Несомненно ты (ЛП) - Энн Джуэл Э.. Страница 41

Он притягивает меня к себе так, что я устраиваюсь у него между ног, а спиной опираюсь ему на грудь.

— Если бы ты не получил травму, ты бы продолжил играть?

— Не знаю… возможно.

— Ты когда-нибудь жалел о том, что не продолжил играть?

Он обнимает меня и целует в макушку.

— Иногда, когда я хожу на игры или смотрю их по телевизору, я скучаю по этому, но не могу сказать, что именно жалею, что перестал играть. Многие думают, что я боялся начать играть снова даже, когда моя травма зажила, но правда в том, что я больше боялся не заиграть снова. Это было всё, что я умел.

— И как ты узнал, что принимаешь правильное решение?

— Я не знал… И до сих пор не знаю. Сложно оставить то, что любишь и ещё сложнее двигаться дальше. Но самое большое испытание — это не оглядываться назад.

И он снова целует меня в макушку. Самые сильные руки, которые я когда-либо встречала, снова обнимают меня — всю меня. Он говорит со мной через прикосновения, он обнимает меня так, что слова не нужны.

Если это не любовь, то в таком случае её просто не существует.

Мы идём вдоль берега, держась за руки и делясь самыми счастливыми воспоминаниями из нашего детства. Неудивительно, что больше всего воспоминаний из детства Лотнера связаны со спортом. Он не только занимался несметным количеством видов спорта, но и сам научился играть на гитаре. И когда я думаю, что он уже не сможет стать более горячим в моих глазах, он делает это. Он добавляет к моему уже и так разгоряченному виденью его, огромный кусок сексуальности в виде игры на гитаре.

— Я жду приватное выступление перед тем, как уеду.

Он обнимает меня за плечи и прижимает к себе.

— Нужно будет проверить своё расписание концертов.

Я щипаю его твердый пресс.

— Ладно, скажи мне вот что ещё. Был ли ты идеальным бойскаутом? Вежливый, очаровательный, добрый?

Он молчит, поэтому я не уверена, что он услышал меня. Покосившись на него, я вижу, как сильно сжаты его зубы и как крепко поджаты губы.

Он прочищает горло.

— Не всегда. Оглядываясь назад, были некоторые вещи, из-за которых меня, наверное, нельзя назвать хорошим парнем.

Мои любимые глаза избегают смотреть на меня, что выдаёт его вину за что-то.

— Такие вещи, как?..

— В восьмом классе мы с друзьями организовали клуб, — он делает паузу.

— Какой клуб?

Тот смешок, который вырывается у него из груди, намекает на то, что клуб был отнюдь не шахматным.

— Клуб спортсменов. А дом на дереве у меня на заднем дворе был нашим штабом. Хотя мы были слишком крупными к тому времени, чтобы втиснуться в тот домик. Было настоящим чудом, что он не рухнул на землю под нашим весом. В любом случае мы обсуждали важные «спортивные» дела.

— Оу, я поняла. Ты с твоими товарищами как раз были того возраста, когда решили, что вам нужны защитные приспособления — бандажи и «ракушки» для защиты паха. Но у тебя не хватало смелости попросить родителей купить их, поэтому каждый день после школы вы собирались вместе и вырезали ножами маленькие «ракушечки» для пениса из деревяшек, которые прибило к берегу и вязали на пальцах бандажи, используя остатки ниток, которые ты украл у мамы из её комнаты для вязания и… — я визжу, когда он хватает меня и перебрасывает себе через плечо, как какой-то мешок с картошкой.

— Маленькие ракушечки для пениса? — рычит он, шлёпая меня по едва прикрытой заднице.

— Хватит! Опусти меня!

Дюйм за мучительным дюймом моё тело скользит по нему, остановившись только, когда наши взгляды встречаются. Я хочу, чтобы его губы начали терзать мои или услышать колкий комментарий на мои слова, но он лишь качает головой и сдержанно усмехается.

Я опускаюсь на землю.

— Как я уже говорил... — он переплетает наши пальцы, снова возвращая меня к теме нашего разговора. — В нашем клубе спортсменов обсуждались девушки. Особенно интересовали новенькие, которые хотели стать черлидерами. Мы выбирали любимых кандидаток, исходя из их внешнего вида, популярности и прыгучести.

— Прыгучести? Это что-то вроде, как высоко они могли прыгнуть?

На этот раз он широко улыбается, но я не могу определить, что это улыбка означает.

— Это что-то вроде, какого размера у них сиськи.

А впрочем, неважно. Теперь я поняла эту улыбку. Это «я был перевозбуждённым подростком-извращенцем, и всё ещё отчасти горжусь этим» улыбка.

— Нашу систему оценивания мы называли «Фактор Прыгучести». «Пятёрка» — от такой красоты можно ослепнуть, а «единица» даже не стоила того, чтобы носить лифчик.

Вот вам и Святой Лотнер.

Я не должна смеяться — они унижали девушек, заставляли их смущаться и всё в таком роде, но я не могу удержаться. Это чертовски смешно.

— Ты смеёшься? — медленно и недоверчиво интересуется он.

— Я знаю... знаю. Мне следовало бы обидеться, — я качаю головой и пытаюсь отдышаться. — Возможно, если бы я не была такой пацанкой в том возрасте, то сейчас мне было бы обидней. Если и есть кто-то противоположный черлидирше, так это я.

Лотнер дёргает меня за хвост.

— Продолжай-продолжай. Теперь моя очередь вытягивать из тебя грязные подробности прошлого.

— «Грязные» — это ты верно подметил. Во времена моей «пацанской» юности, у меня была просто мания копаться в грязи на заднем дворе нашего дома. И я больше, чем уверена, что «Фактор страха» украл у меня эту идею, спустя год. Несколько соседских детей, по большей части мальчики, и я играли в нашу собственную версию этого шоу. Я перепробовала почти каждый вид насекомых, которые водились в Северном Иллинойсе, а ещё кроличьи какашки и жабий глаз.

Его подавленный вид был бесценен.

Я киваю, указывая на свои губы.

— Да-да, приятель. Всё верно. А ты целовал эти губы. Какашки, глаза жабы и насекомые.

— Отвратительно... больше слов у меня нет, — он закрывает глаза и вздрагивает от этих мыслей.

Мы снова доходим до нашей части пляжа.

— Нам пора возвращаться. Мне нужно сделать кое-какие исследования, а твоя любимая собака скоро захочет есть.

Лотнер прижимает меня к своей груди. Волны бьются о наши ноги.

— Но мы можем сначала быстренько окунуться? — я закусываю нижнюю губу, в жалкой попытке сделать щенячьи глаза.

— Сегодня немного прохладно. Ты замёрзнешь, когда выйдешь из воды.

Я пожимаю плечами и толкаю его в сторону воды.

— Ох! — визжу я, когда холодная волна накрывает нас по самые плечи.

Лотнер прижимает меня к себе и глубоко целует.

— Какашки, глаза, насекомые, — бормочу я ему в губы.

— Заткнись.

Он хватает мою задницу, и я оборачиваю ноги вокруг его талии. Ощущение его возбуждения заставляет меня желать большего. Его умелые руки освобождают мою грудь от верхней части купальника, а пальцы сжимают соски. Это совершенно точно самая сексуальная вещь, которую я когда-либо делала. Я боюсь, что вмешается аналитическая часть мозга и украдёт этот момент. Поэтому крепко прижимаю его к себе, начиная тереться о его член, в надежде предотвратить любое вмешательство его или моего рационального мышления.

Мы подходим поближе к пляжу, и я чувствую укол разочарования, когда он ставит меня обратно в воду, которая уже по колено. Я прикрываю свою грудь.

— Нет-нет-нет, — он качает головой, и мне хочется закричать от восторга, когда я вижу, как дюйм за дюймом его шорты скользят по бёдрам. Став на колени на мелководье, он садится на пятки и притягивает меня к себе на колени. Вокруг ни души, но тот факт, что на этом холмике, покрытом травой, может кто-то появиться, заставляет чувствовать себя рискованно, непослушно. Этот момент сексуальный и волнующий.

Пока его рот занят одной грудью, рука принимается мять вторую. Схватившись за его волосы, я притягиваю его ближе к себе. Одной рукой я наглаживаю его эрекцию, пока он не стонет у моей груди. Я задыхаюсь, когда он кусает мой сосок. Просунув руку между нашими телами, он сдвигает в сторону мои плавки. Погрузив ноги в песок, я приподнимаюсь так, чтобы его твёрдый член оказался у меня между ног и, наконец, позволяю ему войти в себя.