Рассказы. Часть 2 - Кэмпбелл Рэмси. Страница 38

— Ну же! Быстрее! — заорал Тони на Фрэнка.

Тот крикнул в ответ:

— Не могу провернуть железяку! Она заржавела! Лес, быстрее, помоги мне!

Я подскочил к деке и принялся ножом сковыривать ржавчину с шестеренок. И вдруг лезвие соскочило и ударило по струнам. Те отозвались тягучим звуком.

— Что-то вылезает! Я точно не вижу, что! — слабо вскрикнул Тони.

Фрэнк налегал на рычаг с такой силой, что я опасался — вдруг сломается. И тут рычаг дернулся и пошел вниз, шестерни пришли в движение, цилиндр с плектрами завертелся, и мир заполнил звук струн — на редкость противный. В наши барабанные перепонки заскреблись тысячи коготков, мерзкая какофония терзала уши и перекрывала все остальные звуки. Я бы не смог выдержать это и минуту долее.

И тут Тони издал пронзительный крик. Мы резко развернулись к нему — наш друг опрокинул экран и яростно топтал провода, все еще отчаянно вереща на высоких нотах. Фрэнк попытался окликнуть его — он повернулся, и мы увидели, что челюсть его беспомощно отвисла, а на подбородок струится слюна.

В конце концов нам пришлось запереть его в задней комнате дома и отправиться за помощью в Бричестер. Мы сумели отыскать дорогу туда и рассказали докторам, что Тони потерялся, а когда мы его нашли, бедняга был уже совершенно безумен. Когда несчастного выводили из дома, Фрэнк воспользовался случаем и выдрал из «Откровений Глааки» пару страниц. Возможно, именно поэтому медицинские светила Бричестера оказались беспомощны и так и не сумели помочь Тони. Что до Фрэнка и меня, то можете быть уверены, что ноги нашей больше не будет в том злосчастном доме — нам хватило и того, что мы там увидели и услышали в тот злосчастный вечер.

Но, конечно, сильнее всего пострадал бедный Тони. Он совершенно безумен, и врачи не скрывают, что его состояние безнадежно. В тяжелые периоды его речь становится совершенно бессвязной, и он набрасывается на всех, кто отказывается понимать издаваемые им звуки. Но в моменты просветления он также избегает упоминать то, что свело его с ума. Похоже, Тони увидел на том экране нечто — но он никогда не говорит, что это было.

Иногда наш друг пытается описать то, что, как он полагает, предстало его глазам. С годами выяснилась масса деталей внешности существа, абсолютно чуждого нашему миру. Однако, конечно, можно предполагать, что из душевного равновесия его вывело и что-то другое. Тем не менее бедняга говорит о «рожках, как у улитки», «линзах из голубого стекла», «оживших воде и пламени», «отростках в форме колокольчиков» — ну и об «общей голове на комке слипшихся тел».

Однако периоды просветления длятся недолго. Заканчиваются они всегда одинаково: лицо Тони застывает в гримасе ужаса, тело каменеет, и несчастный принимается выкрикивать слова, смысл которых он так и не смог никогда объяснить:

— Я видел, что он отбирает у своих жертв! Я видел, что он отбирает у своих жертв! Я видел!..

Перевод: М. Осипова

Обитатель озера

После того как мой друг Томас Картрайт в поисках подходящей обстановки перебрался в долину Северн, чтобы работать там над своими мрачными картинами, нашим единственным способом общения осталась переписка по почте. Обычно он писал только для того, чтобы сообщить мне о банальных событиях, происходящих в сельской местности в десяти милях от ближайшего жилого дома, или для того, чтобы рассказать мне, как продвигается его последняя картина. Затем произошло что-то вроде отступления от привычного хода вещей, когда он написал мне о некоторых событиях, которые по его признанию казались хоть и обыкновенными, но всё же загадочными, что привело к серии неожиданных откровений.

Картрайт ещё с юности интересовался внушающими страх преданиями, и когда он начал изучать живопись, его работы сразу же показали чрезвычайно поразительную, болезненную технику. Вскоре образцы были показаны перекупщикам, которые высоко оценили его картины, но сомневались, что такое нездоровое художество понравится обычному коллекционеру. И всё же с тех пор картины Картрайта получили признание, и многие поклонники теперь ищут оригиналы его ярких этюдов с чуждыми пейзажами, на фоне которых искривлённые гиганты шагают по затянутым туманом джунглям или выглядывают из-за влажных камней какого-то друидического круга. Достигнув некоторой известности, Картрайт решил поселиться в каком-нибудь месте с более подходящей атмосферой, нежели на гудящих улицах Лондона, и, соответственно, отправился на поиски жилья в район Северн. Иногда я сопровождал его, если имел такую возможность, и в одну из наших совместных поездок случилось так, что агент по недвижимости в Брайчестере рассказал Картрайту о шести пустующих домах возле озера в нескольких милях к северу от города, эти дома могут быть интересны тем, что там, по слухам, обитают привидения.

Следуя указаниям агента мы достаточно легко нашли это озеро, и в течение нескольких минут стояли, глядя на окружающую сцену. Чёрные глубины неподвижной воды были окружены лесом, который тянулся вдоль нескольких холмов и стоял у края озера, как дожившая до наших дней доисторическая армия. На южной стороне озера располагался ряд трёхэтажных домов с серыми стенами. Они стояли на серой мощёной улице, начинавшейся возле первого из домов, а другой её конец уходил в кромешные глубины. Некое подобие дороги окружало озеро, она ответвлялась от этого участка улицы и на дальней стороне присоединялась к дороге на Брайчестер. Большие папоротники выступали из воды, пышная трава росла среди деревьев и на краю озера. Несмотря на полуденный час, мало света доходило до поверхности воды или касалось фасадов домов, и всё это место пребывало в сумерках, более удручающих, если вспомнить о солнечном свете за его пределами.

— Похоже, это место поразила чума, — заметил Картрайт, пока мы шли по дороге, усыпанной галькой. Мне тоже пришла в голову мысль о чуме, и я подумал, не повлияла ли на меня болезненная черта характера моего друга. Конечно, запустение этого района, охраняемого деревьями, не вызывало в моём воображении миролюбивой картины, и я почти представлял себе близлежащие леса как первозданные джунгли, где великие ужасы преследовали и убивали своих жертв. Но хотя я испытывал те же чувства, что и Картрайт, мне не нравилась мысль о том, чтобы заниматься здесь рисованием, что, вероятно, он и собирался делать. И меня по большей части пугала идея жить в таком необитаемом районе, хотя я не мог сказать, почему я испытывал тревогу, глядя на эти пустующие дома.

— Можно начать с этого конца улицы, — предложил я, указывая налево. — В любом случае, насколько я вижу, всё равно, откуда начинать. Как ты решишь, какой из домов выбрать? Удачливые цифры или что? Если ты найдёшь, что выбрать, конечно.

Мы достигли первого здания слева, и, пока мы стояли возле окна, я мог только смотреть и повторять «если найдёшь». Сквозь окно мы увидели зияющие дыры в дощатом полу и потрескавшийся камин, покрытый паутиной. Только противоположная стена, казалось, была оклеена обоями, но пожелтевшая бумага отслаивалась большими полосками. Две деревянных ступеньки, ведущие к входной двери с висящим на ней косым молотком, тревожно прогнулись, когда я поставил ногу на лестницу, и я недовольно отступил.

Картрайт пытался протереть стекло, но теперь он отошёл от окна и приблизился ко мне, поморщившись.

— Я говорил ему, что я художник, — проворчал он, — но агент, должно быть, подумал, что я хочу жить в лесу или что-то в этом роде! Боже мой, сколько лет прошло с тех пор, как кто-то проживал хоть в одном из этих домов?

— Может другие получше? — высказал я надежду.

— Послушай, ты же видишь как здесь всё плохо, — пожаловался Картрайт.

Его жалоба была совершенно справедливой. Дома выглядели на удивление очень похожими, хотя казалось, что их строили в разные годы, но при этом по одному образцу; у всех имелись неприглядные каменные крыши и признаки того, что они когда-то были покрыты деревом. Каждый дом имел какое-то эркерное окно, выходящее на улицу, и к двери каждого вели скрипящие, деревянные ступени. Хотя когда я отступил назад и окинул взглядом весь ряд домов, третий слева показался мне не таким уж недружелюбным, как остальные. Деревянные ступени кто-то заменил бетонными, и вместо испорченного молоточка я увидел дверной звонок. Окна этого дома выглядели не такими мрачными, хотя стены были такими же посеревшими и влажными, как у всех других. С того места, где я стоял, тусклое отражение озера на стекле мешало мне рассмотреть, что находится внутри дома.