Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 14
– На сколько ты ее старше? – спросил граф.
– Не все ли равно?
– Тебе сорок два года, Гриша, опомнись. Чуть не четверть века разницы, оно сейчас ничего, а потом опасно. Найди другую невесту.
– Уже не могу…
– Что ты натворил? Она в тягостях?! – воскликнул младший.
– Нет еще, я ее пальцем не тронул, а она требует. Коли любишь, говорит, пусть меж нами будет все, а людского суда не боюсь, так и говорит!
– Дурочка она… Пойдем, посмотришь, какого мне красавца из Турции привели, ты такого еще не видывал.
– Оно и видно, что мы родня, братец. Тебе самого дорогого в свете коня подавай, мне – девицу, на которой повенчаться невозможно! А она говорит – коли явится с прибылью, все дядья и тетки за нее горой встанут, добьются, чтобы нас повенчали.
Младший Орлов вздохнул.
– Дитя она еще… Держись от нее подалее, может, твоя дурь и пройдет.
– Братец, я ведь почему приехал?
– Сметанного посмотреть? В грехах покаяться?
– Катенька велела. Когда она при дворе, за ней присмотр, каждый шаг всем известен, когда в Конькове – тоже присмотр. Хоть она и сама себе теперь хозяйка, да у них в Конькове полно баб, наедине нас не оставят. И вот она придумала, чтобы нам тут встретиться. Чтобы сперва я приехал и все тебе объяснил, а дня через три, через четыре, и она – верхом, в мужском наряде! Ехать-то от Конькова до Острова – верст три десятка, не более…
– Оба вы с ума сбрели! – возмутился Алехан Орлов. – Сводником я еще не был! Вставай, пойдем жеребца смотреть, а про твои шашни и слушать не желаю.
Он понял замысел этой влюбленной пары: в Острове, где каждый житель только и ищет случая угодить графу Орлову, легко уговорить священника и причт Преображенского храма и тайно повенчаться. Покровительствовать этой затее он не желал. Держать ответ перед Священным синодом – соответственно, тоже не желал. А любовь… Любовь, коли сразу дать ей укорот, побесится и угомонится. Главное – отнестись к ней так, как к жеребчику-неуку, без всяких душевных тонкостей.
Младший брат не ведал того кипения крови, которое так усложняло жизнь старшему.
Волей-неволей Гришка поплелся за младшим братом, оценил стати гулявшего в загоне Сметанного, потом Василий пришел за ними, чтобы доложить: кушанье подано.
Что это такое было, обед или ужин, они сами не знали, а за столом сидели часа четыре, не менее. И былое вспоминали, и старший брат пытался достучаться до каменного сердца младшего брата. Когда оба по случаю встречи малость злоупотребили рейнвейном, бургундским и португальским винами, их приятную беседу нарушил Василий:
– Ваше сиятельство, два путника на ночлег просятся.
– Вели уложить на сеновале, да присмотри – нет ли у них трубок с табаком.
– Ваше сиятельство, они оба – немцы.
– Бродячие немцы? – Алехан расхохотался. – Ладно, Бог с ними, немец тоже человек. Гляди-ка, темнеет. Пусть им с людской поварни чего ни на есть дадут. Чего тебе, Степан?
Конюх, приставленный к Сметанному, ворвался в столовую и рухнул на колени.
– Ваше сиятельство, Сметанушка пропал!
– Как – пропал, что ты врешь?
– Я отправил, как вы приказывать изволили, Фролку с Ерошкой – проездить Сметанушку. При них – Егорку с Матюшкой. И как чуял – пошел встречать! Слышу – там, в лесу, стреляют. Думаю – что за охота в потемках? Не к добру! И вот, ваше сиятельство, нет их, и нет их, и нет!
– Где лес, а где дорожка, по которой велено жеребца проездить?! – граф вскочил. – Степка, беги, подымай всех! Седлайте коней, заправляйте фонари, едем искать!
Народу на конюшнях трудилось немало, все – молодые сильные парни и мужики, ловкие наездники. Десяти минут не прошло – образовался отряд, с которым хоть на прусского короля войной идти, хоть на шведского: все вооружены, все готовы к преследованию и бою. Братья Орловы тоже сели на коней.
– Не может быть, чтобы в трех шагах от моего дома коня увели, – сказал Алехан. – Наглость неслыханная! Тут что-то не то…
– Но дорожку осмотреть надо, пока совсем не стемнело, – заметил Гришка. – Только там и могут быть следы. Ну, с Богом!
– Следы? Ты прав! Ивашка, Петруха, ведите Догоняя, ведите Хватая, Даренку ведите!
Он знал поименно всех лучших псов своей псарни.
Собакам дали понюхать имущество Сметанного – попону, недоуздок, щетку со скребницей. Их, доведя до дорожки, пустили вперед, но псы следа не взяли, только скулили, не понимая, чего от них хотят.
Молодые конюхи пронеслись по дорожке до конца, вернулись с донесением: пусто!
– Да что он, по воздуху улетел? – возмутился граф Орлов. – Не Пегас, чай! Вот что – собак нужно пустить от самой конюшни.
– Да там все уже затоптано, – напомнил старший братец. – И куда, кроме дорожки, могли бы твои олухи погнать Сметанного?
– Может, его что испугало, и понес? – предположил младший брат. – Птица из кустов вылетела? Так… Сейчас всех своих поселян на ноги поставлю! Пусть берут факелы, пусть прочесывают все окрестности! Кто найдет след – тому пять рублей, все слышали? Кто коня приведет, тому – пятьдесят!
Но тратить деньги графу не пришлось. Час спустя его отыскал на дороге молодой лакей Павлушка, Васильев выученик.
– Ваше сиятельство, Сметанный сыскался! – закричал он издали, еле управляясь с лошадью. – Ваше сиятельство, сам на конюшню пришел!
Граф помчался домой.
Сметанный стоял у ворот загона, от людей шарахался, всхрапывал, часто дышал, никого не подпускал. Степана, хорошо ему знакомого, не желал признавать. Выпрячь себя из дрожек не позволял.
– Слава Богу. Велю благодарственный молебен отслужить, – сказал граф, соскакивая с кобылы. – Сметанушка, голубчик, умница! Сам дорогу домой отыскал! Степа, нужно на него хоть попону накинуть. Где-то бегал, вспотел, не простыл бы.
– Сметанушка, я это, гляди – я! – Степан, пытаясь подойти к жеребцу с попоной, чуть не плакал. – Сметанушка, дитятко!
– Дай-ка я, – непутевый Гришка, спешившись, пошел к коню. – Сметанушка!
– Перестань, не дури, – одернул его старший брат. – Он тебя еще не знает.
– Погоди ты… Сметанушка, красавец ты наш… Эй, кто-нибудь, сбегайте за мелюсом!
Вскоре в Гришкиной ладони лежал хорошая горсть мелко наколотого желтого мелюса; человек этот сахар низшего разбора есть не станет, разве что совсем небогатый, а кони его уважают. Протягивая Сметанному лакомство, Гришка подходил мелкими шажками, объясняя коню, что он, конь, самый лучший, самый славный, самый умный. Дивное дело – Сметанный слушал, не возражал и не пятился, не прял ушами. Как-то его голос старшего братца заворожил и успокоил. Правда, мелюс жеребец взял не сразу.
Потом конь позволил приблизиться и Степану. Степан распряг его, вывел из оглобель и велел ставить дрожки в каретный сарай. Тут-то и оказалось, что Сметанный привез гостью.
В дрожках лежала женщина. Никому и в голову не пришло осветить их фонарем, потому женщину и не заметили. На ней было платье, какое носят дома дамы, значит – не крестьянка, не мещанка. И была она без чувств. Когда стали ее трясти, обнаружили, что ранена в плечо и потеряла много крови.
– Дрожки – отмыть, даму перенести в желтую спальню, – распорядился граф Орлов. – Василий, ты в ранах смыслишь – раздень, пойми, что там с ней, перевяжи. Сметанушка, где ж ты этакую персону раздобыл?
– Сказывал я, ваше сиятельство, что в лесу стреляли! – вмешался Степан.
– Так где лес и где дорожка? – граф задумался. – И где, желал бы я знать, егеря и Ерошка с Фролкой?!
Он подошел к даме, которую, чтобы донести до спальни, уложили на носилки из попон и оглобель.
– И чья такова?.. Я ее, кажись, впервые вижу… Не обойтись без полиции… Ну-ка, посветите…
Фонарь поднесли совсем близко к лицу женщины.
– Что за страшная старуха, – сказал Орлов-старший. – Ей лет за полсотни, я чай…
– Менее. Голодом ее, что ли, морили? А платье-то бархатное… Василий, срежь с нее платье, да баб позови – пусть обмоют, да вот что! Пошли парнишку за Кабошкиным!