Абсолют в моём сердце Часть 1 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 13
клик
ZAYN - Dusk Till Dawn ft. Sia
Утром мама как ошпаренная носится по кухне - опять опаздывает.
- Мам, у тебя же по вторникам вроде нет занятий! - тяну сонно.
- Пора экзаменов началась, дочь! Не долго тебе расслабляться осталось - скоро узнаешь, что это такое! Правда, Эштон?
Эштон в отцовской футболке и его же батнике с надписью GAP посередине мирно восседает на мамином любимом месте - кофейном диванчике у самой стеклянной стены. Кофейном не потому, что дизайнер задумал его цветом кофе с молоком, а потому, что мама любит в этом месте пить кофе и проверять свои контрольные. На самом деле, там два кофейных дивана, стоящих друг напротив друга, а между ними уютный деревянный стол. Это особенное место - место для двоих. Для мамы и Алекса. Если вдруг проснуться пораньше, то можно застать их ежедневную идиллию, ставшую традицией: каждое утро они проводят вместе и наедине 30 минут. Пьют кофе, обсуждают планы на день, иногда как дети держатся за руки, но чаще просто целуются. Мы долго ждали момента, когда же им надоест, но так и не дождались. Похоже, они собираются целоваться до самой смерти!
Фокус в том, что кофейные диваны как-то сами собой, по умолчанию, стали неприкасаемыми для всех остальных домочадцев. Абсолютно все почувствовали энергию этого места, места только для двоих.
И вот Эштон… Сидит себе, как ни в чём не бывало, на мамином месте. Сажусь напротив него на диванчик Алекса.
- Доброе утро!
- Привет.
- Как самочувствие?
- Уже лучше, спасибо.
Тут замечаю в глазах больного тень подозрительной иронии. Эштон любуется нашим видом на залив, жуёт свой блинчик с вишней - мамино фирменное блюдо, и едва заметно улыбается.
- У вас красивый дом и в очень живописном месте. Наверное, лучший из всех, что я видел,- внезапно сообщает.
Мама тут же отвлекается, останавливается на несколько мгновений, на лице её озабоченность сменяется мечтательной улыбкой:
- Дом… да, дом у нас замечательный. Твой отец построил его, когда был совсем юным. Двадцать пять ему было. Он хотел, чтобы здесь поселилась его семья, росли его дети… так и вышло, в итоге!
- Вообще-то, ему было двадцать шесть, и этот дом он построил лично для мамы, хотел сделать ей подарок, но она не пожелала даже взглянуть на него.
Эштон напрягается, лицо его выражает крайнее удивление и странный испуг.
- Ой, ну всё! Я в Университет опаздываю, - мама срывается в сторону гаража, а я чувствую себя виноватой!
- Мамуль, прости! Ну, прости, пожалуйста! У тебя были очень веские причины, я знаю! – кричу ей вслед.
Догоняю её уже практически у двери в гараж, и с ужасом замечаю, что она плачет.
- Мам, ну что ты, прости меня, дурочку! - обнимаю её и начинаю слезоточить сама.
- Всё в порядке, Сонь, ты тут не причём. Мои ошибки, мои боли.
- Алекс сказал, что если бы не твои ошибки – не было бы меня. Так что с моей колокольни ты всё делала правильно!
- Конечно, правильно, дочь. Слушай, а ты почему в школу не собираешься?
- Мамуль, можно я останусь сегодня? В школе сейчас перед праздниками одна фигня, я от скуки с ума там схожу. Может, лучше мне дома побыть? За Эштоном присмотреть? Вдруг он разболеется снова! А я ему таблетку от температуры дам!
Мама улыбается, часто моргая ресницами, чтобы от её слёз тушь не потекла.
- Ясно всё с тобой. Ладно, оставайся, только будь умницей! Я Лёшку в девятнадцать родила, ты даже не представляешь себе, насколько рано это было! Чуть не померла от напряжения! Помни об этом!
- Ну, мам, ну ты что?! Ты что такое говоришь! Я что, совсем, по-твоему, того! Без мозгов?
- А мозги тут ни при чём – не они в этом деле всё решают, и я тому прямой пример. При всём уме разума не хватило!
- Не переживай, папа провёл полный ликбез, включая методы и методики предохранения! Но ты работай спокойно, мне они не понадобятся, по крайней мере, сегодня точно!
Мама улыбается, нежно целует в щёку:
- Ты умница у меня!
Эштон задумчив и неподвижен всё в той же позе у окна на мамином кофейном диванчике.
- Ты знаешь, как называется место, на котором ты сидишь?
- Как? – спрашивает, не поворачивая головы.
- Кофейные диваны Леры и Алекса. Они тут пьют кофе и воркуются.
- Что делают?
- Воркуются. Ну знаешь, как голуби, клювиками. Это их место, мы сюда никогда не садимся.
- Понял.
- Кофе будешь?
- Да, пожалуйста.
- Тебе с сахаром и молоком?
- Если можно, без, пожалуйста.
- Ты всегда такой вежливый?
Эштон ухмыляется, и эта ухмылка постепенно перерастает в широченную улыбку, и… я таю.
Этот парень просто Бог красоты какой-то, когда улыбается! Сердце в моей груди скачет так шустро, что я роняю кофейник на пол, он разбивается вдребезги, раскидав стекло по всей кухне. Не успеваю опомниться, как Эштон уже возле меня, быстро хватает за руку, оттаскивает в сторону и начинает собирать стекло.
- Ты чего?! – удивлённо восклицаю. – Ты же больной! Я сама сейчас уберу!
- Ты такая неуклюжая, ещё порежешься!
Anthony Greninger - Dreamer [Inspirational Piano]
Его глаза, сощуренные улыбкой, мне показалось, залили светом и теплом всю кухню, столовую, гостиную, его спальню, мою спальню, весь наш дом. Я чётко услышала своё сознание, оно громко, уверенно объявило мне: хочу смотреть в эти шоколадные глаза вечно!
Солнце, словно почувствовав оттепель между нами, в одно небольшое мгновение выползло из-за серости, скрывавшей от нас его свет, и затопило своим утренним золотом весь наш дом. Мы оба, не сговариваясь, словно зачарованные, повернули свои головы в сторону панорамных окон, и, не издавая ни звука, боясь спугнуть волшебство момента, стали смотреть на залив.
- Боже, как красиво! – тихо говорит Эштон.
- Да… - согласно тяну я, также едва слышно.
Солнечный диск, непривычно яркий, потому что ноябрь – самый пасмурный месяц в штате Вашингтон, нависает над безмятежной гладью залива, изменив его хмурые серые тона на переливы жёлтого и золотого. От этой картины хочется петь, бежать куда-то, гнаться, что-то свершать.
- Наверное, нужно очень сильно любить женщину, чтобы подарить ей такой дом, - задумчиво произносит Эштон, продолжая собирать стекло.
- Наверное.
- Давно они вместе?
- О, это очень запутанная история, местами похожая на сказку, местами на фильм ужасов. Алекс признался мне однажды, что встретил мою мать, когда ему ещё не было восемнадцати, и влюбился с первого взгляда в неё шестнадцатилетнюю. Но был юн, глуп и поэтому потерял её из вида на многие годы, потом долго искал, нашёл, но она уже была замужем за моим отцом, и у них уже даже был Лёшка.
- Я не знал этого…
- А должен был?
- Не в этом смысле… просто… как-то сложилось впечатление, что это не первый брак у них.
- О! Тут ты в самую точку! Они друг на друге только три раза женились, а сколько было ещё всех прочих!
- Три раза?! – Эштон деланно округляет глаза.
- Да. Целых три. Одного им показалось недостаточно. Двух тоже.
- Может, просто любят свадебные церемонии?
- Нервы они потрепать друг другу любят. А церемония была у них только одна.
- Глядя на них, никогда не подумаешь о таком…
- Ну, сейчас у них период выученных уроков, так Алекс говорит. Собственно, то, что ты видишь, нравится и нам всем. Счастливы они – хорошо и нам. А когда все эти разрывы и разводы были… - я умолкаю, потому что щиплет в носу.
RHODES - Morning
Щиплет сильно, потому что память хранит очень многое. То, например, как Алекс женился на Габриель и перестал официально быть моим отцом, как забирал Лурдес к себе, а обо мне забывал, потому что я … потому что я не настоящая его дочь – так однажды объяснила мне мои права тётя Габи. Потом у них родился общий ребёнок, и Алекс совсем пропал из вида, перестал даже изредка приезжать. Когда я обнаружила у Габи новый живот, и мама сказала, что у Алекса скоро родится ещё один ребёнок, мальчик, я поняла, что больше не увижу его никогда и никогда больше не смогу называть его отцом, он не будет играть со мной и заплетать мне косы колоском. У него такие нежные и мягкие руки, и он всегда рассказывал мне сказки, так что пытка утреннего причёсывания перед школой незаметно превратилась в самую большую за день радость. Он учил меня плавать, кататься на велосипеде, давать мальчишкам в нос за то, что больно дёргают меня за мои колоски-косички. Он не позволил маме отрезать мне волосы, когда я заразилась вшами, и всю ночь напролёт возился со мной, чтобы избавить от напасти. Избавил. И волосы сохранил. Он выслушивал все мои боли и обиды и всегда находил самые правильные слова, чтобы утешить меня, поддержать, успокоить. А его объятия…. его волшебные объятия исчезли с появлением Габриель. Они все теперь доставались только ей и Аннабель. Потом, спустя ещё несколько лет, когда Алекс снова стал жить с нами, мама не любила его, отворачивалась, когда он входил в комнату, или совсем выходила из неё, не разрешала ему трогать себя, и однажды я увидела, как он плачет, сидя на полу, у маминой постели. Очень горько плачет. Мне хотелось отдать всё, что у меня есть, сделать всё, что потребуют, только бы он не оставлял нас снова…