообразный мир. Никакие звуки, никакая вибрация. Все было тихо, спокойно, статично… мертво. Время остановилось. Опоры ни на что не было. Кроме разве что серых стен контейнера.

Кайлла сидела преимущественно в углу, закутавшись в синтетическое одеяло. Она неподвижно смотрела в плохо освещенный противоположный угол, откуда доносился размеренный голос Стаффы.

После паузы тот продолжал:

— После аварии, в которой погибли родители, у меня никого не осталось. Ни о ком из своей семьи я ничего не знал. Все было незнакомо. Претор отыскал меня среди обломков и забрал к себе. Он дал мне новый дом, пищу и помог найти смысл в жизни. Я жил ради этого человека и для него. Он дал мне все.

— И, похоже, все отнял, — добавила Кайлла, окинув Стаффу тяжелым взглядом. — Ты никогда не пытался отыскать остальных членов своей семьи? Ведь, кроме твоих родителей, должны были быть и другие. Все на свете имеет разветвленные корни… Как насчет родителей твоих родителей? Тети, дяди, братья, сестры, я не знаю…

— Возможно, кто-то и был. Однажды — это было, когда я уже вырос — я попытался предпринять в этом направлении кое-какие шаги. Я думал, что мне удастся кого-нибудь отыскать. Меня очень удивило, что все сведения из компьютера были изъяты. Потом появился Претор, который печально мне улыбнулся… Он часто так улыбался. И, насколько я помню, он попросил меня как о личном одолжении:

— Пожалуйста, — сказал он мне тогда, — не делай ничего. Тебе может быть только хуже… а через тебя и мне тоже.

Кайлла прищурилась и внимательно взглянула на него.

— И это не вызвало у тебя никаких подозрений?

Стаффа откинулся на стену контейнера и вздохнул.

— Какие тогда могли быть подозрения? Я любил его… Я… Я верил ему.

— Да… Насколько я поняла, детство у тебя было просто адским.

Стаффа пожал плечами и стал машинально постукивать костяшками пальцев по пластиковой стене контейнера.

— Может быть. Претор, — впрочем, как и все остальные, — всегда напоминал мне, что я особенный человек. Всегда поощрял меня, когда у меня что-то получалось. Вел меня по жизни самой трудной дорогой. Постоянно добивался, чтобы я преодолевал все новые и новые препятствия.

— А твои родители? Тебе запомнилось что-нибудь хорошее из жизни с ними до авиакатастрофы?

— Что же я могу о них рассказать?.. Оба были учеными в области генетики. Насколько я помню, их считали высочайшими профессионалами в своем деле. — Внезапно Стаффу сжали тиски душевной боли. На него нахлынули недавние воспоминания. — Я внимательно слушал все то, что ты рассказывала о своих детях и, главное, как ты о них рассказывала… — Он опустил глаза, удивляясь тому, что у него при этих словах сжалось сердце. — Ты говорила о них с такой… теплотой. Моя… мама… Она… Ну, словом…

Он беспомощно всплеснул руками.

— Относилась к тебе без нежности? — осторожно попыталась угадать Кайлла.

— Скажем так, в ее голосе никогда не слышалось ласковых ноток. И вообще, в нем не было никаких эмоций, понимаешь? Она разговаривала со мной как-то… академично, что ли… Как будто я был студентом, а она профессором. Сколько себя помню, из меня постоянно что-то выпытывали. Знаю ли я это? Знаю ли я то? Могу ли решить задачу? Ту или иную?

Стаффа глубоко вздохнул и закрыв глаза, напрягая память.

— Помню один случай. Мы пошли с родителями на вечеринку. Так называл это мероприятие отец. Я был страшно взволнован и оживлен. Там было очень много всякой еды и напитков. Меня просили сыграть то в одну игру, то в другую. Перехитрить компьютер. Решить головоломки. Там было много народу… Может, даже Претор, я, правда, не помню его там… Черт! Все было так давно! — Потупившись, он покачал головою. — Я мало что помню об этом периоде.

— А ты думай, Стаффа! Вспоминай! Медленно, деталь за деталью. Закрой глаза и попытайся представить, что там было, — подбодряла его Кайлла, проникшись к рассказу интересом.