Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 19

И ювелир поехал в Париж, где вскоре разразился “скандал века”, как назвали признание Содомского в авторстве тиары газетчики.

Правда, ему сначала не поверили, несмотря на то, что Содомский представил свои эскизы, рисунки подделки и состав золотого сплава, из которого отливал тиару и над которым очень долго бился.

Тогда Содомский, чтобы доказать свою правоту, закрылся в гостиничном номере и за неделю изготовил другую тиару; ее нельзя было отличить от приобретенной Лувром.

Сомнения у экспертов отпали, Лувр в горести подсчитывал убытки и пытался отыскать “владельца” тиары фон Заксе, (тот, конечно же, не поспешил дать свой новый адрес), а Содомский на гребне славы вернулся в родную Одессу, где его чествовали, как национального героя и где прозвали “королем” ювелиров.

Но все в жизни преходяще, а слава – в особенности, в чем вскоре не преминул убедиться и Содомский.

Вначале, после триумфального возвращения из Франции, заказы на украшение посыпались, как из рога изобилия.

Содомский работал, словно одержимый, сутками.

Все казалось ему в розовом цвете. Жизнь была прекрасна и наполнена главным ее содержанием – любимой работой – до краев.

Однако вскоре французские власти (им так и не удалось разыскать господина фон Заксе), обратились к России с настоятельным требованием возместить убытки, понесенные Лувром по вине “национального героя” и «короля» одесских ювелиров Содомского. Теперь он уже фигурировал, как главный злодей и инициатор обмана.

И пришлось Содомскому по совету бывалых людей покинуть дорогую его сердцу Одессу и удариться в бега во избежание больших неприятностей.

Так Содомский оказался в богом забытом Гловске, где купил небольшой домишко и по-прежнему занимался ювелирным делом, что позволяло “королю” ювелиров кое-как сводить концы с концами.

В мастерской Содомского в утренние часы царил полумрак.

Ювелир был бережлив и экономил, на чем только мог: электрическое освещение для него было роскошью, а свечи и керосин, по его разумению, стоили немыслимо дорого.

Поэтому два подмастерья, взятые им на выучку, коротали время у замерзших окон, дожидаясь, пока рассветет, чтобы можно было хоть что-то видеть в этой полутемной клетушке.

– Модя, кто-то приехал… – вполголоса обратился один из них, рослый малый в безрукавке, отороченной свалявшимся заячьим мехом, к другому, низенькому, коренастому, с круглой, как бильярдный шар, рыжей головой.

Рыжеволосый потер оконное стекло, оттаивая лед, и припал к образовавшемуся прозрачному пятнышку.

– Ого! Выезд-то, Жорка, выезд каков, а! Ух-х… Царский. Кони – звери. Кто бы это мог быть? Так рано…

Заскрипела входная дверь, и в мастерскую вошла закутанная в меха старуха. Неуверенно ступая мелкими шажками и касаясь рукой стены, она подошла к подмастерьям и спросила, шепелявя:

– Ювелир Шсодомшский, проше пана, кто ештем?

– Один момент, ясновельможная пани! – сказал рыжеволосый Модя.

И постучал в некрашеную дверь, ведущую в личную мастерскую ювелира, куда тот подмастерьев не допускал.

– Господин Содомский! – позвал он. – Извините-с, но к вам пришли…

За дверью послышались покашливание, шорох шагов; что-то упало, звякнув. Наконец дверь отворилась, и Содомский, одетый во все черное, склонился перед старухой в глубоком поклоне, предупредительно вежливом, но с большой долей гордого достоинства: он сразу узнал раннюю визитершу.

– День добрый, госпожа Сасс-Тисовская. Чему обязан?

– Мне нужно с вами поговорить…

Княгиня бросила выразительный взгляд на подмастерьев.

– Прошу сюда, – понял Содомский.

И жестом пригласил ее в свою личную мастерскую.

Они уединились; в комнате стало тихо.

Подмастерья едва не на цыпочках отошли к окну, уселись на скамейку. Переглянулись.

Модя поднял широкие рыжие брови, округлил глаза.

Сасс-Тисовская была в городе личностью небезызвестной. О ее богатстве знали все, и такой ранний визит гордой аристократки к убогому ювелиру-плебею являлся в их довольно однообразной жизни событием немаловажным.

Тем временем Сасс-Тисовская расположилась у крохотного столика, с которого Содомский поторопился смахнуть хлебные крошки.

Она с брезгливым вниманием принялась рассматривать давно не беленые стены, верстак с инструментом, массивный сейф и окно, забранное ржавой решеткой.

Княгиня терпеливо ждала, пока не появился ювелир, – Содомский, извинившись, вышел ненадолго в другую комнату, чтобы привести в порядок свою одежду.

Когда он возвратился, на нем был все тот же черный костюм со следами влажной щетки.

Но теперь вместо будничной рубахи в мелкий выцветший горошек из-под лацканов сюртука выглядывала белая манишка с галстуком-бантом.

Свою неизменную ермолку Содомский снял и потому часто приглаживал обширную плешь: с непривычки ему казалось, что мерзнет голова.

– Милейший…

Княгиня с сомнением смотрела на бледное, морщинистое лицо ювелира; видно было, что она колебалась – внешний вид Содомского был мало почтителен.

– Милейший, мне бы хотелось, чтобы наш разговор не стал известен кому-либо.

– Госпожа Сасс-Тисовская!

Лицо ювелира пошло красными пятнами. Недоверие, явственно звучавшее в голосе княгини, глубоко уязвило его.

– В моей профессии сохранение в тайне пожеланий и предложений клиентов дело само собой разумеющееся. На этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Да-с.

– Надеюсь…

Княгиня сняла перчатки; на правой руке сверкнул крупный бриллиант, оправленный в белое золото.

Содомский впился в него взглядом, вытянув шею.

– Посмотрите…

Сасс-Тисовская стащила перстень с пальца и положила его на стол перед ювелиром.

Содомский с неожиданным проворством схватил его, поднес близко к глазам. Лицо ювелира стало одухотворенным, морщины разгладились, в больших черных глазах появился влажный блеск.

– Бог мой, я весь в волнении…

Голос Содомского дрожал.

– Я знал… я знал, что когда-нибудь увижу собственными глазами… это чудо, эту звезду первой величины… “Магистр”! О-о… – простонал в восхищении ювелир.

Он суетливо достал из бокового кармана сюртука лупу и стал пристально рассматривать камень.

– Ну зачем, Зачем!? Кто придумал и свершил такую глупость?! – воскликнул он неожиданно в раздражении и негодовании.

– Пшепрашем пана, не есть понятно, что вы имеете в виду? – встревожилась Сасс-Тисовская.

– Камень имел древнюю индийскую огранку. И конечно, вес и размеры его были гораздо больше теперешних. Но потом алмаз по чьей-то прихоти подвергли переогранке. И не весьма удачно. Но это ничего, ничего… – поспешил ювелир успокоить княгиню. – «Магистр» по-прежнему великолепен.

– У меня есть к вам предложение, пан Содомский…

Княгиня, оглянувшись на дверь, заговорила тише:

– Вы не могли бы изготовить копию камня и перстня? Да такую, чтобы никто, кроме специалиста, не смог отличить ее от подлинника.

– Страз. Вы хотите, чтобы я сделал страз…

Содомский нахмурился, положил перстень на стол, спрятал лупу обратно в карман.

– Я вам хорошо заплачу…

Княгиня по-своему истолковала перемену в настроении ювелира и поторопилась достать из сумочки кошелек.

– Здесь золото. Это задаток. Цену за работу я заплачу любую, какую вы укажете. Конечно, в разумных пределах, – поспешила добавить Сасс-Тисовская.

– Простите, госпожа Сасс-Тисовская, возможно, мой вопрос вам покажется нескромным… Но я хотел бы знать, для каких целей вам нужен страз?

– Ах, какое это имеет для вас значение!? Повторяю, если вы в состоянии изготовить этот страз так, чтобы он был похож, как две капли воды, на подлинник, за ценой я не постою.

– Вы ошибаетесь. Для меня имеют значения дальнейшие ваши намерения относительно подделки.

– То есть?

– Я бы не хотел… – Содомский едва не сказал “опять”, да вовремя спохватился, – фигурировать в полицейских протоколах.

– При чем здесь полиция?

– А притом, что некто – я не имею в виду вас, упаси