Сияние Черной звезды - Звёздная Елена. Страница 6

Лорианне до подобной красоты было, как ползком до Готмира, а, впрочем, нет – гораздо дальше. Девушка казалась идеальной. Прекрасная белая кожа, безукоризненной формы тело, точеные ножки, водопад сверкающих рыжеватых волос и лицо, на которое хотелось смотреть и смотреть. И сложно было сказать, кто передо мной – человек или эллара. Для человеческой девушки она была слишком идеальна, для эллары – обладала излишне округлыми формами. Впрочем, я не так много видела девушек светлого народа, чтобы судить, так что, вполне вероятно, ошиблась. Однако могла утверждать совершенно безошибочно – это была любовница кесаря. Вероятно, бывшая, если учесть стенания Эллиситорес, но совершенно точно являющаяся ею достаточно продолжительное время. Просто у кесаря волей-неволей перенимаешь этот замедленный поворот головы, эту уверенную властность, эту готовность сражаться за поставленную цель. У данной девочки цель была. Определенно. Для людей моего положения подобное всегда предельно очевидно.

И целью самого прекрасного из когда-либо виденных мной существ являлось возвращение в постель императора… Прискорбно, конечно. Достаточно умная, чтобы не встречаться с матерью кесаря, достаточно смелая, чтобы свободно заговорить со мной, невзирая на явно имеющийся запрет (не зря же рабы молчат), предельно осторожная – она стояла возле глухой ниши, бросая на меня внимательные взгляды из-под опущенных ресниц, и готова была в любой момент скрыться в этой нише вновь. Значит, просчитала, что Эллиситорес направится за мной, и выжидала здесь все это время. Умненькая девочка и красивая же до безумия. Могла бы уйти из дворца, учитывая, что кесарь интерес к ней потерял, он бы не преследовал, он вообще легко отпускал женщин, еще и одаривал напоследок, причем весьма щедро. А дальше такой красавице устроиться в жизни было бы не сложно… Но нет. Глупо. Весьма и весьма глупо.

– И как долго вы были его любовницей? – сделав глоток вина, прямо спросила я.

Полуодетая прелестница, стремительно побледнев, напряженно ответила:

– Два.

– Года? – уточнила я.

– Месяца, – сникла она.

И что тут сказать?! Сказать было нечего, посему я просто спросила:

– От меня чего хотите?

Далее последовал не самый умный шаг – девушка рухнула на колени, заломила руки и собралась устроить целое представление, правда шепотом, видимо, чтобы Эллиситорес не вернулась, но я пресекла это дело в зародыше, сообщив:

– Или вы поднимаетесь, или я отказываюсь от попытки вас выслушать.

Она не поднялась – подскочила. И сильно удивила меня промелькнувшим в прекрасных голубых глазах гневом.

– Откуда вы? – поинтересовалась, вновь делая глоток вина. – Рабыня?

Девушка, едва ли старше меня, а возможно ровесница, вскинув подбородок, гордо ответила:

– Я из свободных. Я пришла за ним сама, по своей воле! По собственной воле я здесь! Я… просто хочу увидеть его еще раз. Еще хотя бы один раз… молю вас, я…

В этот момент как-то совершенно неожиданно вернулась Эллиситорес, постояла (да, снова отсчитывая про себя) и произнесла:

– Звезда моя!

После чего направила гневный взгляд на прекраснейшее создание, которое, будучи охвачено эмоциональным порывом, не успело укрыться от ее зоркого взгляда. А взгляд у моей свекрови оказался более чем зорким – за долю секунды она оглядела всех коленопреклоненных рабов так, что с ходу стало ясно: им это с рук не сойдет – сойдет пара слоев кожи со спины, под ударами кнутов, затем пресветлая глянула на девушку. И в этом взгляде читалась смерть. Просто смерть. Исключительно смерть.

– Как она вам? – решила я вмешаться. – Миленькая, правда?

Свекровь взглянула на меня с некоторым недоумением.

– Думаю взять к себе в услужение, – продолжила я, невинно улыбаясь, – такая хорошенькая, смотреть приятно.

Не знаю, как тут со вкусами у пресветлых леди, но судя по тому, как скривилась Эллиситорес, эту конкретную девушку красивой она не считала. Но и открыто спорить со мной поостереглась.

– Звезда моя… – осторожно начала было пресветлая.

– Не обсуждается. – Моя улыбка стала шире и лучезарнее.

И мы друг друга поняли мгновенно.

– Как пожелаешь, звезда моя, – пролепетала Эллиситорес.

– Спасибо, пресветлая матушка, – в тон ей ответила я.

Нам обеим понравилось. Мне – ее покладистость, ей – мое обращение.

Далее мы прошли в гарем, и мне понравился ассортимент. Ассортимент был широк, внушителен и наделен многочисленными достоинствами. Для лучшего лицезрения всего масштаба имеющегося ассортимента прелестницы – и виденная мной в предбаннике гарема девушка внешне уступала тут поголовно практически всем – выстроились в ряд. Такой изысканный, одетый лишь в драгоценности, откровенно смущающий меня обнаженными телами ряд.

Прикрыв «ассортимент» бокалом вина, дабы избавить себя от лицезрения выставленных на показ частей тела, я сдержанно спросила у пресветлой:

– Простите, озаренная сиянием, не могли бы вы поточнее сообщить, в чем конкретно я могу оказать вам посильную помощь?

Взглянув на меня, как на самое недогадливое существо в мире, Эллиситорес с легкой ноткой раздражения ответила:

– Указать на тех, кто имеет шансы привлечь внимание моего сына, звезда моя.

М-да…

Я постояла, глядя на вино и не глядя на голых девушек, потому что не знаю, как им за себя, а вот мне за них было стыдно.

– Звезда моя, тебя что-то смущает?

Голые женщины!

Но вслух любезно-учтиво-лживое:

– Эти украшения – совершеннейшая безвкусица.

– О! – воскликнула пресветлая. И тут же с энтузиазмом предложила: – Приказать снять их?

Только не это!

И я уже собиралась было намекнуть Эллиситорес, что была бы рада увидеть девушек в чем-нибудь более существенном, чем украшения… но не успела.

В следующее мгновение распахнулась дверь, являя на пороге обители разврата собственно того, ради кого в этой задрапированной обители разврат и ставился во главу угла. Но почему-то с появлением главного действующего лица вместо разврата здесь воцарился ужас, причем жуткий, и все прелестницы разом рухнули на пол, еще и согнулись, так что прикрыли все смущающее меня, позволив окинуть взглядом предбанник гарема… И тут я поняла странное – здесь были зеркала. Здесь повсюду были зеркала. Множество зеркал во всю стену, в которых должны были отражаться эти наложницы. Много, много зеркал… Ныне задрапированных тканью.

– Во дворце траур? – поинтересовалась, игнорируя появившегося кесаря и, будем откровенны, не совсем трезвой походкой направившись к ближайшему зеркалу.

Чтобы вздрогнуть, едва оно вдруг взорвалось тысячей осколков, изодрав прикрывающую его ткань и не коснувшись меня ни одним кусочком стекла.

Наверное, следовало остановиться, но я, движимая каким-то странным чувством, медленно направилась к следующему – оно взорвалось сверкающей россыпью, как и первое. Та же участь постигла третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое зеркала… А я, совершив круг, вновь вернулась к двери, подошла к императору и почему-то спросила:

– Вина, мой кесарь?

Он молча, глядя мне в глаза, отобрал у меня бокал, и тот исчез, словно его и не было.

А затем меня вдруг накрыло странное ощущение, словно здесь вообще никого больше не было, только я и кесарь. Я и он. И ничего между нами, включая едва ли не подрагивающий от напряжения воздух, этот мир, мой мир, звезды… вообще ничего. Я и он… Жуткое ощущение. И жуткое осознание.

– Зеркала закрыты из-за меня? – спросила вслух, хотя прекрасно понимала, что, задай я этот вопрос мысленно, была бы услышана.

Но я спросила вслух, на их, светлом языке, краем зрения отмечая, как вздрогнула Эллиситорес, невольно подтвердив мое предположение.

– Что ж, – я стоически перенесла и это, – надеюсь, хотя бы родной… в смысле, не родной отец узнает меня при встрече.

– Едва ли, – разрушил остатки моей надежды великий и бессмертный.

Я встретила очередной удар судьбы, даже не пошатнувшись. Есть вещи, о которых внутренне догадываешься, просто стараешься не думать… Вот и я старалась не думать, почему еще в Рассветном мире моя кожа стала бледнее на порядок… И почему тот же Юранкар не призналал во мне человека до тех пор, пока я не сняла покров с головы…