Маленький гончар из Афин (Историческая повесть) - Усова Александра Петровна. Страница 24

— О Ксанфий, — вздохнул художник, — если бы ты только знал, как полюбил я моего приемного сына и как хочу я для него удачи в жизни! Не славы, нет! Только удачи и достижения большого мастерства в любимом деле!

— Это мне хорошо знакомо, друг мой! — улыбнулся старик. — Я тоже огорчаюсь тем, что мой любимый ученик не достигнул того, о чем я мечтал для него. Но все же попробуем посоветоваться с Фидием. Он как-то говорил мне однажды, что хочет взять несколько юношей учеников к себе в мастерскую. Я скажу ему, что одного такого юношу, способного к разрисовке керамос и трудолюбивого, я нашел для него. Хочешь ты этого?

— О Ксанфий, ты всегда был отзывчивым и добрым человеком! И то, что ты предлагаешь теперь мне, было бы поистине добрым делом для нас с Архилом!

— Тогда идем теперь же вместе со мной к Фидию! — решительно заявил старик. — Я много раз рассказывал Фидию о моем ученике Алкиное Кадриде, которого никак не могу отыскать в Афинах, и он охотно уделит тебе свое время для беседы. Пошли!

— Обожди, дорогой учитель! — остановил его Алкиной. — Прежде чем идти к Фидию, я должен поговорить с Архилом и сказать хозяину, почему я должен буду опоздать на работу. Но к ваятелю мы пойдем с Архилом! Это я обещаю тебе! А ты заранее поговори с ним и узнай его решение.

Ксанфий с досадой махнул рукой.

— Твоя нерешительность и несмелость в важных делах всегда были причиной твоих неудач в жизни! — проворчал он. — Но на этот раз я готов уступить тебе. Потолкуй с мальчуганом, предупреди хозяина, что завтра с утра задержишься немного, и я встречу тебя возле дома ваятеля. Согласен?

Они простились. Довольный этой неожиданной встречей со старым другом, Алкиной поспешил на стадион.

В это утро на Афинском стадионе собрались все молодые воины, которые выразили желание участвовать в беге колесниц на празднике в честь Посейдона. Среди них было немало сыновей архонтов и стратегов, гордых своим знатным происхождением и богатством.

Когда художник Алкиной пришел на стадион, аристократы стояли неподалеку от входа, готовясь к проездке коней.

Некоторые из них пренебрежительно посмотрели на Алкиноя.

— Ума не приложу, как мог затесаться этот художник из лавки горшечника Феофраста на стадион! — насмешливо заметил один из молодых воинов.

— Пусть тебя это не тревожит, Патрокл! Скромный вид и бедная одежда этого человека еще не говорят о том, что он не происходит из знатного рода!.. Кстати, этот художник, как мне говорили, сын доблестного Эния Кадрида, — рассмеялся приятель молодого аристократа, — того самого, который участвовал в бою у Саламина и погиб в бою. Его имя хорошо известно в Афинах!

— Тогда объясни мне, почему же сын славного стратега, прославившего своей доблестью Афины, унизил себя до того, что стал простым ремесленником? — удивился Патрокл.

— Говорят, что старший брат лишил этого художника наследства при разделе имущества после смерти отца, и Алкиной Кадрид стал бедняком.

— Слова твои близки к истине, Орест, — заметил один из воинов, стоявший рядом с Патроклом. — Иначе зачем бы племянник Перикла решился доверить этому человеку своих белых коней и колесницу для участия в состязаниях?

Алкиной не слышал их разговора. Он стоял возле коней, на которых готовился ехать, и ласково поглаживал их гривы.

— Взгляни, Патрокл, — обратился к сыну архонта Пелея один из молодых воинов, — как заботится этот художник о конях своего благодетеля! Он разглаживает им гривы, смотрит, как они подкованы…

— Еще бы! — насмешливо отозвался тот, кого называли Патроклом. — Хотел бы я посмотреть, что сделал бы Алкивиад с этим человеком, с этим сыном Эния Кадрида, если бы с одним из белых коней случилась беда!

Молодые воины засмеялись.

— Да, ты прав! — отозвался один из них. — Мне даже жаль этого Кадрида… Ведь при всей его внешней обходительности Алкивиад часто бывает груб и жесток! Я немало слышал рассказов о том, как поступал он с теми, кто не сумел угодить ему.

— А я не верю этим рассказам! — взволнованно заметил один из молодых воинов — Мегакл. — Алкивиад мне друг. И у него так много завистников, которые осыпают его сплетнями и всякими выдумками. Я не спорю, Алкивиад бывает иногда несдержан и честолюбив, но он добр и щедр в помощи другим! Недаром его так любит Сократ! Да и Перикл не чает в нем души!

— Ну, своей расточительностью, положим, Алкивиад любит щегольнуть, — усмехнулся Патрокл, — а вот в искренность его доброты я не верю! Однако я понимаю тебя, Мегакл… — обнял он молодого воина. — Ты друг Алкивиада, и ты находишься под обаянием его обходительности с друзьями, а, кроме того, ты поэт… и тебе свойственно восторженное преклонение перед красотой, а что твой друг красив — об этом спорить с тобой никто не будет! В Афинах нет человека, пожалуй, красивее Алкивиада!

Юноша смущенно умолк.

Началась проездка коней, и воины должны были прервать свой разговор.

Фидий работал в своей мастерской, когда к нему вошли Алкиной и Архил. Весь испачканный глиной, ваятель только слегка приподнял вверх правую руку в знак приветствия.

Два его ученика-помощника укрывали от палящих лучей солнца незаконченные торсы и бюсты. Ксанфия не было среди них.

— Привет тебе, великий мастер! — подошел ближе к ваятелю Алкиной. — Может быть, мы пришли не вовремя, но я поторопился, зная, что ты скоро снова покидаешь Афины.

— Ты привел с собой своего сына, художник? — Скульптор бросил беглый взгляд в сторону Архила. — Мне Ксанфий говорил о нем, да и, кроме того, на днях в доме Перикла я видел амфору, разрисованную этим юношей… — добавил ваятель с улыбкой.

— Ты привел с собой своего сына, художник? — Скульптор бросил беглый взгляд в сторону Архила.

Архил замер на месте, ожидая, что будет говорить о его работе великий ваятель. Алкиной только опустил голову.

— Должен сказать тебе, юноша, — продолжал Фидий, — что работу эту ты выполнил не так плохо, особенно для начинающего художника — в ней чувствуется дарование и большое усердие в отделке деталей одежды. Я даже похвалил эту амфору там, в доме Перикла, но тебе лично скажу, юноша, что разрисовывать амфоры такими изображениями танцовщиц я бы тебе не разрешил. Пока это рано для тебя. Тебе сначала следует еще многому поучиться, — взглянул Фидий на Архила. — Для таких рисунков требуется твердая рука художника и мастерство, которого у тебя пока еще нет. Тебя нужно еще многому учить, мальчик, — добавил мягко ваятель, — но я согласен оставить тебя учеником в моей мастерской, если ты обещаешь мне усердно и терпеливо работал… Приходи сюда в мою мастерскую после праздника Диониса, — продолжал Фидий. — На днях я и оба моих ученика, Алкамен и Агоракрит, уезжаем в Олимпию заканчивать там работу над фресками в храме Зевса, а за это время ты хорошенько подумаешь и решишь, приходить ли тебе сюда, ко мне в мастерскую, или нет, чтобы учиться мастерству ваятеля, — добавил он с лукавой улыбкой.

Архил молчал, взволнованный и смущенный.

Любимый ученик Фидия, Алкамен, стоявший возле своего учителя, был свидетелем всего этого разговора. Он молча приглядывался к молодому гончару, вспоминая о том времени, когда и сам он, бедняк, афинский юноша, пришел вот так же в мастерскую великого ваятеля, умоляя Фидия взять его, Алкамена, учеником к себе.

«А терпения учиться мастерству ваятеля хватит у тебя, юноша? — спросил у него Фидий строго и придирчиво. — Я лентяев учениками к себе не хочу брать! Мне нужны трудолюбивые и способные помощники!»

«Терпения у меня хватит, мастер!» — твердо и коротко ответил тогда юный Алкамен. И он сдержал свое слово. Долгие годы трудился он в мастерской ваятеля Фидия. И вот теперь он сам стал ваятелем. Немало забот и внимания уделил ему его учитель, пока имя ваятеля Алкамена, ученика знаменитого Фидия, не стало известным людям, пока его статуи богинь Афродиты и Геры не украсили лучших храмов Эллады.