Добыча и охотники (СИ) - Печёрин Тимофей. Страница 13

А вот Хубар прийти на место общего сбора не поленился. Причем держался так, будто именно он, а не Аяг, командовал этим парадом. Остальные, кстати, даже не думали возражать.

— Что произошло? — вопрошал шаман, возвысив голос и заставляя гомонящих соплеменников замолчать да обратить на него, Хубара, внимание.

— Кангр… — отозвалась девочка, поднявшая тревогу, выходя навстречу Хубару и всхлипнула, — там…

Она показала в направлении леса.

— Ньяру покажет, — добавила девочка, подумав с мгновение, и шмыгнула носом. Все собравшиеся на берегу хелема как один двинулись за ней. Не остался в стороне и Сеня. Коль уж решил заделаться меж них своим.

Далеко идти не пришлось — несколько десятков метров. Лес даже сгуститься не успел. Сквозь остающиеся за спиной сосны еще можно было различить и голубое небо, и синеву реки. Вот только оглядываться было некому. Совсем не сосны за спиной и просвечивающее между ними небо вскоре заняли внимание хелема.

На суку одного из деревьев «красовалась» голова. Человеческая голова, насаженная на него как на грубую замену шеи. Кожа и волосы были забрызганы кровью, с подбородка свисали лоскуты кожи, а глаза уже успели пойти кому-то в пищу. Вот, например, той вороне, что топталась по макушке головы и как раз примеривалась к ее щекам.

Чувство голода птицы было, впрочем, не сильнее чувства самосохранения. При виде множества людей ворона не стала испытывать судьбу и, вспорхнув, оседлала ветку повыше. Взгляда с головы при этом, не спуская. И не теряя надежды, что двуногие без перьев уйдут, а голова останется.

Несмотря на кровь, отсутствие глаз и следы, оставленные вороньим клювом, хелема не потребовалось много времени, чтобы понять, кому голова принадлежала при жизни.

Аяг и Хубар подошли к дереву с головой на суку поближе.

— Кангр, — произнес шаман, подтверждая слова девочки, обнаружившей голову.

— Лучший охотник хелема, — вздохнув, вторил ему вождь, — Аяг часто ходил с Кангром в леса. И всегда Кангру и Аягу духи даровали удачу.

Затем оба переглянулись, будто без слов поняли, что означает эта голова на суку и чем вообще дело пахнет. А вот Сеня, например, не мог похвастаться таким пониманием.

— Но как… что вообще?.. — недоуменно подал он голос из толпы. Чувствуя себя совершенно не в теме, еще менее в теме, чем девчонка Ньяру. А значит, следовало признать, что попытку настроиться на одну волну с хелема можно считать безуспешной.

Те, впрочем, проявили снисхождение. Про себя признав, что новичок может и не быть достаточно осведомлен о делах племени. А если этот новичок еще и Сейно-Мава, то тем более ни к чему отмахиваться от него, ленясь объяснять. Может выйти себе дороже.

Так что те, кто был в курсе, немедля отозвались. Ньяру — в том числе. Из их нестройного хора обрывочных реплик Сеня уловил, что бедняга Кангр и еще двое мужчин-хелема отправились позавчера утром на охоту. К вечеру они так и не вернулись, но в племени не придали тому значения. Охотникам ведь и прежде случалось уходить далеко (а, значит, надолго) вглубь леса на поиски дичи. Которая вовсе не обязана была сама выходить на опушку охотникам навстречу. Оказавшись же перед выбором — продолжать поиски или вернуться с пустыми руками — охотники, разумеется, предпочитали первый вариант. Это уж даже Сеня понимал без объяснений своих невольных соплеменников.

Не вернулись Кангр сотоварищи и на следующий день. Однако и тогда беспокойство сей факт вызвал разве что у женщин этих трех охотников. А вот у детей нет. Дети в племени были своего рода закрытой кастой: общались в основном между собой, а родственные связи ощущали слабо. Точнее, каждый хелема и так мог считаться родственником другому. Если, конечно, к ним не присоединялись, разбавляя генофонд, чужаки вроде Сени.

Но вернемся к трем пропавшим охотникам. Возвращаться в пещеру, навьюченные добычей, они не спешили. А наутро третьего дня одного из охотников, Кангра (точнее, то, что от него осталось) обнаружила группа детей, спозаранку отправившихся за грибами.

Предводительствовала в той группе Ньяру. И она же, как самая длинноногая, шустрая и голосистая, первой помчалась сообщить о находке соплеменникам.

Остальные подтянулись следом. Решив, что лучше держаться от мертвой головы подальше. И, соответственно, от тех, кто ее на сук нацепил.

Других голов, совсем недавно принадлежавших охотникам-хелема, дети не обнаружили. Хотя не требовалось быть ни Шерлоком Холмсом, ни Пуаро, чтобы сообразить: и они вот так же надеты на сучья где-то в лесу. Было это столь очевидно, что даже не обсуждалось. Ни словом. Куда важнее были те, кто обошелся с тремя охотниками так жестоко. И чем это грозило всему племени.

Вернее, чем грозило — тоже было понятно. Неведомые… только для Сени злоумышленники наверняка не прочь были всех хелема так обезглавить да украсить их останками деревья. Но вот насколько серьезна эта угроза? На уровне Моськи, поднявшей голос на слона, или?..

Ответил на Сенин невысказанный вслух вопрос Хубар. И ответ был, похоже, скорее, «или».

— Аванонга пришли, — услышал его Сеня не в словах шамана, а, скорее, в интонации. А говорил шаман таким тоном, будто произносил речь на похоронах.

Хотя почему «будто»? По большому счету это и были похороны. Во всяком случае, мертвец… часть мертвеца присутствовала. Но скорбел ли Хубар только о несчастном Кангре или о судьбе всех хелема, включая себя, любимого — вот какой был главный вопрос.

Чтобы избавиться от дурной неопределенности, Сеня, как советуют психологи, шагнул навстречу собственным страхам.

— А что это за аванонга? — обратился он к Хубару, когда толпа хелема, снова как один человек, двинулась в обратный путь.

— Не-хелема, — отвечал шаман, — хотя похожи на хелема.

А Сеня про себя «перевел» эту дикарскую формулировку — поняв, что речь идет о другом племени. И отнюдь не дружественном.

— Чужаки, — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно молвил он, уточняя.

— Хуже, — бросил Хубар со смесью ненависти и отвращения, словно сквозь зубы сплюнул, — хелема служат добрым духам. И к добрым духам обращаются за помощью. К духам огня, согревающего хелема в холода. К духам воды — и духи воды не скупятся на рыбу для хелема. К духам леса, дарующим удачу на охоте…

Сеня мог бы возразить, напомнив шаману, что огонь может не только согревать, но и превращаться в пожар, без разбору губящий все живое, встретившееся у него на пути. Да и с добротой духов, помогающих в охоте и рыбалке, не так все однозначно. Ведь то, что есть благо для рыбака и охотника — чистейшее зло с точки зрения пойманных ими рыб, зверей и птиц.

Мог бы, да не стал. Хватило ума не затевать спор, когда ты не в теме. Особенно философский спор. Да еще с дикарем, руководствовавшимся своей, не такой, как у современников Сени, логикой.

Тем более что сказанное Хубаром дальше уже не вызывало возражений и мыслей о неоднозначности.

— …хелема просят духов солнца — и духи поднимают солнце каждое утро на небо, чтобы солнце светило и согревало хелема. Духи неба проливают на землю живительные дожди. А аванонга, — шаман сделал паузу, достойную опытного оратора или, если угодно, актера, — аванонга поклоняются злым духам. Духам голода, болезни… и даже смерти. Приносят им жертвы — но не зверей, как хелема. Приносят в жертву хелема… или других чужаков. Из племен, которые оказываются у аванонга на пути.

Снова пауза — шаман давал возможность Сене оценить услышанное. А затем продолжил:

— Сейно-Мава знает, как проходят жертвоприношения у аванонга? А вот так! — почти выкрикнул он последнюю фразу, когда Сеня пожал плечами, и махнул рукой, указывая себе за спину… и дальше, где осталась голова бедняги Кангра, — головы аванонга оставляют, как подношения духам. И когда головы гниют, аванонга говорят, что это духи смерти забирают свое. А тела жертв аванонга… пожирают, как хелема — рыбу или оленину. Аванонга верят, что разделив трапезу с духами зла, свяжут себя сильнее с духами. За что духи дадут аванонга силу. Сделают их ровней даже могучим Масдулаги.