Окаянный талант - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 12
– Натуральное хозяйство… Ваша правда, в деревне деньги не так важны, как в городе. Но все же, все же… Раньше было так, теперь по-иному. Другие времена наступили. Без денег – никуда.
– Плохие времена.
– Почему?
– Народ измельчал.
– Я бы не сказал. Скорее, наоборот. Люди вверх тянутся.
– Не о росте молвлю. Люди душевно измельчали. Вон, сказывали на станции, что молодежь от армии бегает. Это как понимать? Родину в беде бросают, защищать ее не желают. Грабят, убивают… Да, и раньше мазурики водились, но их мало было. А нонче ежели много у народа украл, значит, большим человеком становишься, почет тебе и уважение, в депутаты выбирают, в министры… Разве это по правде?
– М-да… Вы правы. Что-то и впрямь неладно в датском королевстве…
– Я о России говорю.
– Это я к слову. Как по мне, так везде наступает общий раздрай. Что у нас, что в Европе, что в Америке. Человечество начало копать себе яму в ускоренном темпе.
– Насчет ямы нам неизвестно, – снова подал себя во множественном числе Беляй, – а вот воздух точно стал другим.
– Кто бы спорил… Заводы дымят, автомашин стало как саранчи, ракеты озоновый слой буравят…
– Ты опять меня не понял. И раньше печные трубы дымили, сажа летала. Но тогда воздух был пользительным, целебным, он лечил. А таперича стал каким-то чужим – густым и вязким. Полной грудью его не вдохнешь. Даже в наших краях.
– Не замечал, – честно признался Олег.
– Молод ишшо, – снисходительно улыбнулся Беляй.
Олег все порывался напомнить ему про обещание показать «кой-чего» – скорее всего, какую-то ценную вещицу, но что-то его сдерживало. А сам Беляй не торопился удовлетворить любопытство художника, словно дразнил Олега.
Рассказ о кладах, которые охраняет мифический Дедко, разбередили воображение впечатлительного художника, и он загорелся идеей найти хоть что-нибудь. Если, конечно, Беляй не привирает.
Дело оставалось за малым – увидеть собственными глазами подтверждение россказней Беляя…
После ужина Беляй вышел во двор, а когда вернулся, в руках у него был берестяной туесок с крышкой. Обычно с подобными коробами деревенские бабы ходят собирать лесные ягоды. Но у Беляя туесок служил шкатулкой.
Открыв с таинственным видом крышку туеска, Беляй достал из него какую-то вещицу и положил на стол перед Олегом.
– Мотри… – сказал он почему-то шепотом.
Олег едва не чертыхнулся – тоже мне сокровище! Перед ним лежала медная лабораторная ступка; в таких дореволюционные химики толкли различные минералы для своих исследований и опытов.
Ради приличия повертев ступку в руках (тяжелая!), Олег вернул ее Беляю со словами:
– Да… очень ценная вещь.
Скепсис Олега не прошел мимо ушей Беляя.
– Гляди зорчей, – сказал он настойчиво. – Вон, тама…
Олег присмотрелся. И увидел у основания ступки клеймо: три короны, виньетка и год – 1705.
– Старинная, – резюмировал он свои наблюдения. – Но к сокровищам эта ступка не имеет никакого отношения. Обычная медяшка. Ее можно разве что в антикварный магазин снести. Ей там самое место. Есть любители, которые собирают подобные вещицы. Но много за нее все равно не дадут.
– Экий ты… – Беляй сокрушенно махнул рукой.
«Наверное, хотел назвать меня болваном», – мысленно рассмеялся Олег. Похоже, старику медная ступка казалась чем-то вроде волшебной лампы Аладдина.
Беляй сердито схватил ступку со стола и вернул ее обратно в туесок. Когда его темная, будто обожженная на костре, рука вынырнула из глубины туеска, в ней что-то блеснуло.
– А что теперь скажешь? – Беляй победоносно улыбался щербатым ртом.
Монета, которую он передал Олегу, была золотым червонцем Петра I выпуска 1706 года. Она великолепно сохранилась – словно совсем недавно вышла из-под чекана. Видимо, червонец припрятали в виде клада сразу после того, как золотой кругляшек покинул монетный двор.
– Здорово! – Олег тер монету между пальцами, словно не веря в ее реальность. – Это раритет. Радуйтесь, вы богатый человек. За нее могут дать столько тугриков, что вам хватит еще на одну жизнь.
– А пошто мне вторая жизнь? Мне и одной вполне достаточно.
– Это… из озера?
– Хе-хе… Любопытный ты, паря. Поди, хошь немного поправить свои денежные дела?
– Я любопытный, а вы догадливый. Действительно, богатством я не страдаю. И если мне упадет в руки что-то наподобие этого червонца, то отказываться не стану.
– В этом-то и вся беда… – Беляй поскучнел, нахмурился. – Эх, люди-человеки… Все вам мало. Вот мне бы твой талант… я бы жил и радовался каждому дню. Быть отмеченным особым знаком свыше – это ли не клад? Смекай.
– Да уж… смекаю… – У Олега тоже испортилось настроение. – Вашими бы устами да мед пить. Жизнь гораздо сложнее неких моральных установок. Может, все ее искушения и происходят от нечистого, но больно уж они сладостны. Как устоять?
– Ежели внутри нет стержня – не устоишь. И то верно – праведником могеть быть не всякой. А касаемо богатства, так ить человек сам по себе великая ценность.
– Наверное. Спорить не буду. – Олег остро посмотрел на Беляя, немного поколебался, но все-таки высказал мысль, которая мучила его весь вечер: – Что-то я вас не пойму. С какой это стати вы так раскрываетесь перед незнакомым человеком? Рассказываете о кладах, показываете очень ценную монету… Вы не боитесь, что я могу вас ограбить?
– Хе-хе… Паря, я так долго живу, и так много видел в своей жизни, что мне ужо ничего ить не страшно. Но ты прав, тут я допустил промашку… – Беляй, хитро улыбаясь, взял монету и пошел к выходу. – Пойдем, касатик…
Недоумевающий Олег потопал вслед за ним. Так гуськом они и подошли к деревенскому колодцу. Солнце уже спряталось за горизонт, но вечерние сумерки были ясны и прозрачны.
– Слушай, – сказал Беляй, поднял руку с червонцем над срубом… и разжал ладонь!
– Что вы делаете?! – вскричал Олег.
– Говорю тебе – слушай. И помолчи.
Насчет молчания Беляй мог бы художника и не предупреждать. Олега на какое-то время переклинило. Он лишь зевал широко открытым ртом, пораженный до глубины души поступком «лешего». Бросить воистину бесценную золотую монету в колодец!
Звук падения монеты почему-то запаздывал. Наконец внизу тихо булькнуло. Олег с недоумением посмотрел на Беляя. Старик был очень серьезен.
– Энто чтобы не смушшать тебя, – предельно просто объяснил он свой поступок. – Человек ты порядочный, сразу видно, но блазнить неокрепшую душу – грех.
– Ваша монета – вам и решать, как с ней поступить, – сделав над собой усилие, ответил Олег. – Но почему она так долго падала? Колодец вроде не очень глубокий.
– А, заметил… Молодца. Сие есть великая тайна. Никто не ведает.
– Неужто не пытались разгадать? – машинально спросил Олег, который в этот момент думал: «Верить – не верить… Бред какой-то…»
– Почему не пытались? Пытались, а как же. Были такие смельчаки. Тока опосля первой же попытки слазать в колодец некоторые ума лишились, а особо удачливые – поседели. Так-то.
– Разве они ничего не рассказывали?
– Хе-хе… Эх, паря. Говорю же тебе – больными становились. Что могеть сказать слабый на голову?
– А другие – те, что стали всего лишь седыми?
– Они все позабыли. Чудеса…
– Но ведь колодец нужно время от времени чистить. Не так ли?
– Так.
– И что?
– Ничего. Энтот колодец чистить не нужно. Он бездонный. Как-то пытались измерить его глубину, веревки не хватило. На том и успокоились.
– И все же, кто-то ведь его копал.
– А как же, копали. Хе-хе…
– Кто и когда?
– Ну, насчет когда – никто не помнит. А вот кто… – Беляй нагнулся к Олегу и прошептал: – Бают, что сам Дедко…
– Бросьте! – рассердился Олег. – У вас, как только что, так сразу Дедко. Хорошая отговорка, на все случаи жизни. Все, пора на боковую. Я устал слушать ваши сказки.
Он круто развернулся и пошел к избе.
– Экий ты сердитый, паря, – раздалось позади.
И тут Олегу послышался чей-то смех. Казалось, что смеется какой-то великан: «Хо-о, хо-о, хо-о…»; обычно такие звуки издают в старых кузницах ручные меха, которыми раздувают горн. Смех раздавался как бы со всех сторон – будто были включены невидимые звуковые колонки очень мощной стереосистемы.