Реквием по завоевателю - Гир Уильям Майкл. Страница 26

«Я убил ее. Откуда мне было знать?» Он поднял руку и потер двумя пальцами глаза. «А мой сын? Жив ли он? Или я и его тоже убил? Седди… Седди должны знать».

Каким был его сын? Старый вопрос, который преследовал его многие годы, снова и снова возвращался к нему. Он попытался разобраться в своих чувствах — и потерпел неудачу. Попытки мыслить рационально привели к еще большему беспорядку в голове, и он начал понимать то состояние, в которое его привели слова Претора, «Теперь я понимаю, старик. Я был твоим экспериментом, не так ли? Вот откуда гордость в твоих глазах. Ты взял осиротевшего мальчика и использовал его для своего эксперимента. С помощью тренировочных машин ты подавил мои эмоции, превратил меня в биологического робота. Рационального, логичного, без капли эмоций, кроме жажды добиться успеха. Боже мой. Претор, каким же насмешливым чудовищем ты был».

Сквозь туман в его чувствах части головоломки начали становиться на место. Но в чем заключалась правда? Был ли его мозг нормальным раньше, или только сейчас психологический механизм освободил его от состояния заданности? Он глубоко вздохнул, усмиряя свои мысли, подавляя чувства, и пытаясь вспомнить то, что ему было известно о физиологии и химии мозга.

На основе сложного взаимодействия физиологии и химии мозг создал свои критерии нормального поведения. И во время этого процесса он создал сеть нейтральных связей, которые составляют память и позволяют ей освоить новую стратегию.

«И все это было нарушено скрытым пусковым механизмом Претора». Стаффа сжал кулак и ударил по спальной платформе. «Итак, что же произошло? Слова Претора вызвали естественную реакцию, которая вступила во взаимодействие с обратной связью мозга для поддержания химического равновесия. Но какое состояние соответствует мне подлинному?»

Вот в чем была настоящая проблема. Неужели Претор закрыл от него часть его сознания на все годы, или же ключевые слова «конструкция, машина и творение» создали эмоциональный дисбаланс, рассчитанный на то, чтобы, в конце концов, уничтожить его?

Ответ на этот вопрос покоился в могиле Претора.

Остался тот факт, что был послан сигнал в подсознание.

Стаффа встал и беспокойно начал ходить по своим апартаментам. Ответ должен заключаться в последних словах Претора. В какой-то момент в их разговоре старый змей дал ему подсказку. Даже среди крушения своего мира Претор не смог бы удержаться от одного, последнего опыта, но какого? Стаффа снова и снова воспроизводил разговор в микленской больнице, слово за словом. Так, много было сказано, что много подразумевалось. Но какая из фраз содержала подсказку?

Стаффа нахмурился и положил подбородок на сжатый кулак. «Он делает ставку на мою гордость и самонадеянность — Стаффа мрачно усмехнулся. — Да, это для него привычно». Слова «нет души» снова и снова звучали в мозгу у Стаффы; старик без конца повторял их. «Нет ответственности перед господом?.. Мое воспитание уничтожило в тебе это… убило в тебе личность… создание без совести… тобой движут деньги и власть…»

Выражение лица Стаффы стало жестким. «А что еще, Претор? Как еще человек измеряет свою ценность? Власть — вот единственная мера. Этот урок я хорошо усвоил».

Призрачный отзвук детского плача донесся до него сквозь годы. Жалобный, осуждающий. Стаффа закрыл глаза, но тогда его стали преследовать печальные глаза Крислы. Ему не удавалось избежать мягкого осуждения, укора ее желтого взгляда. Невидимая рука сжала его сердце холодным обручем.

— Я не знал, что он захватил тебя, — прошептал Стаффа призраку. — Неудивительно, что ты так бесследно исчезла. Во всем свободном космосе только Претор мог купить такую секретность. Я должен был догадаться, любовь моя. Я должен был знать.

Душа его содрогнулась от одинокого плача сына. Чувство вины захлестнуло и смешалось с горем. «Почему это происходит со мной?»

Претор заявил, что у него совесть, как у рептилии. «А я сказал, что не интересуюсь совестью». Человека, который стремится объединить весь свободный космос для того, чтобы бросить вызов Запретным границам, совесть только обременяла бы. «Разве ты не видишь, Претор? Ставки слишком высоки. До тех пор, пока человечество разделено, пока мы враждуем и сражаемся друг с другом, мы никогда не сломаем сковывавшую нас клетку».

Он замотал головой, рассердившись на себя. «Вот существенный момент, который ты не учел, Претор. Ты забыл, что научил меня мечтать, стремиться ко вес более великим свершениям. Я должен править свободным космосом».

… И тебя в конце концов, постигнет неудача… неудача… неудача…

Стаффа резко повернулся. Злая улыбка растянула его жесткие губы. "Это и есть ключ, не так ли, Претор? В течение всего нашего разговора ты смеялся надо мной, очень хорошо зная, что уничтожил в моей личности всякую сентиментальность — изгнал, как ты справедливо сформулировал. Вот почему тебя удивило, что я полюбил Крислу. Она могла бы разрушить заданность, в конце концов. Ты вынужден был забрать ее у меня. Это погубило бы эксперимент — испортило бы твое «величайшее произведение».

Стаффа горько рассмеялся. «Моя ахиллесова пята — бесчеловечность, отсутствие совести. Вот почему ты назвал меня машиной». Глаза Стаффы сузились и превратились в щелочки. «Ты сделал из меня получеловека. Претор».

Но освободили ли его эти три слова? Разрушили ли они заданность совсем! Гнев смешивался в нем с отчаянием. "Ты должен найти себя, Стаффа, или Претор в конечном итоге одержит победу. Если тебе суждено увидеть осуществление твоей мечты, ты должен знать, что означает быть человечным, как сказал Претор, «чувствовать тот дух, который дышит в живых существах».

Он набрал в легкие воздуха, задержав дыхание, чтобы остановить внезапное тревожное биение сердца. «Претор, сначала я найду своего сына, если он жив. А потом найду себя».

— Мне щекотно, — сказала она, когда его пальцы, лаская ее, легонько скользнули по шелковистой прохладной коже ее бедер.

Глубоко втянув в себя воздух, Тибальт со свистом выдохнул.

— Почему ты пришла ко мне, Или? Ты же не любишь меня.

Она повернулась к нему, откидывая через плечо массу густых блестящих волос, чтобы видеть его лицо на измятой постели. Ее длинные ноги сбили золотистые простыни в скомканную груду во время их страстного совокупления. Она придвинулась поближе, как будто притянутая жаром его тела, и положила мускулистую ногу на его живот. Одна из ее грудей прижалась, сплющившись, к его предплечью. На мгновение он был поглощен зрелищем контраста между яркой белизной ее кожи и глубоким черным цветом его собственной.

Он заглянул в ее пронзительные глаза, находящиеся так близко от его глаз.

— Возможно, мне нравится вкус власти, император, — ее голос имел тот же привкус соли, что и мускусный запах ее постепенно становящегося прохладным тела.

— Может быть, вы представляете собой окончательный триумф.

Он слегка вздрогнул, когда она начала легонько пощипывать губами его грудь. Ее острый язычок вызывал дрожь в позвоночнике.

— И ты никогда не беспокоилась о последствиях в том случае, если нас разоблачат? — с трудом проговорил он, что потребовало концентрации всех его сил. Густые черные волосы щекотали его кожу.

Она рассмеялась:

— Кто? Твоя дражайшая супруга? Так императрица уже знает. Ни Мари, ни ее льстивое семейство не представляют никакой…

— Они знают? — дурное предчувствие заставило сжаться его сердце. Он уставился прищуренными глазами на богатые ярко-красные шелковые драпировки над головой.

Или снова рассмеялась, показывая белые зубы, а от глаз разбежались морщинки смеха.

— Конечно, мой господин. Ш-ш-ш! Не тревожься. Я обо всем позаботилась. Никто не пойдет против меня, Тибальт, никто! — выражение ее лица стало жестким, подчеркивая значение ее слов.

— Возможно, в твоем положении ты не сможешь угрожать своей жене — или ее могущественному семейству. — Ее язык пробежал по его верхней губе, она легла на него сверху. В дыхании ее чувствовался запах мяты. Она прибавила: