Рассказы. Часть 1 - Кэмпбелл Рэмси. Страница 43

Он очнулся, не успев еще глубже уйти в воспоминания. Весь концерт он проспал, и теперь звучали только аплодисменты. Его разбудил не столько их шелест, сколько ощущение, что тело готово освободиться от некой составляющей, которую больше не в силах держать в себе. Лайонел выпрямился на стуле от нежданного звука — протяжной резонирующей отрыжки, которая особенно отчетливо прозвучала в наступившей вслед за аплодисментами тишине.

Лайонел попытался исчезнуть как можно быстрее и незаметнее, его охватила полузабытая детская уверенность, что если он не станет смотреть, то не увидят и его. Перед ним промелькнули несколько пар, глядящих во все глаза, словно он был актером из ненавистного им «Империала». Некоторые старички на главной улице хмурились, видя, как он шагает со все возрастающей скоростью, но Лайонел думал лишь о том, чтобы добраться до своей комнаты.

Кэрол с Элен были на кухне, и он задержался на лестнице только из-за одышки. Повернул ручку двери, надавил на нее, но сделал в сторону кровати один-единственный шаг.

Тот, кто прибирался в комнате, вернул зеркало на подоконник. Лайонел, кажется, увидел в овальном стекле свое отражение, но мелькнувшее там лицо исчезло быстрее, чем он шагнул к кровати. Вероятно, из-за слишком быстрой ходьбы ему померещилось лицо, беспомощно канувшее в темноту, которой не было в комнате. Он потер глаза, и когда взглянул снова, в зеркале не было ничего, кроме его собственной сконфуженной физиономии.

Мраморные ручки хранили тепло. Они вернули ему ощущение соприкосновения с плотью, которого он избегал после смерти родителей, хотя нельзя сказать, что при жизни они часто его ласкали. Он водрузил зеркало на комод и отвернул его к стене, затем улегся поверх одеяла, пытаясь расслабиться более упорно и безуспешно, чем после рабочего дня в школе, пока звук гонга не ударил его по нервам.

Ел он мало. Не только опасаясь новой отрыжки — еще ему казалось, будто за ним наблюдает некто, знающий о нем больше, чем он может предположить. Когда Лайонел принес свои тарелки на кухню, Кэрол обеспокоенно и негодующе заморгала.

— Обед был отличный, — заверил он ее, хотя обед был точной копией вчерашнего, только с холодной говядиной вместо ветчины. — Просто я не голоден. Видимо, меня слишком волнует предстоящее свидание с юной леди.

— Ты по-прежнему хочешь пойти куда-нибудь с дядей? Элен стояла, повернувшись спиной, пока он говорил, но теперь обернулась, живо и радостно улыбаясь:

— Да, с удовольствием, дядя Лайонел.

Так она больше походила на девочку, которую он помнил. Они прошли целую улицу, когда он спросил:

— Просто пройдемся?

— Пойдем на аттракционы.

— Лучше отложить до тех пор, пока я не наведаюсь в банк.

— У меня есть деньги. Если мы не пойдем в парк, я вообще не хочу гулять.

Ему показалось, она поняла, что он просто нашел отговорку.

— Ладно, платишь ты, — сказал он.

Всю дорогу Лайонел убеждал себя, что далеко разносящиеся в вечернем воздухе крики выражают восторг. Увидев за воротами парка расписных лошадок, покачивающихся, словно на приливной волне, он испытал некоторое облегчение. Он остановился у старой карусели, чтобы отдышаться.

— Может, — выговорил он, — пойдем сюда? Элен закусила нижнюю губу:

— Это для малышей.

Он мог бы съязвить, что еще год назад она так не считала, но вместо этого спросил:

— Тогда на что мы пойдем?

— На «Пушечное ядро».

— Я думал, «американские горки» привлекают тебя еще меньше, чем меня.

— Тогда я была маленькой. Теперь они мне нравятся, и «Рискованный спуск», и «Уничтожение».

— Ты очень рассердишься, если я просто посмотрю?

— Нет. — Это короткое слово вроде бы выражало сочувствие, потому что она добавила: — Вы можете выиграть что-нибудь для меня, дядя Лайонел.

Из чувства долга он убедился, что на «горках» все благополучно. Когда ее усадили в тележку в середине поезда, рядом с мальчишкой с густо краснеющей физиономией и полным отсутствием волос на голове, Лайонел отошел в сторонку. Почти все призы оказались какими-то надувными игрушками (он вспомнил розовую лошадку, которая лопнула, зажатая детскими ногами, и сбросила его в море), но все равно его умений не хватило бы, чтобы их добыть. Он предавался воспоминаниям, размышляя, не попробовать ли ему себя в накидывании кольца на крюк, когда Элен сообщила, что отправляется на «Рискованный спуск».

Он был полон решимости добыть для нее приз. Истратив несколько фунтов на шарики, которые надо было закатывать по желобу в специальные отверстия, он обрел сову из лохматой оранжевой материи. Лайонел чувствовал бы себя полным триумфатором, если бы не сознавал, что таким образом выдал себя, — необходимости идти в банк не было. Он освободился как раз тогда, когда Элен вышла с «Рискованного спуска».

Она огляделась по сторонам, но не заметила его за рядами плюшевых мишек, подвешенных к крючкам за кудрявые ушки. Он видел через толпу, как она поспешно поцеловала своего спутника, краснолицего паренька с лысым черепом, и потащила его в сторону почти вертикальных «американских горок». Лайонел не стал ничего предпринимать, даже когда они, пошатываясь, сошли с аттракциона. Он раздумывал, остаться ли ему на месте или же проследить за ними, и не знал, как поступить. Он шел немного поодаль в толпе, пока они не остановились возле двух фигур с черными дырами вместо лиц.

Фанерные фигуры мужчины и женщины, выполненные в полный рост и даже для нищих одетые нарочито плохо. Лица у них были вырезаны, чтобы желающие могли сунуть в отверстия свои физиономии. Лайонел увидел, как Элен проворно просунула свое личико над телом женщины. Ее гримаса должна была изображать веселье, она показывала мальчишке язык, который совсем недавно побывал у него во рту, и тут Лайонел понял, что больше не в силах сдерживаться.

— Нет! — выкрикнул он.

Лицо Элен на миг застряло в овале. Видимо, она глазами указала мальчишке налево, потому что он ретировался именно в том направлении. И подошла с таким невинным видом, что Лайонел разозлился.

— Думаю, нам пора возвращаться домой, — заявил он и сунул сову Элен, потащившейся следом за ним. — Это тебе.

— Спасибо. — На прогулочной аллее она перевела скорбный взгляд на оранжевый комок с гномьими глазами-пуговицами, тряпичным клювом и мягкими лапами и отважилась спросить: — Вы расскажете маме?

— А ты можешь назвать причину, по которой мне не следует этого делать?

— Она больше не позволит мне видеться с Брэндоном.

— Мне казалось, это уже и так запрещено.

— Но я люблю его, — возразила Элен и заплакала.

— Ради бога, только не это! В твоем возрасте не влюбляются. — Беда была в том, что он понятия не имел, в каком возрасте это происходит, с ним такого никогда не случалось. — Прекрати, будь хорошей девочкой, — взмолился он, когда пары, направлявшиеся в парк, стали неодобрительно поглядывать. Не на Элен, а на него. Лайонел попытался хоть как-то овладеть ситуацией: — Мне совершенно не нравится, когда мной прикрываются, даже не поставив меня в известность.

— Я больше не буду, обещаю.

— Ловлю тебя на слове. А теперь, может быть, перестанешь плакать? Ты же не хочешь, чтобы мама начала расспрашивать, в чем причина трагедии?

— Я перестану, если вы пообещаете не говорить ей.

— Посмотрим.

Ему стало стыдно, когда он понял, что не пошел бы на уступку, если бы она не утерла глаза совой, оставив на ней мокрое пятно — словно птичка оконфузилась. Но, узнай Кэрол о проделке Элен, она узнала бы и то, что он плохо присматривал за девочкой. Кэрол была так занята своими расчетами, что лишь перевела удивленный взгляд с часов на него.

— Раз ты уже вернулась, для тебя найдется работа, — сказала она Элен, и Лайонел, на которого внезапно навалилась усталость, пошел в свою комнату.

Нащупывая выключатель, он услышал крик, приглушенный, наверное, стеклом, оконным стеклом. Лайонел не смог понять, выражает он радость или страх или же и то и другое, но предпочел бы, что б к нему этот крик не имел никакого отношения. Воспоминания уже поджидали его, когда он в темноте залезал под одеяло.