Брак с летальным исходом (СИ) - Яблонцева Валерия. Страница 18

Обвинять в этом лорда Кастанелло было бессмысленно. Мы всего лишь несколько минут назад закончили ужин, и лорд сразу же удалился в свое крыло, по всей видимости, чтобы разобраться с поздним письмом. У него попросту не было времени отдать нужные распоряжения.

Вспомнились слова лорда, сказанные им перед самым уходом. Если я хотела сделать свое вынужденное временное — а я все еще надеялась, что таким оно в итоге и окажется — пребывание в поместье более приемлемым, ничего не оставалось, кроме как самой решать этот вопрос.

Вздохнув, я направилась обратно к гостиной, рассчитывая застать там горничную, убиравшую со стола, или еще кого-нибудь из прислуги. Но не успела я сделать и пары шагов, как по ведущей на второй этаж парадной лестнице зацокали каблучки, и в коридоре появилась горничная с подсвечником.

— Свечи для миледи, — сказала она, приседая в поклоне. — Милорд приказал принести.

— Спасибо, Мелия, — ответила я, припоминая произнесенное лордом имя женщины. Пропустив горничную вперед, я вошла следом. Поставив подсвечник на

возвращенный на место прикроватный столик, она повернулась ко мне.

— Миледи нужно что-нибудь еще?

На секунду я задумалась. Спать не хотелось — я и без того спала достаточно долго в дни вынужденного безделья. Просить наугад книгу было глупо, а сама я пока не знала, где располагалась библиотека. Но мне было, над чем поразмыслить, и поэтому я выбрала то единственное, что было несложно достать и всегда могло пригодиться.

— Немного бумаги для письма, перо и чернила, пожалуйста. Знакомая недовольная гримаса, тенью скользнувшая по ее лицу, тут же

сменилась выражением вежливой учтивости. Видимо, дворецкий уже успел передать слугам слова лорда Кастанелло.

— Одну минуту, миледи. Мне нужно будет спросить об этом господина Берто. Кроме него и милорда у нас никто бумаги не держит. А милорд… — она не договорила.

— Поступайте, как считаете нужным, — горничная выдохнула с облегчением, обрадованная, что я не требую от нее обратиться напрямую к лорду Кастанелло за гербовой бумагой и письменными принадлежностями. Вероятно, после вечерней встречи у дверей моей комнаты женщина не особенно хотела лишний раз попадаться на глаза хозяину дома. — Я подожду.

Вернулась горничная достаточно быстро, неся в руках несколько листов желтоватой бумаги, перо и наполовину заполненную чернильницу-непроливайку. Водрузив все это рядом с подсвечником, она вопросительно посмотрела на меня.

— Это все, Мелия, — я улыбнулась служанке. — Можете быть свободны.

Мелия еще раз поклонилась и выскользнула из комнаты. Дождавшись, когда за женщиной закроется дверь, я села за столик и задумчиво взяла в руки принесенный лист бумаги.

Один его вид говорил мне о многом. Простая, плотная и дешевая бумага без гербового оттиска, которой пользовался дворецкий, господин Альберто Сфорци, ничем не походила на тонкие светлые листы, которые я уже дважды находила под салфеткой на обеденном подносе. Судя по тому, что Мелии не потребовалось много времени, чтобы принести принадлежности для письма, скорее всего, дворецкий выдал ей бумагу, которая была у него под рукой и, вероятно, использовалась для хозяйственных записей.

Я для пробы вывела несколько слов, стараясь по памяти восстановить почерк своего неизвестного союзника, и разочарованно вздохнула, поднося исписанную бумагу ближе к свету. Оттенок чернил тоже оказался совсем иным. Впрочем, цвет я могла и спутать, в сумерках несложно было ошибиться. Но при письме стало видно, что принесенные мне чернила чересчур жидкие: линии букв получились толстыми и блеклыми, а в конце последнего слова перо и вовсе оставило позорную кляксу, расплескавшуюся тонкими иглами брызг. Повинуясь секундному порыву, я перерисовала ее в ощетинившийся шипами орех каштана.

Я нахмурилась, вглядываясь в желтые огоньки пламени, дрожащие в такт моему дыханию. Загадка манила и дразнила, ускользая от моего разума.

«Драгоценная Фаринта…»

Нет, неразумно предполагать, что письмо написал один из слуг. Даже если записки и были чьей-то глупой шуткой, не слишком ли много мороки лишь для того, чтобы извести неугодную супругу хозяина поместья? Не слишком ли много оказалось известно простому наемному работнику? Кто же, если не друг Эдвина, знал, как он называл меня, и кто мог выяснить подробности торопливого подобия расследования, которое провели законники перед моим арестом? Вряд ли слуги лорда Кастанелло обладали таким влиянием в городе. Разве что…

Разве что записка могла быть написана самим лордом. Но зачем? Ради злой насмешки над ненужной супругой? В качестве проверки? Или и вовсе с какими-то неясными для меня целями? Ведь за весь ужин лорд не ответил ни на один вопрос, не потрудился дать никаких разъяснений. Кто знает, чего он хочет на самом деле?

Я постучала пером по нарисованной шипастой скорлупе. Попробуй, разберись, что скрыто внутри.

После нескольких дней, проведенных в темноте, сидеть при свечах было необыкновенно уютно. Я чувствовала в теле приятную расслабленность, едва ощутимый запах нагретого воска, смешанный с тонким цветочным ароматом, ласкал ноздри. Стоило больших усилий собраться и вернуть себя к размышлениям об авторе записок.

По всей видимости, выходило, что из живущих в поместье людей только лорд Кастанелло и дворецкий могли написать эти странные послания. Версия с дворецким казалась мне менее правдоподобной, но, в любом случае, чтобы окончательно убедиться в ее несостоятельности, нужно было хотя бы мельком увидеть почерк господина Сфорци. И почерк самого лорда тоже.

А если предположить, что записки писал кто-то, не проживавший в поместье? Кому из жителей Аллегранцы, кроме господина Кауфмана, чей почерк я узнала бы без труда, была небезразлична моя судьба?

Внезапно пришедшая мысль заставила меня вздрогнуть. Человек, обладавший доступом к моим личным вещам, маленьким подаркам Эдвина, письмам, способным рассказать о лорде Осей не меньше, чем знали его друзья, был мне печально известен. Я представила, как господин дознаватель обшаривает мой дом, перебирает дорогие сердцу вещи, отбрасывая их одну за другой как ненужный хлам. Все ради того, чтобы отыскать способ вернуть в лапы закона жертву, так ловко избежавшую пламени костра.

Нет, об этом даже думать не хотелось.

Я всем сердцем надеялась, что записки все же действительно передавали друзья Эдвина. И это означало, что один из них каким-то образом вышел на контакт с кем-то из слуг лорда — горничной, кухаркой, экономкой, дворецким — тем, кто имел возможность подложить несколько листов на поднос с обедом. Правда, за все время я практически никогда не видела, чтобы кто-то из слуг покидал поместье, не говоря уже о том, чтобы приглашать гостей сюда. Хотя…

Я перевела взгляд на окно, где в толстом стекле отражалось мое освещенное теплым светом лицо. Посыльные. Газетчики. Извозчики, ежедневно доставлявшие продукты для кухни и другие необходимые в хозяйстве вещи. Любой из этих людей мог незаметно передать пару листов бумаги, которые впоследствии обнаруживались на моем подносе. Тем более что все покупки неизменно проходили через кухню.

Глядя на пламя свечей, я бездумно водила пером по бумаге, вырисовывая палочки, черточки и кружочки — привычные для любого зельевара схематичные картинки соцветий и трав, на первый взгляд не несущие особого смысла, но понятные для меня самой. Короткая записка и одно большое письмо, написанное на одной и той же бумаге одним и тем же почерком. И — четыре резких штриха вверх и в сторону — несколько версий того, кто мог бы отправить их мне. Дворецкий, лорд Кастанелло, господин дознаватель или неизвестный друг Эдвина, передающий — две коротких черточки — послания из Аллегранцы через посыльного и слугу в доме.

Я устало потерла виски. Мысли двигались вяло, тело налилось жаркой тяжестью. Все усиливающийся аромат свечей, в котором к цветочному запаху теперь примешивался экзотический запах нагретой на солнце древесины, обволакивал, мешая сосредоточиться. Отложив перо, я заворожено следила, как медленно скользит по боку свечи крупная, маслянисто поблескивающая в свете пламени, тяжелая капля воска, оставляя за собой тонкий чуть выпуклый след.