Эннера (СИ) - "Merely Melpomene". Страница 68

— Я теперь понимаю, почему была здесь лишней! Ты хочешь… ты…

— Нет, — Алэй не дал ей договорить. Но она и не смогла бы сказать этого вслух: на миг испугалась, что настроение у него не хорошее, а истерическое, и за этим скрывается желание еще раз попробовать со всем покончить. — Приятно контролировать свое тело. Приятно ощущать силу. А это, — шпага со свистом рассекла воздух, — мне, вообще, нравилось всегда больше всего.

Роми вскинула руки.

— У меня нет на это сегодня времени… — пошла прочь.

— Роми, стой… Черт, Гретт, подержи, — звякнул металл, наверное, Алэй всучил свою шпагу Оэну. — Рэм! — Он догнал ее уже в коридоре. Поймал за руку, заставил остановиться. — Ну что ты…

— Ну что я?! Вы двое… Вы, как дети!

— Ага, — просто сказал он, улыбаясь.

— У вас ветер в голове.

— Ага. Всегда ты была ветром — теперь мой черед. И это здорово, это очень… живое ощущение. Светлое.

— Светлое… — передразнила она. — Алэй, ты же знаешь, вечной жизни впереди больше нет. А без нее не будет и неуязвимости. Все это — временное. Еще день, два, месяц — и все. Может, час! Ты сегодня себя изрежешь, развлекаясь с Оэном, а завтра не сможешь залечить! И он это знает… И…

— Ты права.

— Что?

— О, меня услышали! — он взял ее за вторую руку, сжал ладошки. Посмотрел в глаза. — Ты права, я, как ребенок. Как заново родился. Мир кажется другим, и я ветром по нему ношусь. Не знаю, что со мной сделала Мира, но будто… Знаешь, я верю, что она не просто починила мой позвоночник, а убила остатки рака, который продолжал меня травить все эти семьсот лет. А еще, может быть, я страшный эгоист, но я рад, что Тмиору наступает конец. Что придется вывернуть себя наизнанку. Что, может быть, мне понадобится пластырь, или даже поход к врачу и наложение швов, и что, может быть, останется шрам.

— Разве так просто? Посмотри! — она вырвала руку, махнула на окно. — Там который день идет дождь. ДОЖДЬ! Облака не мешают солнцу, но… Если… когда Тмиору наступит конец — мы погибнем. Нам некуда идти. Не у кого просить помощи. Содружества уже тысячелетия как не существует. Они заперли нас, чтобы мы тут сдохли, но в итоге мы пережили их. Заплатили свой долг Вселенным, нашли, как себя исправить…, но все равно погибнем.

— Мы всегда можем вернуться домой.

— Бэар не примет нас.

— Нас может не принять мегаполис под Сферой. Но планета, которую вы называли Эннера — пуста. Солнце даст необходимое, пока мы найдем решение. Выход, который не уничтожит впридачу пару-тройку миров.

Они не первый раз заговаривали об этом. Алэй, который никогда не считал себя атради, говорил — мы. И от этого ей становилось тепло. От этого она начинала верить, что все может еще получиться. А сейчас переставала злиться на порезы у него на предплечьях.

Он был с ней там, в пещере, полной светящихся шаров, когда Роми решила вернуться. Потом она ему все рассказала. Первому. С самого начала. С того, что еще совсем недавно не помнила.

Она боялась, что это испугает его. Отвернет. Ведь раньше Роми была абстрактно вечной, а теперь бесконечная жизнь превратилась в цифры. Но Алэй сказал, что это не имеет значения. Ничто не имеет. Ни древняя вина, ни старые ошибки. Есть только Мир, что рушится, и будущее, которое надо создать. Есть задача, и она, Роми, вовсе не одна против почти четырех тысяч идиотов, которые не хотят верить.

Но в первый раз она была именно одна. Перед Надстаршим. Теми, кто должен принимать решения. Кто должен заботиться и искать выход. Кто прожил столько, сколько существовали атради, как раса. Кто столько забыл.

Даже когда пошел дождь, первый за многие тысячи лет, а может быть, вообще, первый, Надстаршие ей не поверили. Роми видела, они боятся. Хотя ни за что не признаются в этом. Цепляются за прошлое, которое на самом деле лишь кроха в море их жизней, и отказываются делать шаг вперед.

Их Мир, наконец, получил возможность сдвинуться с мертвой точки, а они… они не хотели. Перемены за окном казались им просто временной непогодой. Пока еще ничем не грозили. Они играли в равнодушие. Но сделать вид, что ничего не происходит, не выходило даже у самых твердолобых.

Семьдесят шесть дней назад Замок утратил свою многомерность. Развернулся в плоскости, подминая лес, превращая деревья в щепки. Теперь это было гигантское полупустое строение, которому не хватало хорошей транспортной сети внутри. Об истинных размерах Замка никто, оказывается, не имел даже примерного представления. Непостижимым образом никто не пострадал.

Пятьдесят три дня прошло с тех пор, как взбунтовалось Море. Северное крыло Замка выходило теперь почти на самый берег, и когда первая волна врезалась в террасу, Роми была там. На балконе последнего этажа. Смотрела, точно так же не верила своим глазам, но не боялась. Вода ушла, откатилась на километры. Застыла, набралась сил и снова двинулась на каменные стены. Стихия хотела смыть их с лица Тмиора. Стихия видела в них заразу, болезнь, нарыв, который необходимо вскрыть, вспороть, вывести…

Ллэр оказался прав: этот Мир — искусственное образование, и так не будет продолжаться вечно. Надстаршие и в это не верили.

Пятьдесят один день тому назад Роми решилась. Вернулась в пещеру, полную сверкающих шаров, и в этот раз не стала отдергивать руку.

Теперь она знала — это место — пещера Вэра. Древнего бога, которому они перестали поклоняться за десятки тысяч лет до того, как первому доа пришло в голову шагнуть за грань возможного и дозволенного. Шары — капсулы памяти. Их воспоминания. Надстарших. Основателей. Семи с половиной тысяч атради. Тех, кто был до того, как Плешь стала втягивать новичков. Больше пятнадцати тысяч капсул. Только две тысячи четыреста двадцать шесть человек пережили последнюю перемену. Вторую перемену.

Вот что имел в виду Самар под «цена вам не понравится». Цена за уют нового мира. Цена за силу, власть. За свободу, на которую они уже не смели и надеяться. За перегрызенные прутья клетки, в которую их бросило Содружество пришлось заплатить смертью как минимум половины доани. Они отдавали себе отчет, на что идут, но все равно не думали, что результат окажется таким.

Как же жаль, что самый древний атради мертв! Может быть, он подсказал бы, как все остановить. Как не дать их миру вернуть себе изначальное состояние, погубив по пути тех, кого приютил на почти двадцать семь тысяч лет. Благодаря Самару, атради отгрызли у жизни огромный кусок, который потратили впустую.

Она теперь знала, сколько лет прошло с тех пор, как Фахтэ горела в огне, чтобы превратиться в Тмиор. Роми понимала, что становится другой. Смотрит на все иначе, что воспоминания последних тысяч лет — блекнут, что пустоту заполняет то, что когда-то принадлежало не ей, но от этого не становится легче.

Теперь она помнила время, когда ее не существовало. Помнила, как звали родителей. Знала историю своего народа, по книжкам, которые читала очень давно. Боги, в их мире были бумажные книги! По инфо-кристаллам, которые изучала, уже взаперти, потому что больше нечего было делать. По рассказам тех, кто старше.

В их истории хватало перемен. Сотни тысяч лет назад солнце Эннеры едва не убило молодую расу, вызвав резкий поворот в эволюции. Оно заставило приспосабливаться. Направило естественное развитие по другому пути. Чтобы выжить, древние доа должны были стать сильными. И они стали, начав с того, что поняли, как использовать отраженный свет Луны. Женщины научились лечить, себя, других. Мужчины — просто противостоять вредному излучению Солнца.

Они не жили вечно, но постепенно способность к регенерации увеличила продолжительность жизни почти вдвое. Они не ворочали основаниями Миров, но со временем развили умение по ним свободно путешествовать. Они многому научились. Телепатия, телекинез, левитация — все это больше не было сказкой. Но все равно в какой-то момент им стало тесно. В себе. В своей такой короткой жизни. Ведь сто пятьдесят — это так мало, только успеваешь во вкус войти! В болезнях, которые все еще приходилось лечить.