Происхождение - Леки Энн. Страница 42

— Он молчит. Хотя так, наверное, даже лучше. Консул Омкема так покровительственно разговаривает со всеми, что я уже с трудом выношу и ее, и Хевома.

— А я все вспоминаю, как нашла светлость Зат, — сказала Ингрей. — Иногда мне кажется, что все прошло и я уже в порядке, а потом вдруг как накатит. И сразу вспоминается она.

Прислонившаяся спиной к тонкому стволу, с запекшейся каплей крови в уголке рта.

— Так и бывает, — довольно мрачно, но с заметным сочувствием в голосе проговорило Верет.

— Я тоже не хочу, чтобы его отпустили. Но не нам решать.

— Прекрасно осознаю это, мисс Аскольд. Просто мне хотелось хоть перед кем–то выговориться. Сказать такое за пределами кабинета я не могу.

Оно немного помолчало. Взглянуло на стену, на изображение площади перед Службой планетарной безопасности. Предрассветное небо еще не посветлело, но за зданиями, стоявшими по другую сторону улицы, солнце уже вызолотило облака.

— Мне хотелось произнести это вслух, — сказало Верет. — Представляете, когда Палад Будраким сослали в «Милосердное устранение», никто даже не подозревал, как обстоит дело. Что за границами Хвай хорошо известно, что раритеты Будракима — фальшивки. Я много об этом думало. Не видело, как Палад осудили, но не верю, чтобы хоть кто–то из противников пролокутора не захотел бы использовать такую информацию против него. В столице в Службе планетарной безопасности есть целое подразделение, которое занимается поддельными раритетами. Я запросило доступ к их архивам, чтобы найти записи об аресте Палад Будраким и суде, но никто из тех, кто занимался этим делом, не рассматривал всерьез его утверждение, что все гарседдианские раритеты были поддельными с самого начала. — Заместитель Верет выразительно взглянуло на Ингрей, словно предлагало разделить с ним удивление. — Они все повязаны политикой, даже не сомневаюсь. Как можно осуждать их за молчание, если на кону стояла их репутация, а может, и жизни. Никто не возразил, даже слова не сказал. Ради политических амбиций Этьята Будракима дюжина людей добровольно согласилась отправить в «Милосердное устранение» невиновное неино. Просто я хочу, чтобы хоть кто–то об этом знал. Я считаю их решение неправильным. Нельзя освобождать убийцу, но нельзя и выдавать Палад Будраким Гек, игнорируя тот факт, что оно здесь, а не в «Милосердном устранении» и что с самого начала его осудили за преступление, которое оно не совершало. Нужно решать все по закону, то есть я хочу сказать, что это не просто какая–то бессмысленная новость, которая через пару дней забудется, когда вы устроите очередную вечеринку или сделаете новую прическу. — Оно вздохнуло. — Вы только поглядите на меня: протестую против произвола, выговариваю вам в лицо, вместо того чтобы идти к тем, кто на самом деле мог бы изменить ситуацию.

— Я тоже задавалась вопросом: почему моя мать ничего не сделала?

Ингрей могла бы спросить об этом недю Лак, только оно вряд ли бы ей ответило.

— Думаю, ей бы пришлось сделать следующий шаг и задать вопрос: «А что еще у нас фальшивое?»

Так справедливо заметило само Палад.

— Очень легко отбросить мнение людей, живущих в других системах. Они не понимают нас и нашей культуры, у них свои причины оскорблять нас и проявлять неуважение. Совсем другое дело, если так же считает наш собственный судебный комитет. Их мнение просто так не отбросишь. — Она взяла чашку с шербетом, отпила немного и, не желая искушать Верет, поставила ее обратно на стол. — В заповеднике, как раз перед… перед тем, как светлость Зат поднялась на холм, Палад спросило ее, кем она будет считать себя, если найдет доказательства своей теории о стеклянных руинах. Правда, еще спросило, зачем тратить столько денег и усилий на поиски доказательств. Я сама раньше никогда об этом не думала с такой точки зрения. Кто мы такие, если наши раритеты ненастоящие?

— Вы никогда об этом не думали. Потому что никто никогда не сомневался в том, кто вы такая. Никто не говорил вам, что ваши раритеты — фальшивки и это означает, что вы ненастоящая хвайка.

— Люди говорили мне, что я ненастоящая Аскольд, — обиженно заметила Ингрей, даже сама не понимая, почему слова Верет так оскорбили ее. — Меня взяли в семью из общественного приюта.

Заместитель начальника промолчало. Оно только что говорило, как часто люди удивляются тому, что оно смогло получить образование, и называют его религиозные убеждения суеверием. Ингрей поступила точно так же, только вслух не сказала. Ей хотелось взять свои слова обратно, извиниться перед ним, но она не знала, как все исправить, кроме того, она все еще чувствовала обиду, хоть и сама не понимала почему.

Дверь открылась, и в кабинет вошла Токрис.

— Простите, заместитель начальника, можно ненадолго украсть у вас Ингрей?

— Конечно, мы уже закончили, — ответило Верет.

— Я заказала для вас завтрак в кафе за углом, — сказала Токрис. — Его принесут через двадцать минут.

Ингрей встала, ища нужные слова.

— Спасибо за откровенный разговор. Я подумаю о том, что вы сказали.

Верет не ответило, лишь кивнуло и махнуло рукой, и Ингрей вышла в коридор следом за Токрис.

— Вообще–то я просто так тебя позвала, — сказала Токрис, прикрыв дверь. — Сегодня у Верет последний день поста, и, возможно, ему нужно помолиться или еще что–то сделать до восхода солнца. Ну и позавтракать. Я могла бы и с собой принести, но заместителю начальника еще нельзя есть минут пятнадцать–двадцать. Имеются, конечно, варианты, если человеку приходится работать, но заместитель некапризное, так что мне легко все организовать так, чтобы ему не приходилось об этом беспокоиться. В общем, завтракать будем там же, где ужинали вчера. Это единственная забегаловка поблизости, где по просьбе заместителя готовят без молока и масла и при этом не делают недовольную мину. — Она запнулась. — Правда, тебе снова придется немного посидеть со мной в кабинете. Надеюсь, ты не против?

Ингрей улыбнулась.

— Совсем не против.

Глава 13

Комитет принял решение только после полудня, и прошел еще час, прежде чем Палад вывели из камеры, все еще одетое в бело–зеленую рубашку и лунги, взятые на время у Ингрей. Рядом с ним семенил паук–мех. Тик, в этот раз точно Тик. Ингрей была почти уверена, но не могла окончательно убедиться до тех пор, пока они не вышли в коридор или даже не спустились в вестибюль.

— Теперь микс Будраким в вашем полном распоряжении, мисс Аскольд, — сказало заместитель начальника Верет. — Я уже ответило на все вопросы, заданные мне судебным комитетом.

Сквозь стеклянные двери невозможно было разглядеть черные камни, потому что площадь заполонила толпа мехов–репортеров и журналистов, все стояли, как и положено, в пятнадцати метрах от входа.

— До свидания, заместитель начальника, — сказало Палад. — Спасибо, что приютили меня на пару дней. Все сотрудники вели себя вежливо, а еда здесь намного лучше, чем в отделении Службы планетарной безопасности в моем родном округе. Надеюсь, светлость Хевом не уйдет безнаказанным.

Комитет постановил не отдавать Хевома омкемскому послу. Хотя решение не было еще обнародовано, Хевома уже препроводили в здание Службы планетарной безопасности через боковой вход, так что вскоре он окажется в камере. Посол Омкема наверняка заявит публичный протест, это лишь вопрос времени.

— Не вижу машины, — сказала Ингрей.

— Она там, — ответила Токрис, стоя рядом с Палад. — Репортерам придется уйти с дороги, и мехам, и даже людям.

Журналистам–людям разрешалось подходить ближе, чем мехам.

— Все будет в порядке, — сказало Палад. — Не впервой. Подозреваю, что даже если Ингрей не доводилось оказываться в толпе мехов–репортеров, то рано или поздно придется привыкнуть.

— Доводилось, хоть и не в такой ситуации.

Токрис послали проводить их. Она могла бы ничего у них не спрашивать, но все–таки спросила:

— Вы готовы? Уверены, что хотите остановиться и ответить на вопросы?