Кому на руси жить (СИ) - "Константин". Страница 56

Я долго смотрю на побелевшие от напряжения пальцы, впившиеся в поручень резных крыльцовых перил. Остановившейся взор боярыни уперся в одной ей видимую точку в травяной проплешине посреди двора. Прикрыв потемневшие веки, Любослава стоит так несколько минут, затем из ее уст со змеиным шипеньем вырывается полный ненависти возглас:

- Видеть его больше не могу!

Телеги с добром, так и не впущенные нами на подворье, Минай уводит с собой, что вызывает ехидные усмешки среди противников нового боярина.

- От щедрости не помрет!

- Видать, последнее собрал да отдавать жалко...

- Кому – купец, а нам – скупец!

- Ха, а ты думал – тебе оставит, живоглот?!

Остаток вечера проходит в заботах и хлопотах по размещению нашего ополчения. Построек пригодных для ночлега в усадьбе хоть отбавляй, устраиваются все без напряга, даже с комфортом. Покидать двор ночью я строго-настрого запрещаю. Днем – пожалуйста, но и то, лишь пока не выйдет обозначенный Минаем мораторий и самое малое вдвоем.

Три, так три. Лучше бы, конечно, иметь впереди неделю, но тут уж не до жиру. Уходить, конечно, я никуда не собираюсь. И людей не отпущу. Тут на самом деле самоубийством попахивает. Слишком горда Любослава, чтобы щекастому усачу, идейному вдохновителю ее горя, пару семейную составить. Впору начать с содроганием считать часы.

В тысячный раз поминаю нехорошим словом ту неуравновешенную кобылу и свою неуклюжесть. Мне бы к дому Миная сейчас скрытно подлезть, поглядеть что там у него делается, куда он свою ораву из гриди у наемных урманов девать станет, их еще всех прокормить требуется...

Ладно, не наши проблемы. Но приглядеть за ними все же необходимо.

Я подзываю все время трущегося поблизости Тихоньку. Одет он в отличии от своих дворовых приятелей всегда с иголочки, точная копия папани, бороды не хватает.

- Помочь хочешь, Тихон?

- Никакой я не Тихон, – говорит, заносчиво вздернув пухлый подбородок. – Батюшка с матушкой Тихоней нарекли, потому что когда родился долго молчал, думали голоса нету.

Ишь ты! Ну, может оно и правильно, надо кому-то и тихоней быть.

- Так хочешь помочь или нет? Да? Тогда зови с собой плотникова сынка и шпарьте к дому Миная. Да так, чтоб не заметил вас никто. Пошарьте вокруг, дырку в ограде найдите, посмотрите, что на дворе делается, сколько при нем всего людей пересчитайте обязательно. Понял?

Доверчивые Тихонькины глаза вспыхивают озорным огоньком. Он стремглав уносится выполнять поручение.

“Чем не Шерлок Холмс?” – самодовольно подумалось мне. Знаменитый сыщик тоже был не прочь использовать детский труд в расследовании запутанных дел, половина лондонских мальчишек числилась у него в стукачах и сексотах. Считаю не зазорным перенять буржуйский опыт если он действительно действенный. На пацанов внимания не обратят, мало что ли их босоногих да чумазых по городу шныряет. Главное, чтобы не вздумал сказать, что боярский сын, иначе одним подзатыльником, если поймают, может не обойтись.

Ночь стоять выпадает дулебам. Прошу Липана выделить из своих самого глазастого и юркого. Пацаны пацанами, но и им тоже спать нужно, не хватало мне иметь дело с разгневанными мамашами.

Липан без промедлений подводит ко мне низенького, коренастенького, молоденького жигана, глумливой наружности. Глаза хитрющие, рот все время норовит растянуться до ушей в каком-то неестественно веселом оскале.

- Шиша, – с горделивыми нотками в голосе представляет Липан. – Проворен как ласка, в темноте видит не хуже дикого зверя, скрадет любого, будь-то человек или любая другая скотина.

Шиша стоит, широко расставив кривые ноги, теребит в руках промасленную тряпицу, которой протирал свежезаточенное лезвие топора и беспрестанно тянет лыбу как конченный придурок.Я пытаюсь восстановить в памяти не был ли он среди лупящих меня на торге и думаю, что данный экземпляр я бы точно запомнил.

Отправлять Шишу на ответственное дело категорически не хочется. Смех без причины, он и в Африке признак дебилковатости.

- Это у него от удара по башке, – вступается за кореша Липан. – Поначалу в одну сторону щеку волочило, теперь в обе. Ты, батька, не думай, он справится. Доля ему как мать родная.

Черт! Прав был Вендар, ну и дружина! Только жигана с нервным тиком на всю харю и не хватало...

- Спать отправляйся, – говорю я Шише. – Как стемнеет подойдешь ко мне за указаниями.

Ночь и первый день проходят тихо и умиротворенно, словно и нет никакой напряженности между конфликтующими партиями. По моему поручению Рыкуй с Шепетом провели тайный опрос части городского населения и выяснили, что людям в основном наплевать кто будет боярствовать в Вирове. Открыто против Рогволдовой воли не пойдет никто и помощи нам больше ждать неоткуда. Сами заварили, самим и хлебать.

Косорылый Шиша оказывается не в пример полезнее мелких шпионов. Утром второго отведенного нам дня, после очередного ночного дежурства у вражеского стана, докладывает, будто на Минаевом подворье творятся чудные дела. С приходом глухих сумерек кишит там непонятный народ. Кто-то уходит, кто-то приходит, перетаскивают что-то. А вот гриди полоцкой у Миная нет. И лошадей их нет. Ушли? Вряд ли, не доведя дело до конца, Минай позволит им покинуть Виров. Пошли навстречу Буру, чтобы задержать его возвращение? Это самый правдоподобный вариант. Мог бы иметь право на существование, будь Бур уже где-нибудь поблизости. Тут если по реке до Полоцка, говорят, дня три-четыре ходу. Плюс проведенное время в самом городе, да обратный путь. Итого около десяти дней. Минимум – неделя. Нет, рано для засады. Скорее всего перекрыли все выходы из города с приказом злопамятного Миная никого из моего разбойничьего десятка живым не выпускать.

Глава двадцать седьмая

Утром погода портится. Прохладный северо-восточный ветер потянул еще вечером. Окрепнув за ночь, к рассвету он приволакивает за собой черный фронт во все небо. Из низких, сплошных, без единого просвета туч, косой стеной лупит ливень. Мгновенно образовавшиеся в рыхлой пыли лужи закипают от быстрых, тяжелых капель. Исходя дрожащей рябью, начинают шириться, вбирать в себя бухнущие водой следы копыт и тележные колеи. На усадебном дворе растет озеро с дрожащей на ветру костлявой конструкцией колодезного журавля посередине.

Все живое шустро прячется под крыши и навесы. Мы с Гольцом, Невулом и Шепетом с началом ливня укрываемся в тереме. Липнем к окнам большой горницы лицезреть разгул стихии.

Снаружи очень неприятно. В сером воздухе мечутся сбитые ветром и ливнем листья, солома, ошметки разного мусора. Все это очень быстро прибивается холодными струями к земле у подножия частокола на южной стороне периметра ограды. Ветер пригоршнями с шумом швыряет в слюдяные окна крупные дождевые капли.

Смазливая, румяная девка чернавка приносит нам горячего сбитня и пряников. С улицы забегают в набухшей влагой одежде Козарь и Рыкуй. Топают грязными сапожищами по отскобленному до бела деревянному полу, встряхиваются как псы после купания, разбрасывают вокруг себя водяную пыль.

- Сторожей расставил? – спрашиваю Рыкуя, ревниво наблюдая как тот жадно цапает еще теплый пряник из общей мисы.

- Расставил, – отвечает, шумно проглатывая разжеванный кусок. – Я накидки им наши выдал. Сушиться вот только негде... Прикажи, Стяр, баню что ли растопить, заодно и помоемся.

«Баня это хорошо!» – думаю. Не помню когда сам мылся. Хотя, нет, помню... Душ принимал перед тем как отправиться в тот чертов шалман. Здесь только в реке купался, мимо бань проходил несколько раз. Они тут исключительно «черные», представляют собой неглубокую полуземлянку со срубом в несколько венцов, с низкой дверцей, в которую чуть ли не на карачках. Посередине – очаг, камнями обложенный, да кадка с водой. Горячий дым выходит наружу через продухи в крыше, вместо привычных мне полатей в два яруса, греются на обычных лавках, водичку на жаркие камни поплескивая... Эх! Славно бы баньку...