Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен. Страница 35

Может, так она и сказала сестре — что её муж мёртв. И это, наверняка, звучало правдиво — мысленно она уже убедила себя в этом, как и во многом другом в своей жизни.

Я была так поглощена воспоминанием о словах матери, что совсем позабыла про Витора, который продолжал говорить.

— ... когда мы прибудем в Исландию. Но до тех пор, Изабела, позвольте мне предложить вам свою защиту, хотя бы от этого дракона — доньи Флавии.

Я пропустила мимо ушей то, что он говорил до тех пор, но в потоке слов проскользнуло имя.

— Изабела, да? — мягко спросил он. — Прекрасное имя прекрасной женщины, и можете быть уверены, я его не забуду.

Исландия

Pelt — тушка убитой соколом птицы, жертвы или добычи.

Я поддерживала в нём жизнь потому, что должна была. Я, как и Ари, тысячу раз в день спрашивала себя, не следует ли дать ему умереть, и не сомневалась в ответе. Но теперь я поняла также, что, хотя я мало что делала для его спасения, он так просто не сдастся. Я перевязала его и наложила травяные припарки, чтобы раны не загноились. Пять раз в день я промывала водой его рот и клала мёд под язык. Но чтобы помочь ему восстановиться, этих забот недостаточно.

Такие травмы я не могу излечить. Любой другой на его месте умер бы через несколько часов после того, как его принесли в пещеру, но этот продолжал жить. Не приходил в себя и не двигался, но всё-таки жил.

Йонас принёс в пещеру в мешке малышку Фриду. За его плечами виднелась лишь её голова, лицо плотно замотано шалью. Ей почти семь, и она оправдывала имя, которое мы предложили для неё матери — красивый и милый ребёнок. Мать родила её в нашей пещере, мы с Валдис принимали ребёнка, перекусывали пуповину, связывавшую её с чревом.

— Ребёнок заболел, Йонас?

Он не ответил и бережно опустил её на пол. Она начала извиваться как червяк, стараясь выбраться из мешка, глаза яростно заблестели.

Йонас бросил взгляд на неподвижно лежащего в углу человека.

— Значит, до сих пор жив, — без любопытства заметил он. — Я слыхал, что случилось. — Он сплюнул, показывая отвращение. — Дурак он, что пошёл вглубь страны. Рыба-прилипала не бросает акулу, зачем моряку уходить от берега?

— Зачем ты принёс сюда дочь? — мне не хотелось говорить о том человеке.

Йонас вздохнул и снова перевёл взгляд на свою вырывающуюся дочь.

— Она пыталась броситься в озеро с кипящей грязью.

— Но она же разумный ребёнок, и она достаточно большая чтобы понимать, что озеро очень горячее, мгновенно убьёт её.

— Она понимает. С тех пор, как она начала ползать, мы учили её, что опасно даже ходить по земле вокруг кипящих озёр, кора может провалиться. Но она подбежала к озеру и попыталась прыгнуть в него. Дети, игравшие с ней, поймали её и оттащили, а она дралась, пытаясь вырваться и снова вернуться к кипящей грязи. В конце концов, трое сели на неё, чтобы удержать, а один побежал за мной.

И мужчинам, и женщинам случалось бросаться в такие кипящие грязевые озёра в минуты огромной печали. Я слышала о женщинах, которая так убивали себя от горя при потере возлюбленного или смерти ребёнка, но чтобы в таком отчаянии оказался малыш... Что заставило её так измениться?

— Развяжи платок. Дай мне с ней поговорить.

Йонас неловко развязал узел и снял с её лица шаль. Фрида сейчас же принялась кричать, что ей больно, а потом произносить такие непристойности, каких я никогда не слышала из уст ребёнка. Отец хотел было снова закрыть её рот, но я его остановила.

— А где тебе больно, Фрида? Скажи мне, что у тебя болит?

Но она только смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Киты поют на земле. Птицы летают в воде. И цветы, я видела цветы в снегу. — Она дёргала головой из стороны в сторону, светлые волосы били по лицу.

Только сейчас я заметила на её лице сбоку тонкую чёрную линию. Полоска не отекла. За прежние дни я повидала немало ушибов, и поняла, что это — не след от удара или падения.

Йонас опять поспешно замотал лицо дочери шалью, он явно опасался, как бы она не разбила голову о камни.

— Видишь, какая она? Нам с матерью никак не удаётся привести её в чувство.

— Этот след на её лице, от чего он?

— Он появился тотчас же, как она лишилась рассудка, — печально ответил Йонас. — Мать думала, это сажа, пыталась смыть, но пятно не стирается.

— Ты сказал, она играла, когда обезумела. А её друзья рассказали, как это случилось?

Йонас нахмурился.

— Рассказали, но это какая-то бессмыслица. Бегали по пастбищу, бросали друг другу мяч, как вдруг один из детей сказал, что слышал шипение в воздухе. Она глянула вверх, и увидела облако, маленькое чёрное облако, плывущее к ним. Оно летело так низко и быстро, что дети сначала подумали, что это какая-то чёрная птица. Девочке показалось, что облако шаркнуло по лицу Фриды, и моя дочь тут же упала на землю, держась за голову и крича. Когда дети столпились вокруг неё, пытаясь понять, что её беспокоит, Фрида вскочила на ноги и побежала к горячему озеру. Она кричала, лепетала что-то дикое, и детям пришлось догнать её и удерживать.

Внезапно в пещере громко раздались слова:

— Это твой сосед сделал. Наслал заклинание, чтобы причинить зло ребёнку.

Голос мог бы быть и моим, вот только я молчала. И не узнавала эти хриплые звуки.

Йонас обернулся, ища взглядом мою укрытую вуалью сестру.

— Мой сосед? — переспросил он, как будто ждал подтверждения, а я не могла понять почему, пока не вспомнила, что он не знает о её смерти.

— Есть ли кто-нибудь, затаивший зло на тебя? — вопросил голос.

Я во все глаза глядела на тело мужчины в углу пещеры, хотя понимала, что слышу голос сестры. Но человек оставался неподвижным, глаза были закрыты, губы безмолвно сжаты.

— Питер, должно быть это ублюдок Питер, — с яростью крикнул Йонас. — Я продал ему жеребца, чтобы тот покрывал его кобыл, а он сказал, что животное умерло. И заявил, что конь был болен, когда я его продавал. Он несколько раз приходил к нам на ферму, требовал, чтобы я вернул его деньги, а я не отдал. Уже больше трёх месяцев, как я продал ему того жеребца. Если бы конь был болен, когда я его продавал, он сдох бы уже давно, задолго до этого. Но Питер ничего не хотел слушать. Вот он и отомстил моей бедной невинной дочери. Что мне делать, чтобы ей помочь? — Йонас по-прежнему обращался к моей сестре, словно ждал от неё ответа.

— Если сделаешь в точности, как я скажу, разум вернётся к ней, — отвечала сестра.

Мои руки дрожали. Я медленно обернулась к телу Валдис, не желая смотреть, но понимая, что всё же придётся. Я увидела, как движутся её губы под тонкой тканью её вуали.

— Ступай на кладбище, — продолжала она, — раскопай свежую могилу. Возьми монету, положенную покойнику на язык. Отнеси монету на ферму Питера, спрячь её в русле реки, там, куда его кобылы приходят на водопой. Но непременно сделай это при свете дня. Наступит ночь, и призрак придёт на ферму за своей монетой, забрать то, что у него украдено. Но призрак не сможет войти в воду, и потому не сможет достать монету. В бессильной ярости, он обратит свою месть против ближайших живых существ — кобыл Питера, и убьёт их. И тогда к твоему ребёнку вернётся разум.

Йонас вздрогнул.

— За то, что он сделал с моей маленькой дочерью, негодяй заслужил и потерю кобыл, и чего похуже, но я предпочёл бы убить его кобыл своими руками, а не грабить покойника.

— Твоему ребёнку нанесла зло чёрная магия, проклятие можно снять только с помощью мира духов. Это должно быть сделано точно так, как я сказала тебе, — ответила Валдис.

Я была в таком ужасе, слыша голос умершей сестры, что едва разбирала, что она говорит, но последние слова всё же достигли меня сквозь завесу страха и отвращения. Я знала — то, что сестра ему говорит, неправильно, ужасно неправильно.

— Нет, нет! Ребёнок заболел не от этого!