Путь на Балканы (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 1

Иван Оченков

ПУТЬ НА БАЛКАНЫ

В доме земского врача Модеста Давыдовича Батовского часто собирались гости. Семья его была гостеприимной и что немаловажно — передовой. То есть все ее члены придерживались прогрессивных взглядов и привечали у себя людей подобного склада. Такова была его жена Эрнестина Аркадьевна, красивая еще дама лет… Впрочем, у дам ведь о возрасте не спрашивают, не так ли? Такова была и его дочь — Софья, весьма изящная барышня восемнадцати лет от роду. Очевидно, таким же со временем станет и их младший сын — гимназист Маврик. Но пока тринадцатилетний мальчик озабочен не прогрессом, а куда более насущными в его возрасте заботами. У него каникулы и он никак не может взять в толк, отчего ему надо забросить забавы с уличными приятелями и, переодевшись и причесавшись, сидеть с постным видом в гостиной, делая вид, что ему очень интересны умные разговоры о политике, прогрессе и тому подобных вещах. Впрочем, в последнее время частенько говорят о предстоящей войне, и вот такие бы разговоры он послушал, да только эти несносные взрослые, ведя подобные разговоры, неизменно выдворяют его из комнаты. Дескать, Мавруша еще очень мал. А он совсем не мал и горячо сочувствует славянам, томящимся под турецким игом и потому готов хоть сию минуту выступить с оружием в руках и победить всех башибузуков разом! Но пока он сидит в гостиной, надеясь, что его не выставят раньше, чем несносная Сонька станет развлекать гостей. Она будет музицировать на фортепиано, а гости, которые вовсе никакие не гости, а потенциальные женихи, столпятся вокруг и, придав своим физиономиям выражение мечтательности, будут с придыханием говорить: — ах, как это прекрасно, ах какой шарман!

Женихов было трое. Первого звали Никодим Петрович Иконников. Он был уже человеком зрелым, можно даже сказать, в возрасте. В прежние времена служил частным поверенным, имел обширную адвокатскую практику и не менее обширные связи. Теперь он занимался коммерцией и весьма успешно. Поговаривали, что его компаньонами были очень многие богатые и влиятельные господа. Голову его, правда, украшала изрядная лысина, а фигуру брюшко. Первое он скрывал, зачесывая особым образом волосы, а второе корсетом. При этом человек он был светский и весьма любезный в обхождении. Маврик, правда, его недолюбливал, за неприятный взгляд и насмешливость, но его мнения на этот счет, конечно же, никто спрашивать не собирался. Второй был офицером. Говорят в прежние годы, девицы всем видам женихов предпочитали военных, но те времена давно прошли. К тому же Софья Модестовна была барышней рассудительной и прогрессивной, и пленить ее видом гусарского ментика было несколько затруднительно. К тому же, Владимир Васильевич Гаупт, так его звали, был не гусаром, а простым пехотинцем. Тем не менее, штабс-капитан, был молод, высок, хорош собой и успел закончить академию генштаба. Теперь он выслуживал ценз командира роты в расквартированном неподалеку полку и ко всему приходился Батовским дальним родственником. Серебряный аксельбант на груди офицера намекал, что карьера его на подъеме и потому женихом он был все-таки завидным. К тому же он был сторонником всяческого прогресса, хотя и в армии, а потому дорогим гостем у Модеста Давыдовича и Эрнестины Аркадьевны. Маврику Гаупт, пожалуй, нравился. Была в нем какая-то внутренняя сила сразу заметная мальчишке. К тому же он был весьма прост в общении и частенько рассказывал разные занимательные истории о войне, до которых мальчик был большим охотником. Третьего и женихом-то было назвать трудно. Алексей Лиховцев был студентом Московского университета и однокурсником кузена Батовских — Николаши. Принят в доме он был только благодаря своему приятелю, и в качестве жениха родителями Сонечки не рассматривался совершенно. Помилуйте, прогресс прогрессом, а жить на что-то надо. С Мавриком они были почти друзьями, а Софи отвечала на его робкие ухаживания с изрядной холодностью, вводившей бедного студента в черную меланхолию. Иногда, впрочем, она меняла гнев на милость, и разговаривала с ним почти ласково. Алексей и Николаша были ее признанными пажами. Они сопровождали ее на прогулках, собирали ей полевые цветы, пели хором, когда она им аккомпанировала на фортепиано. Для кузена, знающего Софию с детства, это было чем-то вроде игры, а вот для Лиховцева постепенно становилось смыслом жизни. Нельзя сказать, чтобы Модесту Давыдовичу и особенно Эрнестине Аркадьевне это слишком уж нравилось, но приличия соблюдались неукоснительно, а Сонечка была, как я уже говорил, барышней весьма не глупой и они не ожидали от нее решительно никаких безрассудств.

Ужин в тот день удался на славу. Вообще, Модест Давыдович, будучи доктором, предпочитал сам и рекомендовал всем своим пациентам самую простую пищу. Щи, кашу, отварную телятину и пироги с разнообразной начинкой. Но все дело в том, что кухарка Батовских — Акулина умела готовить все это совершенно бесподобно. Правда племянница кухарки Дуняша, служившая с недавних пор у них горничной, несколько раз проявила непростительную неловкость, но, слава богу, все обошлось. Гости воздали должное угощению и наперебой хвалили хозяйку. Та воспринимала это, как должное, и милостиво улыбалась в ответ. Глава семейства также чувствовал себя великолепно, и для полного счастья ему не хватало совсем чуть-чуть.

— Сонечка-душечка, — с улыбкой обратился он к дочери, — а не сыграешь ли ты нам, что-нибудь?

— Прекрасная мысль, — поддержал его Иконников, — просим, просим!

Обычно Софи с удовольствием откликалась на подобные предложения. Музыку она искренне любила и играла довольно хорошо. К тому же, какой барышне не хочется блеснуть талантом в присутствии стольких кавалеров, но тем более неожиданным для присутствующих был ее ответ.

— Прости, папа, мне что-то не хочется.

— Что с тобой, — удивился Модест Давыдович, — ты не здорова?

— Нет, все хорошо.

Разумеется, этот лаконичный ответ не мог успокоить родителей.

— В чем дело, Софи? — встревожилась Эрнестина Аркадьевна, — ты и ела совсем без аппетита. Неужели тебе не понравилось?

— Простите, господа, — поднялась с места девушка, — просто я не могу…

— Что-то случилось? — тихо спросил Алексей, с видом крайнего беспокойства и даже легкомысленный Николаша вопросительно уставился на кузину.

— Да случилось, — не выдержала она. — Мы едим, пьем, развлекаемся, а совсем рядом творятся совершеннейшие дикости. Кровожадные османы терзают балканских славян, а нам нет до этого никакого дела. Башибузуки не щадят ни женщин, ни детей, а вы предлагаете мне музицировать.

Услышав это, гости застыли, как громом пораженные. Софья Модестовна не повышала голос, не сбивалась в мелодекламацию свойственную некоторым экзальтированным девицам. Напротив она говорила тихо и спокойно, но от этого ее речь была только более убедительной. Первым из ступора вышел хозяин дома.

— Кажется, я теперь знаю, куда пропал номер "Нивы". Сонечка милая, я ведь говорил тебе, что не следует читать газет перед обедом. От этого бывает…

— Можно подумать, что после обеда эти вести станут менее ужасными, — парировала дочь.

— Нет, разумеется, но восприниматься они будут куда менее остро.

— В конце концов, в чем ты нас обвиняешь? — кинулась в бой мадам Батовская. — Мы, право же, очень сочувствуем несчастиям Сербии и Болгарии. Мы даже третьего дня жертвовали в помощь пострадавшим от турок…

— О, да! Пять рублей!

— А я согласен с мадемуазель Софи, — неожиданно поддержал ее Иконников, — право же, дела творятся совершенно невероятные и я бы даже сказал дикие. А мы совершенно непростительно медлим. Кровь славянства взывает к отмщению!

— Ну не скажите, дорогой Никодим Петрович, насколько я могу судить, наше правительство, наконец, вышло из состояния апатии. Ультиматум османам составлен в самых решительных выражениях. Объявлена мобилизация, войска выдвигаются к границе, а кстати, что скажет наша доблестная армия?

— Армия готова выполнить свой долг, — просто и без малейшей аффектации ответил Гаупт. — К тому же, могу сказать вам со всей откровенностью, решение о войне принято. Я не хотел говорить прежде времени, но наш полк скоро выступит и, очевидно, это последний мой визит к вам.