Греховная невинность - Лонг Джулия. Страница 9

Откашлявшись, он поднял голову.

— Благодарю вас, леди Фенимор. Я буду бережно хранить ваш дар и, надеюсь, сумею достойно им распорядиться. Жаль, что я не знал вас раньше.

— О, преподобный, если вам и теперь доставляет удовольствие мое общество… А сейчас закройте, пожалуйста, дверь, я собираюсь вам кое в чем исповедаться. И я не хочу, чтобы меня слышала Дженни или кто-то еще.

О! Адам невольно задумался, сколько еще неожиданностей его подстерегает. Поднявшись, он закрыл дверь и вернулся к стулу.

— Возможно, вас это удивит, молодой человек, но в былые дни я была хороша собой.

— Не сомневаюсь. У вас удивительные глаза.

— Такой молодой человек, как вы, флиртует со старухой вроде меня, — весело фыркнула леди Фенимор. — Постыдились бы! А еще духовное лицо.

— Да, вы правы, я слаб, приношу покаяние в грехах своих.

Почтенная дама не удержалась от смеха и снова зашлась в приступе кашля, а после, отдышавшись, потянулась за платком. Адам терпеливо ждал. Она прочистила горло.

— Какая жалость, что в конце концов вы женитесь на одной из этих деревенских куриц и обзаведетесь выводком красивых, но скучных детишек.

— Подумайте, леди Фенимор, возможно, вы оказываете плохую услугу молодым девицам Пеннироял-Грин.

— Но так и случится, если только не вмешается случай. Как в истории с той девчонкой Редмонд.

— Теперь мисс Вайолет Редмонд замужем за графом. — Адаму не было нужды спрашивать, о какой девчонке Редмонд идет речь. Все в городке знали, что однажды Вайолет, поссорившись с поклонником, угрожала броситься в колодец и едва не выполнила свою угрозу — пришлось оттаскивать ее от края.

«Возможно, все графини отличаются вздорным характером», — пришло в голову Адаму.

— Но ведь он не настоящий граф, а какой-то полудикарь, верно? Одним словом, американец, — презрительно скривилась пожилая леди.

— Графу Ардмею даровал титул сам король.

— Король… — пренебрежительно фыркнула леди Фенимор, будто происхождение короля тоже представлялось ей сомнительным. — Но, как я уже сказала, преподобный, только брак и супружеское ложе способны открыть глаза мокрой курице, превратив ее в женщину. — Адама не смутило, что разговор с прихожанкой вдруг свернул на столь щекотливую тему, как брачный альков, — история его жизни в целом, да и события этого дня научили его ничему не удивляться. — Да, все они курицы. Скучные и пугливые. А я иногда люблю бросить вызов судьбе! Однако всякой благовоспитанной молодой женщине полагается быть курицей, и долг ее матери — позаботиться об этом, — добавила леди Фенимор тоном, не терпящим возражений. — Моя Дженни тоже курица.

Адам подумал о Дженни, мягкой и уступчивой, но тотчас его мысли обратились к другой женщине — воспоминание кольнуло пастора, словно заноза. Он вновь услышал резкий ирландский выговор графини Уэррен и ее протяжный вопль: «Ах ты, проклятый здоровенный…» Уж эта особа определенно не была курицей. Хотя Адам представления не имел, кто ее воспитывал. И как ее, собственно, следовало бы назвать.

— А теперь я кое-что скажу вам, молодой человек. Это слишком давно терзает меня, а мне недолго осталось жить, сами знаете.

— Только с ваших слов, — беззаботным тоном отозвался Адам.

Пальцы старой женщины скользнули по покрывалу и нашли руку пастора. Он сжал ее сухую, почти бесплотную ладонь, в которой, казалось, остались лишь кости, обтянутые ветхим шелком. Однако в этой руке еще сохранилась сила.

— Хочу, чтобы вы знали: я исправно посещала все службы, пока не стала немощной. Я читала Святое Писание и всегда старалась следовать заповедям Господним. Я была хорошей женой и очень любила мужа. Но… отец Дженни — не лорд Фенимор. Будучи замужем, я любила и другого мужчину.

Адам понадеялся, что пожилая леди не почувствовала, как окаменела его рука.

Неожиданное признание потрясло пастора. Подобный поступок не назовешь мелким прегрешением.

Услышанное совершенно не укладывалось в его представления о леди Фенимор. Он быстро справился с первым бессознательным порывом возмущения и подавил в себе осуждение — они оба знали, что старая дама поступила дурно. Адам понимал, что признание далось ей нелегко. Теперь ему хотелось знать лишь одно: чего она ожидала от него.

И снова, в который раз, ему пришлось брести в темноте на ощупь.

Однако Адаму понадобилась короткая пауза, чтобы побороть замешательство и вновь обрести равновесие.

— Вы сожалеете об этом? — осторожно начал он.

— Боже упаси, нет. Нисколько не жалею, — с явным удовольствием заявила леди Фенимор. — В том-то и беда.

— Но вы просите отпущения греха.

Она тяжело вздохнула.

— Хотелось бы мне иметь смелость сказать: «Нет, меня не заботит, согрешила ли я» и рискнуть предстать перед судом Всевышнего. Но я вот-вот встречусь с Творцом, и раз уж Он посчитал нужным назначить вас моим духовным отцом, шепните мне, как… получить местечко на небесах. Я вовсе не горю желанием вступать в пререкания со Святым Петром у небесных врат или столкнуться с каким-нибудь еще неприятным сюрпризом. В ад мне никак нельзя. У меня нет подходящего гардероба.

— Вы были замужем за лордом Фенимором, когда встретили отца Дженни?

— Да. — Если леди Фенимор искала название для своего греха, то имя ему было — «прелюбодеяние», впрочем, это понимали они оба. — Возможно, вам это неизвестно, преподобный, но любовь — истинная любовь, та, что поражает вас внезапно, как молния, — мало похожа на братскую христианскую любовь, о которой упоминается в Первом Послании Павла к коринфянам. «Любовь долготерпит… не бесчинствует, не ищет своего… не мыслит зла» — все это ерунда. О подлинной, земной любви говорится в «Песни Песней» царя Соломона. Любовь — это мучительная ревность, бушующий огонь и бурлящий поток. Это неукротимая стихия, несущая разрушение. Сомневаюсь, что даже вы смогли бы сопротивляться ей, если бы вдруг она настигла вас, неважно где и когда. Не уверена, что пожелала бы вам пережить такое. Любовь… это прекрасное страдание. Законы Божии и человеческие говорят нам, как жить, но Господь создал нас существами из плоти и крови, верно? И ваша красивая плоть, мой дорогой мальчик, похоже, настоящее испытание для священника. Сдерживайте свои порывы и желания, Бог вам в помощь. Пока не появилось настоящее искушение.

Адам почувствовал, как горячая волна заливает шею. «Только бы не покраснеть, — мысленно взмолился он. — Леди Фенимор наверняка заметит, что он смутился, словно школьник, и повеселится всласть». Он не собирался говорить ей: «Ради всего святого, я отнюдь не девственник». Хотя это было истинной правдой. Тем более он не мог сказать женщине, которая минуту назад призналась, что, предавшись страсти, забыла о супружеском долге: «Уж я смогу обуздать свои порывы и желания, когда женюсь, не сомневаюсь».

Он так давно… не наслаждался женским телом, самозабвенно, всецело отдаваясь чувству. Приход завладел им полностью, оставив лишь чистый дух и разум. Адам проводил за работой все дни, и, казалось, стоило ему коснуться головой подушки, как уже наступал рассвет. В последнее время желание лишь изредка охватывало его, налетая внезапным вихрем, пронзая сладкой дрожью. Изгиб бедра идущей впереди женщины или легкий женский смех вдруг напоминали ему об одной страстной вдовушке из Оксфорда, чьи губы творили нечто невообразимое. Упоительно греховное.

И снова мысли Адама вернулись к случайной встрече, острой занозой засевшей в его памяти. Веснушки. Зеленые глаза. Нежные пухлые губы.

Он тотчас одернул себя, понимая, что подобные фантазии — непозволительная слабость.

Прекрасное страдание. Действительно.

— Рано или поздно каждому из нас приходится столкнуться с искушением, — осторожно произнес он, решившись наконец заговорить.

Леди Фенимор задержала внимательный взгляд на лице Адама и улыбнулась, будто распознала его искусную увертку.

— Простите, если невольно задела ваши чувства, преподобный. Признание немного смягчило сознание вины, которое не дает мне покоя. Как вы думаете, Господь простит меня? Я не могу раскаяться в своем грехе. Мне остается только надеяться, что страсть внушает нам Всевышний, ведь это Он дал нам тело, чтобы выразить ее, и сердце, чтобы хранить это чувство. Господь послал мне дочь в память о пережитой страсти, а дети — благословение Божье. Мой муж так ни о чем и не узнал, он любил Дженни.