Корм вампира (СИ) - Макара Дэйв. Страница 10

Вот скажите мне, отчего каждый третий усатый-полосатый юнец нашего города, прикупивший себе "хонду" или "мицубиси" и вложив в нее пару сотен зеленых масонов, считает себя гонщиком во плоти?!

А каждый восьмой долго и витиевато рассуждает о преимуществе прямого впрыска, большого глушителя и, мечтая о большой бочке "нитры", не может на слух отличить роторный двигатель "Мазды", от тракторного двигателя "Жигулей", постоянно звенящего термостатом?

Привычно пожелав лопуху доброго поворота, не торопясь, пристроился за "Москвичом".

Я очень не люблю спринты, драги и дрифты. Моя стихия — "догонялки". Путать следы, резко крутиться на месте и вписываться в узенькие арки проездов, иногда царапая борта машины; затаиться, пропуская соперника и сделав ручкой его стоп-сигналам, двинуться к финишу, пока он рыщет по всему городу в поисках собственного вчерашнего дня.

Рыжая правила игры приняла сразу, закрутившись на перекрестках, уходя по переулкам и неожиданно срываясь в резкий разгон.

Эта стерва даже рискнула поиграть в "шашки" на куске федеральной трассы и пришлось слегка вправить ей мозги, обойдя без всякого криминала и прикрыв очередную "дырку" корпусом своей "тройки".

Погрозив ей пальцем — заднее окно у меня тоже не тонированное, так что девушка все поняла и даже "отморгалась" фарами в ответ — ушел на развороте в обратную сторону и поднырнул под опоры заброшенного теперь, милицейского поста.

"Москвичок" пролетел мимо через целых семь минут, заставив меня широко улыбнуться и неторопливо вернувшись на дорогу, пристроился в хвост белого чуда с рыжим водителем.

Мне нравятся старые, еще советской постройки, авто. Они странные, в их удобствах и эргономике, как в чистилище, нет ничего лишнего, их пластик, обивка салона и приборная панель оставляют желать лучшего, зато их можно починить с помощью плоскогубцев, такой-то матери и обычной логики.

А еще, они — красивые!

В них есть душа и отзвуки мечты.

Пусть и мечты о коммунизме.

Вот и моя девушка разделяет мои чувства, время от времени подкидывая веселые задачки, как из "запорожца" сделать "порше".

Ответ, разумеется, "никак"!

Только если от "ЗаПоршивца" останется лишь верхняя рубашка…

…Светлана, узнав, что на вопросы отвечал не 17–18 летний парнишка, а взрослый лоб, схватилась за голову, а проштудировав мою трудовую книжку, заодно и за сердце. Положение "выпрямил" Синицын, едва ли не в приказном порядке потребовавший, чтобы я "подписался" на военкафедру.

Институт готовил кадры для флота торгового, но… ВМФ это такая странная сила, где порядок ценится выше, чем чистота в хирургии.

Ну, и доплачивает, оказывается, за "перспективных студентов", не мало.

Но и спрашивает — будь здоров!

Оказавшись в общаге, среди вырвавшихся на волю молодых орлов и орлиц, я самым прямым волчьим воем взвыл! И борзые они сверх меры и права качают так, что только уши сворачиваются в трубочку!

Может, именно оттого и сошелся я с нашим комендантом, кап-три Алексеевым, грозным и громким мужиком, способным ударом кулака сплющить алюминиевый чайник, а его крышку — вывернуть наизнанку, внутрь "пимпочкой".

Словом, прижился я и в общаге, и институте. Помогло и пекарское прошлое — спать в полглаза; и компьютерное — шариться в инете в поисках дополнительной информации.

Через полгода, избавившись от залетных, приструнив строптивых и пнув ленивых, институт заработал на полную катушку, втюхивая в нас познания такими методами, о которых я, в своем каганате и представления не имел.

Четыре моих соседа по комнате, некурящие "ботаники", влетающие во все тяжкие в первые месяцы, сменили свои факультеты и замерли, решая для себя, оставаться или убегать.

И тут меня подставила Светлана, попросив поговорить с молодыми.

Поговорил, потом еще и еще раз…

Так и не заметил, как наша комната стала неким подобием комнаты психологической разгрузки, а я… Воспитателем "детского сада".

Кап-три, знакомый с Синицыным, сдал меня с потрохами и, в дополнении к обычному курсу молодого бойца, морпех устроил мне поездку к флотским психологам, на собеседование…

Так я и загремел, как говорилось в одном советском фильме, под "панпары", на расширенное обучение.

Пока мои однокурсники "полировали" трюмы, раскладывая в них грузы и отрабатывая логистику, моя голова пухла от психологии, физиологии, химии и биохимии…

На боевого пловца-аквалангиста я совершенно не годился по причине омерзительной реакции, а вот на психолога… С "умением нырять", как шутил Синицын, очень даже вполне годился.

По лету, Алексеев устроил меня на модифицированный "проект-376" и находился я, под самую макушку, по горько-соленой воде, то сочно-синей, а то — черной, как самые лучшие чернила.

Местный "ныряла", научил меня плавать с аквалангом, а потом и просто — плавать.

Неторопливое парение в толще совершенно не теплой воды, красный бакен, обросший слоем рыжих, мелких водорослей и дикая паника, что я, что-нибудь да забуду или сделаю не так — вот что сохранилось у меня в голове от моего первого погружения.

Потом было второе, третье и даже десятое — понырять мне удалось вволю: работы в тот год было много у всех в нашем городе.

Как-то не заметно для себя я стал называть город "своим", изредка сравнивая с городом детства и убогой юности, потраченной на сожаления и метания.

В общагу я вернулся в трескающихся от раздавшихся вширь плеч, шмотках.

Пришлось менять гардероб.

Из принципа, вещи взял светлые и яркие.

Чем и привлек к себе внимание первокурсницы Анастасии, ругавшейся с Синицыным, не пускавшим ее на кафедру.

Ничего не придумав умнее, она апеллировала к моему голосу разума.

Вот только разум, в тот момент, тихо плыл по гладким волнам, любуясь 17-ти летней девчонкой, с отличной фигуркой и зелеными глазами, метающими молнии праведного гнева в моего преподавателя.

Выслушав наши совместные "доводы разума", Павел Перлович ткнул меня указательным пальцем в грудь и дальнейшая моя жизнь круто изменилась после его слов.

— Умный такой? Так вот и бери шефство… Только помни, умник — вылетит она… И ты следом полетишь, банным веником!

Именно за бурную фантазию и словесные изыски, прозвали Павла Петровича Синицына, Павлом Перловичем.

Настька оказалась совершеннейшей и невозможнейшей, авантюристкой.

Пробивная, до разваливания несущих стен, упрямее осла в достижении цели, она достала меня уже через неделю! Оказавшись заселенной в комнату прямо над нами, умудрилась дважды залезть к нам в комнату, через открытое окно, когда я пытался честно взять тайм-аут и привести конспекты в порядок.

Между прочим, я ведь и для нее старался, подозревая, что Синицын развернется от всей души, устроив девочке полную погрузку.

На мое счастье, была у Насти и самая большая слабость, которая была мне искренне симпатична, глубоко мною понимаема, но очень отрицательно, я бы даже сказал, в штыки встречаемая всеми кадровыми морскими офицерами нашего института.

Настена оказалась самой зловредной "совой", что я встречал в своей жизни!

К ноябрю, нас с ней, уже кроме как "женихом и невестой" никто и не называл, а "залетных", что распушили перья на Татьянин день, вежливо предупредили, что девушка занята.

В тот же день Настька устроила мне скандал, обозвала "замшелым патриархистом, то есть патриархаиком и вообще" и вышла вон из собственной комнаты в общаге, громко хлопнув дверью.

На следующий день я познакомился с ее милыми братьями-погодками и комендант, милейшей души человек, сперва свернул мне, слегка, челюсть, а потом обеими братьями пошкреб стены и помыл пыльные полы, приводя наше состояние к единому знаменателю.