Рассказы. Часть 1 - Кэмпбелл Рэмси. Страница 7

Квартира располагалась справа по коридору, в торце которого за окном покачивалась ветка дерева. Дрожащими пальцами Вив вынула ключи, не отводя глаз от окна. Были ли пересекавшие его полоски лишь частями оконной рамы — или там появилась дополнительная деталь, так похожая на ручку кресла-коляски? И был ли черный предмет, смутные очертания которого перемещались за окном, всего лишь стволом дерева или же это было что-то еще? И потом, откуда этот странный запах мази?

Она стала тыкать ключом в замочную скважину, — не замечая, что держит его вверх ногами, в сердцах дернула, сорвала с цепочки и уронила. Готовая разрыдаться. Вив наклонилась и начала на ощупь искать его. По полу скользнула тень — возможно, ее собственная. Она застыла на месте, не находя в себе сил оглянуться, затем в последнем пароксизме паники выпрямилась, нащупала замочную скважину, распахнула и с силой захлопнула за собой дверь.

Ей стоило немалой смелости включить свет; однако, когда она все же сделала, это, первое, что бросилось ей в глаза, были платья Мэвис, в беспорядке разбросанные по кровати. «О, эта сука! Оставила ее одну после того как пообещала, что не отойдет ни на шаг! Ну что ж, это была ее квартира и ей одной решать, кого сюда впускать — это относилось и к креслам-коляскам тоже». Из груди Вив послышалось несколько истеричное хихиканье. Ну, она еще Мэвис покажет! Она заперла дверь на замок и накинула цепочку. Разумеется ночью Мэвис не придет, но когда все же объявится, ей придется молить Вив, чтобы та впустила ее. А сейчас она собиралась лечь в постель и гори все синим пламенем; это ее квартира, и она полностью взяла себя в руки.

Она стянула свитер, сняла юбку, чулки, бросила все на стул у двери: она слишком разгорячилась и замоталась, чтобы делать что-то еще. Даже простыни показались ей сейчас слишком обременительными. Она открыла окно, — вдохнула свежий ночной воздух, чтобы хоть немного прочистить ноздри от густой вони, которая, казалось, пропитала всю комнату, затем, не снимая лифчика, залезла в постель, нащупав кончиком пальца ноги одно из платьев Мэвис. «Неряшливая сука — она что, надеется, будто я за нее стану распаковывать вещи? Пусть завтра же отодвигает свою кровать».

Вив лежала, позевывая, потом протянула одну руку над головой, чтобы нащупать шнурок ночника и окунуться уже в свою собственную, домашнюю темноту. Резко двинув ногой в сторону, она скинула с кровати ненавистное платье Мэвис. Дернула за шнур, услышав характерный щелчок, — веревочка выскользнула из пальцев. Нахлынула темнота. Платье Мэвис соскользнуло на пол, но, когда зашевелились и другие платья, которым вроде бы полагалось лежать спокойно, Вив в последнюю долю секунды света успела заметить, что на том месте, где только что лежал наряд Мэвис, показалась медленно двигающаяся полоска грязного бинта.

Перевод: В. Владимиров

Кошка и мышка

Нельзя было сказать, что дом неузнаваемо изменился. И все же, когда мы сошли с окружной дороги и пригнулись, чтобы пройти под мокрыми после дождя деревьями, нависавшими и мерцавшими над садом, я был под впечатлением, что мы здесь впервые. На нас опустилась тишина, исчез шум проезжавших машин. И, несмотря на то, что солнечный свет продолжал отражаться на последних, стекавших с листьев капельках дождя, нас коснулись наступающие сумерки.

Пока я отпирал незнакомый замок, мне пришлось повозиться. Моя жена Хэзел посмеивалась, и это меня несколько раздражало. Я хотел широко распахнуть дверь и перенести жену через порог, наслаждаясь собственным триумфом; Бог знает, я достаточно намаялся, прежде чем купить этот дом. Но, по крайней мере, я насладился ее восторгом, когда мне все же удалось открыть дверь.

Конечно же, мы видели дом и раньше, когда меблировали и декорировали комнаты, но теперь нас обоих пронзило чувство неизведанного. Нас поразили белый телефон, а также лестница, — конструкция, состоящая из звеньев и похожая на хвост дракона. Она была самым существенным дополнением к дому, внесенным предыдущими жильцами. Реакция Хэзел была предсказуемой: она пронеслась по комнатам нижнего этажа, затем с грохотом промчалась наверх, спеша почувствовать себя хозяйкой всего дома. Наблюдая, как она взбежала наверх по лестнице, я почувствовал волну желаний. Но, когда я сам прошел по бледно-розовой гостиной, по белой кухне, холодной, как больница, по ванной комнате, с выложенной разноцветной плиткой полом и с розовой ванной, я почувствовал себя, как в тюрьме. Конечно, на Хэзел была дубленка, но все же казалось странным, почему весь первый этаж пропитан запахом меха, запахом, который тянулся за мной, словно шлейф.

Я нашел Хэзел посреди груды складных ламп, рисовальных досок, коробок с книгами в комнате, которую решено было использовать, как кладовую. Запах здесь был сильнее.

— Спускайся, а я приготовлю чай, — предложила она.

— Давай, но я только наведу здесь порядок.

— Ты уже достаточно сделал, дорогой.

— Ты имеешь в виду — предаю себя? — ответил я, памятуя о своих идеях и своем искусстве, которые разбил о рекламное агентство, где я работал до тех пор, пока они сами не разорились.

— Нет, я хочу сказать о продаже таланта, — поправила Хэзел. — Так тебе нравится наш дом? — в ее голосе прозвучали нотки сомнения.

— Потому я и работал, чтобы купить его, — я сказал это и запнулся, уставившись на подоконник. Сначала нам понравилась грубая древесина, из которой он был сделан, и мы решили его не красить. Но сейчас, всматриваясь в него внимательней, я как бы мимоходом заметил, что он будто был или изжеван, или исцарапан когтями. Вероятно, предыдущие владельцы держали кошку или собаку, и мне стало не по себе при мысли о том, что они запирали животное здесь: ничто, кроме жестокой изоляции, не могло бы довести бедное животное до такого безумного состояния, чтобы оно вонзало свои когти не только в подоконник, но и в замазку вокруг оконных стекол.

— Я уверена, теперь у тебя наладится сон, — сказала Хэзел.

Я вздрогнул при этих словах.

— Почему у тебя такой обеспокоенный вид?

Я думал о том, что когда готовил чердак к покраске, то заметил следы когтей на разорванных обоях, но сейчас я не хотел огорчать ее; кроме того, я бы не хотел, чтобы она так интересовалась моими мыслями и чувствами, хотя и понимал, что Хэзел делала это только из любви ко мне.

— Интересно, а где наше стерео, — нашелся я.

— Должно быть — по дороге сюда, — сказала она. — Не волнуйся, они будут с ним обращаться осторожно — они ведь знают его стоимость.

— Да, — раздраженно ответил я. — Это чрезвычайно хрупкая аппаратура, и надо было бы заранее заплатить за бережное с ней обращение.

— Я думала, что ты сам сделаешь это, — сказала она, улыбаясь, и я почувствовал, что она нашла какой-то другой смысл и хотела поделиться со мной этой находкой. Иногда ее пристрастие к игре слов вызывало у меня вспышку гнева, а часто — вызывало еще большую любовь к ней. Я отвел взгляд от части стены с разодранными когтями обоями.

— Неплохо было бы и пообедать, — сказал я.

Стереосистему привезли после обеда, когда я уже допивал третью чашку кофе. Рабочие были явно недовольны тем, что я наблюдал за их работой и всем своим видом показывал, как надо ее выполнять. Но для них это была всего лишь работа, а для меня — само воплощение опасности.

Когда они ушли, я поставил «Эйн Хелденлебен»^[1] на полную громкость, нисколько не думая о соседях, раз они находились за пределами моего сада. Хэзел, чтобы не отвлекать меня, сидела молча, но все же я чувствовал себя достаточно скованно. Волна эмоций, вызванных музыкой Штрауса, накатилась на умиротворенное лицо Хэзел, на поглощавшую тишину комнаты и так и не разбилась. Я настежь распахнул окно, и чувства устремились в темноту сада, где рассеялись, приникнув к деревьям.

В ту ночь я не мог ни любить, ни спать. За окнами с шумом проезжали машины, медленно, как звуки музыки, звучащие через усилители. Жена спала, уткнувшись в подушку, с хмурым выражением лица и большим пальцем во рту. Кончик моей сигары вспыхивал и окрашивал в красный цвет лестничную площадку; на фоне блестящих дверей ее огонек был похож на темно-красный глаз, наблюдавший за мной из другой спальни, оказавшейся, кажется, ненужной. Я думал было спуститься вниз, но там, внизу, а может быть, просто в моих ушах послышалось вдруг тихое зловещее шипение, совершенно не похожее на шепот листьев в саду. Я несколько минут прислушивался, затем бросил сигару в пепельницу, стоявшую возле кровати, и поднял шторы.