Заветы предательства - Аннандейл Дэвид. Страница 41

— Пексилий! — кричит она, и, не обращая внимания на мучительную рану, перелезает через упавшую балку и карабкается по засыпанной обломками лестнице. — Пексилий!

Повсюду в лабиринте рухнувшей кладки лежат раздавленные тела и куски тел. Кто-то сипло взывает о помощи, из глубины завала тянется рука с переломанными пальцами. Вариния проталкивается дальше, с трудом отводит в сторону еще одну свалившуюся балку. Она не может остановиться, чтобы кому-нибудь помочь. Она думает только об одном.

Случайная ракета полностью разнесла три этажа. Добравшись до уровня яслей, Вариния находит хлипкую дверь, которая висит на одной петле, и выдавливает ее.

— Пексилий! — мать останавливается и хрипло кашляет в пыльной мгле. Благодаря передышке Вариния снова может мыслить здраво: сын не ответит, ему всего несколько недель. Вместо него женщина зовет нянечку.

— Лукреция? Лукреция? Кто-нибудь?!

Ясли разрушены взрывом, ярко окрашенные стены покрыты пятнами черной гари. Потолок наполовину обвалился, и под ним бесследно погребены ряды детских кроваток.

При виде этой мрачной сцены Вариния снова кричит, живо представляя себе самый кошмарный исход. Она кидается на груду рухнувшей черепицы и кусков штукатурки, режет ладони и обламывает ногти, сбрасывая на пол фрагменты кладки.

— Лукреция! Есть кто живой?! Есть тут кто-нибудь? Пошумите! Пусть найдется хоть один живой. Пожалуйста, пусть мой маленький Пексилий выживет…

Женщина продолжает копать, и слезы смывают налипшую пыль с ее лица.

Уловив чей-то кашель, Вариния начинает рыть вдвое быстрее — ее уставшие руки наливаются новой силой. Она разбирает хриплое дыхание, оттаскивает треснувшую черепицу и видит под ней залитое кровью лицо старой Лукреции. Тело нянечки изогнуто в странной позе, она как будто над чем-то склонилась.

На виске у нее глубокая рваная рана, откуда и стекает кровь.

— Пексилий? — в шепоте Варинии больше ужаса, чем надежды.

— …только разбудила его… покормить…

Мать не понимает, к добру это или к худу, но тут бедная Лукреция, скривившись от боли, меняет позу, и под ней обнаруживается синий сверток.

— Сынок! Лукреция, ты спасла его!

Вариния чуть ли не вырывает ошеломленного младенца из слабых рук нянечки и крепко прижимает его к щеке.

Всего в нескольких кварталах от них раздается новый взрыв, и мать вспоминает, что они в опасности. Держа крошечного Пексилия одной рукой, она пытается сдвинуть столб, который придавил старушку, но тот не поддается. Веки нянечки вздрагивают, и она безвольно оседает, уже не дыша.

— Спасибо тебе, Лукреция. Спасибо, спасибо, спасибо…

Омывая мертвую женщину слезами благодарности, Вариния наклоняется к ней и целует в морщинистый лоб. Затем она успокаивается — ради сына.

— Ладно, Пексилий, давай-ка унесем тебя отсюда!

Ей не удается скрыть отчаяние за натужным весельем. Пройдя обратно к лестнице, мать пробирается вниз через завалы, притиснув ребенка к груди. Добравшись до следующего этажа, она замирает от внезапной тревоги.

Здание содрогается, новые обломки со стуком катятся с разрушенных верхних уровней. Снова и снова кто-то сотрясает землю рядом с ним, неторопливо и методично. Вариния кричит, увидев за разбитыми окнами и внешней отделкой неясную громадную тень. Ей отвечает усиливающийся визг, с которым приходят в движение громоздкие многоствольные пушки, направленные на какую-то далекую цель. Мать знает, что произойдет дальше, поэтому бросается в одну из комнат, выходящих на лестницу, и заслоняет сына своим телом.

Титан открывает огонь.

Раздается оглушительный грохот; частые хлопки вылетающих снарядов рождают ударные волны, которые разбивают все уцелевшие стекла в окнах. Вихрь осколков настигает Варинию, но она успевает прижаться к стене и крепче стиснуть Пексилия.

Женщина беззвучно кричит, пытаясь как можно плотнее закрыть младенцу уши, в ее барабанных перепонках пульсирует боль, а дикий, первобытный вопль Варинии тонет в канонаде великана.

И наступает мертвая тишина.

Титан, от могучих шагов которого раскачивается жилблок, отправляется дальше, и в заслоненном им строении на секунду воцаряется мрак. Затем женщина замечает перевернутый, но целый стол, и прячется за этой ненадежной баррикадой.

— Мы останемся тут, маленький мой, дорогой сыночек. Подождем здесь, и за нами придут. Папа сейчас сражается, но он вспомнит о нас. Обязательно. Он придет. Он знает, где мы, и придет за нами.

Шум уходящего титана стихает, и Вариния скручивается клубочком вокруг сына.

— С нами все будет хорошо, а потом папочка вернется домой.

Крики удирающей толпы едва слышны сквозь непрерывный рев боевых горнов Владык Огня. Быстрые и проворные разведывательные машины, что возглавляют их натиск, гонят население Итраки перед собой, как стадо скота.

Безумный грохот подчинен жестокой логике: цели легче уничтожать на улицах. Смысл всей какофонии в том, чтобы выгнать итракцев из домов и мастерских. Тогда полкам отступников, что следуют за титанами, не придется унижать себя зачисткой зданий. В город прямо сейчас вступают десятки тысяч солдат, пешим ходом и на транспортах, и путь им прокладывает ужас, разбуженный Владыками Огня.

Скорость превыше всего. Внезапность дала Несущим Слово и их союзникам перевес в бою, скорость обеспечит им победу.

Возглавляет охоту принцепс Тихе на «Гончей» по имени «Денола». Тысячи людей несутся по улицам впереди него, раскатываются волнами по бульварам и аллеям. Тихе, единый со своим титаном, извергает в охваченную паникой толпу разрывные снаряды, которые выбивают глубокие воронки в железобетонной мостовой и решетят гражданские скиммеры, неподвижно замершие из-за давки.

— Разве не чудно, лапочка моя? — принцепс гладит интерфейс БМУ. — Смотри, как мы давим этих муравьишек, бегущих из своих муравейников. Они такие слабые и жалкие, но их все равно надо перебить! Наши товарищи, Несущие Слово, требуют смертей, и мы дадим им желаемое. Десятки смертей! Сотни, тысячи смертей!

С «Денолой» идут еще две «Гончих»: они взяли на себя другие улицы, чтобы надежнее загнать итракцев, но Тихе не вспоминает о них. Он не собирается делиться ратной славой. Мир принцепса сузился до конечностей на гидравлическом приводе и тяжелых сервомоторов, плазменных реакторов и оружейных систем, прицельных модулей и автоматов заряжания.

— Да, да! Смерть этого отребья сделает нас сильнее. Принцепс-максимус поклялся нам, что так будет. Счастлив тот день, когда он внял речам Кора Фаэрона и присоединился к его замыслу. Знала ли ты когда-нибудь такую свободу, такую силу, «Денола»? Через разрушение мы станем едины с Машинным богом! Сброшены кандалы, что надел нам Император! Машинный бог освобожден от уз служения Терре. Хорус указал нам путь, и мы с радостью следуем ему!

— О, славная «Денола», они думали сделать нас рабами. Обуздывали нас и говорили, когда нам охотиться. Да, я чувствую, что такое же свирепое веселье пылает в твоем плазменном сердце! Оно бьется в унисон с моим. И, когда мы вычистим этих паразитов, начнется настоящая травля.

— Помнишь, как Истинные Посланники сбежали от наших орудий? Это их не спасет. Им разъяснят ложность их имени, ведь нет послания более истинного, чем то, которое несем мы. Мы — вестники новой зари, герольды смерти! Мы — Владыки Огня, глашатаи горя! Мы возложим скорбь наших врагов на костер битвы, и за эту жертву нас вознесут превыше все…

— Тихе, ты нарушаешь строй.

Предупреждение от другого принцепса лишено смысла, это всего лишь слоги, едва различимые сквозь биение крови в ушах и глухой стук пневматических систем. Тихе смеется. Он ощущает под ногами груды трупов, хотя это «Денола», шагая по улице, беспощадно давит мертвецов своей тяжкой поступью.

— Враги сосредоточиваются возле места падения «Аратана». Командование легиона приказывает перегруппироваться. Нельзя атаковать их разрозненными силами.

Слова раздражают Тихе, словно жужжание гнуса. Он просто не обращает на них внимания и идет дальше в город, паля из всех орудий.