Первый враг пантеона (СИ) - Петриков Денис Юрьевич. Страница 4

Виктор поймал взгляд мальчишки, тот улыбнулся ему одним лишь уголком рта и кивнул в угол клетки, туда, где стояла накрытая льняным полотенцем корзина. В корзине оказалась деревянная фляга с водой, немного вяленого мяса и пару посредственно вымытых клубней репы. Есть и пить хотелось чертовски, отчего брезговать, конечно, не приходилось. Но прежде, чем есть, точнее даже пить, хотелось сделать кое-что ещё.

Телега ехала в составе внушительной процессии. На вскидку в отряде насчитывалось человек сто конных, два экипажа, пятёрка телег, одна из которых его — Виктора невольное убежище. Основная масса конных латников двигалась впереди, небольшой отряд, человек двадцать тех же латников, замыкали процессию.

Рядом с телегой ехали лишь трое, несмотря на это можно было уверенно утверждать, что о действиях пленников пекутся и безвредными их не считают. Позади клетки, в телеге следующей, развалившись на соломе, ехало с десяток хмурых, вооружённых арбалетами и мечами воинов, в лёгкой броне и в широкополых шлемах на головах. Оставшиеся три телеги были доверху забиты походным скарбом и всё равно выходило, что скарба этого на сотню воинов выходит не сильно то и много. Впереди передвижной тюрьмы плелись по каменистой дороге два экипажа. Один представительный, покрытый неброской, но изящной отделкой, второй простой и грубый, вероятно почтовый. Двигались сравнительно быстро, где позволяла дорога до десяти имперских миль в час. Там же, где дорогу подпортили оползни или же капризы реки, решившей вдруг поменять русло, движение замедлялось до скорости усталого пешехода.

Однако сейчас Виктора больше интересовало ближайшее окружение, а именно те трое, точнее четверо, которые находились рядом с клеткой. Впереди, в беспокойных от горного ветра шерстяных плащах, ехали двое конных рыцарей, хмурых, задумчивых и уставших. Они, в отличие от возницы — мрачного и безразличного, периодически поглядывали на пленников. Сбоку же, ехал вчерашний молодой рыцарь с крыльями сокола на шлеме. Сегодня и он поменял свой золотой плащ на серый — плотный, шерстяной.

— Уважаемый, — осторожно обратился Виктор к ехавшему сбоку молодому рыцарю, — как бы справить нужду? Я бы и рад сбегать до леса, но уж больно малы промежутки между прутьями.

Рыцарь взглянул на него с интересом, почти весело.

— Если по большому, жди привала, скоро уже, час, не более, наложишь в клетке, получишь плетью. А если по малой нужде, так сквозь прутья, только, если хочешь сохранить доброе моё отношение к своей скромной персоне, не в мою сторону.

— Более я от вас не хотел узнать уважаемый, — поблагодарил рыцаря Виктор.

Рыцарь, теперь уже откровенно, пусть и с лёгкой надменностью, улыбнувшийся, произнёс:

— Для тебя милорд, человек без имени, если уж мы заговорили о добром отношении.

Перейдя на другую сторону клетки, Виктор справился с удерживающими грубые холщовые штаны завязками, мазнул взглядом по источающему безразличие Молчуну и спящему эльфу, после чего обрушил на дорогу содержимое мочевого пузыря, набравшегося за день, а может даже и за два. И пока тело сбрасывало лишнее, ясная сегодня голова успела подумать немало полезных мыслей.

«Первое, — думал Виктор, — наши конвоиры не являются разбойниками или же какими-то полулегальными силами, не являются они и регулярной армией, скорее всего какой-то род специальных войск, либо же орденские силы. Какого из орденов? Знать бы».

И он взглянул на развивающийся впереди процессии штандарт с белым соколом на зелёном фоне.

«Второе, — продолжил размышлять он, — относятся ко мне не как к преступнику или же человеку совершившему дурное дело. Если судить по состоявшемуся только что разговору и заодно по разговору вчерашнему, скорее я некий ценный свидетель, в голове которого, однако, свидетельства отсутствуют».

Закончив и завязав удерживающие штаны завязки, Виктор уселся на прежнее место, взял флягу и с жадностью выпил треть, после чего ещё раз посмотрел на спящего эльфа.

«Если воспринимать слова ушастого всерьёз, — размышлял пленник, — то свидетель я настолько важный, что, когда обнаружится, что сказать мне нечего, наверняка приложат все доступные для освежения моей памяти усилия. Возможно, до поломанных пальцев не дойдёт, зачем, если есть магия. Вот только что лучше — поломанные пальцы или поломанная голова? Окончание вчерашний беседы ясно намекнуло на вероятность второго варианта. Кто был тот старик и как его звали? Ренгис кажется. Он маг? Что могут маги?»

Взявшись за вяленое мясо, Виктор принялся копаться в своей памяти на предмет возможности магов. Увы, память оказалась пуста. Он знал, что маги — это те, кто творит вещи необъяснимые и непосвященным в магию недоступные. Но как творят и какие вещи — здесь абсолютный пробел. После он попытался вспомнить, кто есть эльфы и чего можно ожидать от них, но и здесь голова оказалась чиста. Следствием раздумий, была лишь уверенность, что там, где он жил раньше, эльфы были не частыми гостями, если были такими гостями вообще».

Пусть вяленое мясо отлично утоляло голод, закончилось оно неприлично быстро. Решив, что возможно всякое, а хорошее отношение штука не стойкая и когда его накормят в следующий раз неизвестно, пленник взялся за репу, сгрызая и сплёвывая на землю те места, где в переплетениях корешков осталась земля. То, что клубни слегка грязные, не страшно, репа, как известно, сама по себе лечит от всяких желудочных бед и прочих недомоганий.

«Не мешало бы побеседовать с эльфом, — подумал Виктор и посмотрел на едущего рядом с клеткой рыцаря, раздумывая не вовлечь ли того в беседу.

Куда больше тянуло поговорить с ушастым попутчиком, но и будить того не хотелось, особенно когда рот занят набиванием желудка. Молчун же, судя по прозвищу и опыту последних дней, разговоры не жаловал, отчего оставалось только ждать. Приставать же с расспросами к рыцарю с крыльями сокола на шлеме не хотелось: кто их знает местных милордов с их отношением. Как итог, пленник решил заняться пассивным и не требующим собеседников способом получения информации, а именно, принялся созерцать окружающую действительность.

Позади, в том направлении против которого процессия удалялась с доступной ей скоростью, сияли величественные белоснежные шапки гор. Высотой в десятки, а то и в сотни имперских миль, они походили на грозных великанов, надевших по известному лишь им одним поводу белоснежные колпаки. Ближе к земле горы темнели, чернели и тяжело нависали над бесконечными холмами, где-то лысыми и каменистыми, а где-то поросшими густым, не знавшим топора лесоруба лесом.

«Мы отошли от гор не менее чем на полсотни миль, а предгорье всё тянется и тянется, такое вообще возможно? — спросил себя пленник и тут же подивился своему вопросу: — Странный вопрос для живущего у гор охотника… Хотя, как там говорил старик — маг — «вытеснение» или «подселение».

Отчего-то расстроившись, Виктор посмотрел в голову процессии, туда, где ехавшие впереди конники несли на длинных древках два развивающихся на холодном горном ветру знамени — белый сокол на зелёном фоне и ещё одно — красное солнце на черном, с серебряными звёздами полотне.

В полной потере памяти внезапно открылся один положительный момент: обнулились все ценности, связи и стереотипы, отчего исчезли и порождаемые ими важность и тревоги. Остался лишь необходимый минимум жизненной информации. Как итог действительно волновало Виктора лишь его непосредственное положение пленённого человека.

«Откуда везут меня эти люди и главное куда?» — задал себе насущный вопрос пленник.

Сейчас колонна двигалась по дну глубокого перевала, с обширными, то каменистыми, то поросшими травой, пологими склонами. По правую руку, шагах в тридцати, шипела и пенилась бурная горная река локтей сорок в ширину. Дорога была хорошая, знающая не только копыто лошади, но и кирку ремонтной бригады. Иногда река сильно брала влево и тогда дорога забиралась на срытый на пологой стенке перевала серпантин. На отрезках же где вода текла ровно, и дорога шла ровно, даже как-то лениво, что ли. Впереди, там, где взгляд мог вынырнуть за стены перевала, простирались бесконечные разношёрстные холмы и лишь далеко впереди, дымка светлела и растекалась в ровную линию, показывая, что до равнины осталось примерно миль пятнадцать — двадцать.