Снежная королева - Виндж Джоан. Страница 6
— Говорил я, надо свечку с собой захватить…
— Не так уж тут темно. — Мун удивленно посмотрела на него. — А странно, что свет становится все зеленее и зеленее…
— О чем ты говоришь? У меня лично такое ощущение, словно я заживо в могилу попал… я и тебя-то не вижу!
— Да ладно тебе, — в ней тоже проснулась неуверенность. — Здесь все хорошо видно — просто нужно глаза открыть. Ну же, Спарки! — Она дернула его за руку. — Ой, ты слышишь? Какая-то музыка…
— Нет. У меня от этого местечка мороз по коже.
— Ну, перестань, хватит. — Она дернула его сильнее, но сама насторожилась.
— Нет… погоди-ка… — Он сделал несколько шагов и остановился. Потом прошел немножко еще.
Неведомая музыка теперь наполнила ее всю, особенно громко она звучала в голове и оттуда как бы растекалась по телу вместе с током крови, в такт биению сердца. Музыка скользила, касаясь ее кожи, точно шелк, от нее исходил дивный аромат и зеленоватый свет моря.
— Неужели ты не слышишь, не чувствуешь?
— Мун… — Спаркс снова что-то недовольно проворчал, видимо, в очередной раз споткнувшись о камень. — Мун, не говори ерунды! Нет, ничего из этого не выйдет. Я и разглядеть-то ничего не могу, тишина, как в гробу… и я… я падаю, Мун! — Голос его как-то странно сорвался.
— Нет, никуда ты не падаешь! Не можешь ты упасть. — Она как-то рассеянно посмотрела на него и увидела, что он действительно с беспомощным видом, как слепой, шарит вокруг себя руками; во взгляде его было смятение. — Ах нет, Спарки, не можешь ты…
— Я не могу дышать, это не воздух, а какая-то смола. Придется нам вернуться назад, пока еще не слишком поздно. — Он сильнее сжал ее запястье, притягивая к себе, стараясь увести от этой музыки и зеленого света.
— Нет. — Она накрыла его руку свободной рукой, пытаясь разжать пальцы. — Назад ты пойдешь без меня.
— Мун, ты же обещала! Мы дали клятву… ты должна, должна вернуться со мной вместе!
— Нет, не должна! — Она вырвала руку и увидела, как он отшатнулся, потрясенный до глубины души. — Спаркс, прости меня…
— Мун…
— Прости… — Она попятилась в объятия плывущей к ней музыки. — Я должна! Теперь я уже не могу остановиться, я уже ничего не могу поделать… это слишком прекрасно. Пойдем со мной! Попробуй, ну пожалуйста, попробуй! — Она все дальше и дальше уходила от него.
— Ты же дала клятву. Вернись, Мун!
Она повернулась и побежала, и его зов заглушила волна немыслимого восторга, затопившая все ее существо.
Она бежала, пока расщелина не стала шире и не выплюнула ее на вырубленную в скале площадку, освещенную обыкновенным масляным светильником. Мун зажмурилась и стала тереть глаза, внезапно ослепленная его золотым сиянием, словно действительно вышла на яркий свет из непроницаемой тьмы. Когда же она вновь обрела способность видеть, когда в душе стихла торжественная и прекрасная музыка, освободив ее от своих ласковых пут, то она вовсе не удивилась, увидев, что ее уже поджидает Клавалли и еще какой-то незнакомый мужчина… Клавалли, чьей улыбки Мун никогда не смогла бы забыть, сколько бы лет ни прошло…
— Ты ведь… Мун? Значит, ты все-таки пришла!
— Я вспомнила, — кивнула Мун, сияя от радости и сознавая, что избрана. И утерла слезы.
Глава 2
Город Карбункул пристроился, подобно гигантской, закрученной спиралью раковине, у самой кромки океана на одном из северных островов планеты Тиамат. Его дыхание как бы повторяло вздохи моря — приливы и отливы, — и даже форма его сама по себе казалась принадлежащей океанским глубинам, словно он действительно был рожден великой Хозяйкой. Карбункул называли еще «Город-на-ходулях», потому что покоился он на гигантских опорах, уходящих в морские глубины; под его покрытым множеством рытвин и отверстий «брюхом» была устроена отличная безопасная гавань, где суда могли не бояться капризов погоды и штормов. А еще этот город называли порой Звездным портом, потому что он, помимо всего прочего, был крупнейшим центром межпланетной торговли; настоящий же космический порт располагался в центральной части острова, и жителям планеты Тиамат запрещено было появляться даже на прилегающих к космопорту территориях. Ну а Карбункулом его называли потому, что для кого-то город этот был похож на драгоценный камень, а для кого-то — на гноящуюся язву.
Однако его сходство с опустевшей раковиной жалкого морского обитателя было обманчиво. Изнутри Карбункул больше всего напоминал гигантский муравейник, населенный не только уроженцами самой планеты Тиамат, но и иных миров. Его нижние уровни, имевшие выход прямо в море, служили приютом бедному люду — рабочим, морякам и различным иммигрантам; выше начинался так называемый Лабиринт, обитатели которого отличались значительно более высоким уровнем материального благосостояния и образованности: здесь жили в основном различные инженеры и техники — как местные, так и инопланетяне; кроме того, Лабиринт буквально кишел торговцами и предпринимателями разного калибра, создававшими густую питательную среду для индустрии развлечений, в том числе и весьма сомнительных. Здесь высокорожденные дети Зимы веселились, устраивали ссоры и дуэли, сорили деньгами, экспериментируя с экзотическими видами возбуждающих средств и наркотиков, завезенных на Тиамат инопланетными купцами. А потом самые знатные из них возвращались к себе, на верхние уровни, поближе к почитаемой ими Снежной королеве, знавшей и видевшей все, что происходит вокруг, и полностью контролировавшей все источники влияния и власти в этом огромном, невообразимой городе. И знатным господам трудно было даже вообразить себе, что путь, которым они следуют почти полтораста лет, направляемые одной и тою же рукой, не вечен и конец его близок.
* * *
— …Ничто в этом мире не вечно!
Ариенрод, стоя в полном одиночестве, слушала голоса, доносившиеся из потайного динамика, вделанного в резную мраморную раму огромного зеркала. Через это зеркало можно было также наблюдать за тем, что происходит в соседней комнате, но сейчас оно оставалось непрозрачным и отражало лишь ее собственное лицо. Невидимые ей представители местной знати и придворные обсуждали всего-навсего проблему порванной струны у зеликса, инопланетного музыкального инструмента, а вовсе не тревожившие королеву вопросы ближайшего будущего. Впрочем, с порванной струны они вполне могли перейти и к обсуждению более существенных вещей, ибо будущее самым непосредственным образом было связано с поломкой этой иноземной игрушки. Во всяком случае, ее собственные мысли заняты были только будущим — точнее, отсутствием оного.
Она смотрела в окно — собственно, это была стеклянная стена самой верхней комнаты ее дворца под остроконечной крышей, увенчанной звездой. Это была вершина ее города, ее мира, и отсюда она, Снежная королева, могла видеть не только закручивающиеся спиралью стены Карбункула, но и острова среди стальных, с белыми барашками волн. Или же — как и сейчас — перед ней, подобно сверкающему горну, распахивалась безбрежная ночь, горевшая огнем пятидесяти тысяч солнц: в эту галактику их планета попала случайно миллиарды лет назад. Впрочем, бесчисленные звезды, похожие на крупные светящиеся снежинки, нисколько не трогали Ариенрод — ни теперь, ни когда-либо прежде. Лишь одна из них, небольшая и ничем не примечательная, заставляла ее душу трепетать от чувства, весьма далекого от восторга и куда более мрачного. То была Летняя звезда, та самая, чей яркий свет означал, что они приближаются к Черным Воротам, некогда захватившим в вечный плен странствующие солнца-Близнецы, дающие жизнь планете Тиамат.
Черные Ворота представляли собой нечто, не совсем понятное ей; инопланетяне называли их «черной дырой»; среди множества тайн, известных только инопланетянам, был и секрет использования подобных «черных дыр» в качестве проходов в иные галактики при использовании космических кораблей, движущихся со скоростью, превышающей скорость света. Ариенрод знала лишь, что только через Ворота можно попасть в семь остальных обитаемых миров Гегемонии, хотя некоторые из них находились так далеко от Тиамат, что и представить себе было невозможно. Все семь миров были тесно связаны не только друг с другом, но и с бесчисленным множеством необитаемых планет, на которые космические корабли Гегемонии попадали тоже через Черные Ворота, где пространство было скручено как бы жгутом и завязано в таинственные узлы, позволявшие недосягаемому становиться вдруг совсем близким и ловившие время в некую ловушку.