Рассказы. Часть 1 - Кэмпбелл Рэмси. Страница 24

Приземистое черное здание было шириной в четыре дома и в четыре этажа высотой. Он часто укрывался от дождя под навесом из стекла и железа, но чем бы в те дни ни являлось это место, оно не было Старым Отелем. Вращающиеся двери, с жалобным стоном цепляясь за борозды в полу, впустили его в темную коричневую приемную, где единственным источником света была большая лампа над лестницей. Худая седоволосая женщина за стойкой закончила отстукивать по подбородку в такт какой-то мелодии (дум-да-дум-да-дум-да-дум), подровняла стопку бумаг и посмотрела на него, улыбнувшись и приподняв брови.

— Здравствуйте, могу я вам помочь?

— Да, извините. — Слэйд шагнул вперед, чтобы она могла видеть его. — Мне нужна комната на ночь.

— Какую вы хотите?

— Простите? Что-нибудь наверху, — Слэйд запнулся, начиная краснеть и стараясь не смотреть в ее пустые глаза.

— Уверена, мы сможем вам помочь.

Он не сомневался в этом — доска для ключей позади неё была полной.

— Тогда я заполню какую-нибудь вашу бумагу?

— Да, сэр, спасибо.

Перед ней была стопка бумаг, но не было ручки. Слэйд снял колпачок со своей чернильной ручки и заполнил верхний бланк, затем сунул стопку ей в руки, когда те начали ощупывать стойку.

— Комната двадцать наверху, не так ли? — сказал он чересчур громко. — Можно мне ее?

— Если мы можем сделать что-то еще, чтобы вы почувствовали себя дома, только дайте нам знать.

Он решил, что это значит «да».

— Я возьму ключ?

— Большое спасибо, — сказала она и ударила по звонку на стойке.

Возможно, она и не поняла его, но человек, открывший дверь между лестницей и стойкой, похоже, слышал Слэйда достаточно ясно, поскольку он лишь показал темное лицо в приемную прежде чем снова закрыть дверь. Слэйд наклонился через стойку, его щеки стянул румянец, и подцепил ключ одним пальцем, почти шарахаясь от служащей. Работа целыми днями при тусклом свете не пошла на пользу ее фигуре, если выражаться мягко, и теперь он увидел, что листы, которые она перебирала, были чистыми.

— Готово, — пробормотал он и протиснулся к лестнице.

Верхние этажи были освещены только окнами. Тусклый солнечный свет обходил ряды бесформенных белых дверей. Если отель и берег электричество, это не сулило ничего хорошего благосостоянию города. Все равно, когда Слэйд вошел в комнату, пахнущую старыми коврами, и прошел к окну, чтобы впустить немного воздуха и солнечного света, он впервые увидел парк.

Насыпь отходила от главной дороги в нескольких сотнях ярдов от отеля, и там заканчивались боковые улицы. Железная дорога отгораживала милю или больше громоздких незнакомых зданий, в которых он мог различить только то, что у них на крышах были названия. Все названия смотрели от него, но это должен был быть парк. Он был полон людей, собравшихся вокруг зданий, и железная дорога была подготовлена к поездке; вагоны с ухмыляющимися ртами были сцеплены на склоне дороги.

Конечно же в вагонах были не люди. Это должно быть манекены, хранившиеся там, чтобы не мешаться. Их длинные серые волосы колыхались, их головы синхронно раскачивались на ветру. Они казались более живыми, чем ожидающая толпа, но не это сейчас волновало Слэйда. Он желал, чтобы дом, в котором он провел первую половину своей жизни, сохранился после переустройства.

Отвернувшись от окна он увидел карточку над телефоном у кровати. НАБЕРИТЕ 9 ДЛЯ ИНФОРМАЦИИ О ПАРКЕ, гласила она. Он позвонил и ждал, пока комната погружалась обратно в затхлость. Наконец он обратился:

— Информация о парке?

— Здравствуйте, чем могу помочь?

Ответ был таким скорым, что говорящий, должно быть, молча поджидал его. Пока он делал вдох, чтобы отогнать неожиданность, голос сказал:

— Разрешите спросить, откуда вы узнали о нашем парке?

— Я купил долю, — сказал Слэйд, отвлекшийся на то, откуда он мог знать голос говорящего. — Вообще-то я отсюда. Хотел сделать что в моих силах для родных мест.

— Мы все должны возвращаться к корням. Нет прока в промедлении.

— Я хотел спросить про парк, — перебил Слэйд, возмущенный тем, как голос отступил от своих обязанностей. — Где он заканчивается? Что сохранилось?

— Изменилось меньше, чем вы можете подумать.

— Вы не знаете, улица Надежды все там же?

— Все, что люди желали, было сохранено, всё, где они почувствовали бы себя по-настоящему дома, — сказал голос, и, еще более возмутительно, — Будет лучше, если вы сами пойдете туда и посмотрите.

— Когда откроется парк? — почти закричал Слэйд.

— Когда вы туда доберетесь, не бойтесь.

Слэйд сдался и взмахнул трубкой — театральный жест, который заставил его гневно вспыхнуть, но не смог заглушить чувство вины, которое разбудил голос. Он переехал в Лондон, чтобы жить с единственной женщиной, с которой он делил постель, и когда они расстались друзьями менее чем через год, он не мог вернуться домой: его родители настаивали бы, что разрыв доказывает их правоту насчет нее и их отношений. Отец винил его в том, что он разбил матери сердце, и мужчины не разговаривали с момента ее смерти. То, как отец Слэйда смотрел на него поверх ее могилы, навсегда охладило чувства Слэйда, но без чувств живется легче, как он часто говорил себе. Теперь, дома, он чувствовал, что вынужден помириться со своими воспоминаниями.

Он заставил себя выйти из комнаты прежде, чем его мысли начали угнетать его. Служащая перебирала бумаги. Когда Слэйд вышел в приемную, дверь портье открылась, темное лицо выглянуло и скрылось. Слэйд проходил вращающиеся двери когда служащая сказала, «Здравствуйте, чем могу помочь?» Он выскочил через двери, с пылающим лицом.

Улица была такой же пустынной. Омертвевшее небо, казалось, зависло прямо над шиферными крышами как призрак дыма старинных фабрик. Даже машина Слэйда выглядела заброшенной, серая от дорожной пыли. Она была единственно машиной на дороге.

Был ли парк как-то звукоизолирован, чтобы не досаждать горожанам? Даже если аттракционы еще не заработали, он должен был слышать хотя бы толпу за домами. Ему казалось, что весь город затаил дыхание. Шаги его зазвучали твердо, механически, когда он поспешил по заросшему мхом тротуару. Он свернул на тропу, которая вела к ратуше. Среди костлявых домов улицы напротив был магазин, в котором горел свет.

Это была пекарня, в которой его мать покупала пирожки каждый уикэнд. Вкус его любимого пирога, желе, сливки и джем, наполнил его рот при воспоминании об этом. Он увидел пекаря, постаревшего, но не такого старого, как Слэйд ожидал. Тот обслуживал женщину при масляном свете, который казался ярче электрического, ярче, чем Слэйд когда-либо видел в магазинах. Вид всего этого и вкус вызвали у него такое чувство, что открыв сейчас дверь в магазин он может шагнуть в воспоминания, купить пирожки и отнести их как подарок к возвращению домой, в тепло чаепития у огня, долгие тихие вечера с родителями, когда он рос, но еще не перерос их.

Он не имел права воображать такое, он был уверен, что такое невозможно. Его рот высох, вкус исчез. Слэйд пошел мимо магазина не переходя дорогу, отворачиваясь, чтобы пекарь не позвал его. Когда он обошел магазин, свет погас. Может быть это был луч солнца, но он не мог найти просвета в облаках.

Кто-нибудь в ратуше должен знать, сохранился ли его дом. А в ратуше должно быть были люди: он слышал приглушенные звуки вальса. Он поднялся по вытертым ступенькам, прошел между колоннами декоративного портика. Двойные двери были слишком велики для этого здания, а оно было размером с отель, и сперва казались слишком тяжелыми или слишком разбухшими и не открывались. Наконец ржавые ручки поддались под его весом, и двери распахнулись вовнутрь. Приемная была неосвещенной и пустынной.

Вальс все еще был слышен. Бледный луч света протянулся перед ним и указывал на архитектурный макет на столе посреди приемной. Он прошел за своей размытой тенью по освещенному треугольнику ковра. Макет был так основательно разрушен, что было невозможно понять, какой вид на город он изображал. Если на нем были показан улицы и аллеи, нельзя было определить, где они начинались или заканчивались.