Возмездие (СИ) - Кельвин Август. Страница 7

Город уже ожил, нежно обнимает его день теплым солнечным светом. Впрочем, город и не умирал, а лишь жизнь его ночью перетекала в более открытые формы разврата, ибо зло любит таиться во тьме…

Вектаб Алима пронесся над стадионом, среди скамей стеной тянущихся вверх одиноко бродили уборщики, они там внизу возятся в грязи, оставленной людьми… А в небе над городом, словно бы великая гора, собрались пушистые розово-белые облака, и так чисто, и так светло там, вверху, в небе! А вот уже и серо-розовой цилиндр медленно плывет навстречу Алиму, он все приближается и отчетливо видно уже ряды открытых ворот гаражей и стоянок… В гараже пахнет железом и машинным маслом, розово-желтая трапеция ползет от ворот по металлическому полу. Каждое утро перед началом смены Алим навещает своего друга из финансового отдела на тридцатом уровне. Так и в то утро он направился к своему другу обсудить что-нибудь, посмеяться… Лифт встретил его металлической прохладой, и все в здании диспетчерской было металлическим или прозрачным.

Дверь лифта открылась, мягкий женский голос сообщил Алиму, что лифт достиг тридцатого уровня. «Спасибо, какой сладкий голосок…» — подумал Алим, но тут же опомнился. Ему показалось, что мысль эта как-то связано с его отвращением к соседке. Но как? Быть может сущностью. И мысль и флирт с соседкой по существу были результатом его сексуальной развращенности…Да, о да! Так оно и есть, и как печально…

А пустой коридор встретил Алима тишиной, мягким ковром под ногами и теплым светом. Широко раскрытые белые двери смотрели на него, будто со скукой, с какой-то непередаваемой сухой серостью во взгляде. Лишь окно в самом конце коридора смотрело на него так нежно, и становилось так уютно от розово-желтого света, что проникал внутрь. Вот окончился длинный ковер, Алим встал у закрытой белой двери и коснулся металлической ручки…Дверь толкнула его внезапно, сильно, больно. Из кабинета выбежала молодая и хорошенькая девушка в желтой юбке и белой блузке. Она смеялась, голова ее, казалось, была повернута неприлично и невозможно круто, она все смотрела в кабинет, от чего тут же столкнулась с Алимом, и все так же смеясь, пошла по мягкому ковру в сторону лифта. Алим вошел и посмотрел на друзей, как бы спрашивая, что тут случилось. Двое сидят на диване. Один заправляет рубашку в брюки, другой хохочет, надрывая пузо…

Снова это отвращение, снова тот конфликт, снова мысли о разврате и о том, как это мерзко. Алим хотел поначалу как обычно улыбаться и шутить с ними, но не смог…Сразу вспомнилась ему та девушка, что столкнулась с ним в дверях, что друг его заправляет рубашку и так довольно улыбается. О, как противна его улыбка! Есть в ней что-то от искренней радости, но от радости безумной. Похожа она на улыбку психа. И стоит ли спрашивать их о том, почему они смеются и что произошло тут с той девушкой? Да и не пришлось Алиму спрашивать, друзья тут же подтвердили это подозрение хвастовством. Они принялись рассказывать ему с гордостью о том, что сделали… Кругом стало мрачно, серо, хотя солнце все так же светило. Алим опечалился, и горько ему стало, и больно на душе…И что это за разврат живет в нем и в друзьях его? Что за мерзость такая? И почему он только ему и только сейчас показался мерзостью? От чего же раньше Алим так искренне смеялся над пошлыми шутками? И все казалось нормальным, даже обыденным! А теперь…Нет! Теперь все иначе, по-другому все стало! «Пойду отсюда!» — решил Алим и вернулся в гараж. Трапеция пожелтела, растянулась и ближе подползла к вектабу.

III

Подавленный, печальный, напуганный, Алим идет к своему вектабу. И золотая трапеция нежно его обнимает, греет… Но в душе холодно, и мерзко, и страшно. Он идет и думает о друзьях, об их разврате, о своем разврате, и от того ему мерзко. Но в тоже время идет и любуется девушкой в красной юбке и прозрачной блузке…Тайком взглянет, отведет взгляд, проклянет все, и себя проклянет…Но опять смотрит. Он знает ее давно, она трудится в диспетчерской, но часто приходит в ангар к водителям вектабов, чтобы «повеселиться» с ними. Он знает ее дурной нрав, знает ее распущенность, ее доступность и хочет ее, и ненавидит себя за это… «Нет! Кончено! Больше не могу!» — осознал вдруг он… «Окказ?»

— Привет… — Окказ стоял уже какое-то время у вектаба Алима и ждал его…Все утро он потратил на поиски товарища, но все же нашел его по информации, что дал ему Игус.

— Привет и тебе… — Ответил Алим, как-то холодно.

— Тебе даже не интересно, как я тебя нашел? А, ладно! Что ты такой печальный, друг? — Алим замер, он и не думал, что его внутреннее борение заметно всем. Посмотрел на часы.

— У нас 30 минут…Потом мне нужно будет работать…Выслушаешь? — Окказ кивнул, тут же они забрались в салон вектаба и Алим принялся рассказывать Окказу о своих мыслях, об этом страшном борении, которое почему-то так сильно проявилось этим утром…и вообще в последнее время после нахождения той сферы. В открытую дверь медленно заползла уголком золотая трапеция, в салоне пахло кожей и пластиком. И даже беседа друзей как-то потеплела. Окказ все выслушал, понимающе кивал. Затем принялся рассказывать о своем видении. Алим не поверил. Смутился. Окказ протянул руку со списком. Вторым в списке было имя Алима. Все живее говорил Окказ, слово его стало пламенным. Говорил он о Боге, о том предназначении, о скором суде, о том, что он должен призвать Алима и еще нескольких людей, и что они должны выйти, уйти, спастись из города…

Что касается твоего борения! — Воскликнул вдруг Окказ, — я думаю это Бог так работает в тебе. Подумай только, я ведь и сам что-то подобное переживаю…только не с женщинами. Борюсь, думаю много о смысле жизни, о содержании жизни… Неужели мы действительно…Неужели это жизнь? Жестокость, насилие, разврат, самоубийства, наркотики, однополый секс, какая мерзость! Гордость, тщеславие, тупость! Да, именно тупость! На днях слушал лекцию Виантара… Да, это тот, кого из академии наук изгнали за антинаучную деятельность. Знаешь о чем он говорил? Почему его изгнали? Почему такой скандал был? Он просто поставил под сомнение нашу общую идеологию, сказал, что Бог есть, он не знает, Кто этот Бог, но высший разум есть. Сначала он разнес в пух и прах всю нашу «науку» о самозарождении, показал логические ошибки. Он цитировал научные работы и просто показывал логические ошибки в них, в ходе повествования и так далее. Он призывал вернуться к науке и познавать реальный мир. Однополые браки, наркотики, пьянство по его мнению — плоды подавления истины ложью. Его высмеяли, изгнали…Ты и сам знаешь, что с ним стало… Неужели это и есть жизнь? Нет! Я не верю! Ночью ко мне явился Сам Бог! Ты не понимаешь Алим, это был не сон. Тебе было когда-нибудь страшно во сне? А в жизни? А был ли ты когда-нибудь на волосок от смерти? Все эти страхи ни в какое сравнение не идут с тем, что я испытал ночью… Я думал, что умер… Нет, я даже не смерти желал…А просто не существовать вообще…И знаешь почему? Да потому что мне явился реальный Бог в Своей святости, совершенстве… О чем я думал? Только об одном: о, лучше бы мне не жить, чем лежать перед Ним со всеми своими грехами…И…И о том, как бы выбросить эти грехи, не делать их никогда, чтобы любить Его! Какая-то сила к Нему влечет, сильнее любого магнита, сильнее гравитации… Тоже и с тобой происходит, потому: мой призыв к тебе, следуй за мной по воле Бога, сотворившего вселенную, и спасешься от гнева, который скоро придет на этот город! — Окказ протянул руку.

Слеза потекла по лицу Алима, еле заметная капелька, но горькая, как воды соленого моря…И вот золотая трапеция нежно обняла теплом две руки, единые в рукопожатии.

— Тогда, нас уже трое! Осталось семь…Мне пора, да и тебе…Свяжемся сегодня, я полетел…

IV

Серебристый вектаб Алима медленно взлетел и сквозь открытые ворота ангара с мягким гулом вылетел в город на свой маршрут. А над городом переплелись транспортные потоки, словно ручьи, после дождя наводнившие лес. Среди одного из потоков мчался по экстренному вызову медицинский нант, сирена отчаянно трещала, поток расширялся, пропуская нант сквозь себя. Мед. Бригаду вызвала старушка, что живет в районе, называемым в народе «трущобами». Утром она вышла на балкончик как обычно, чтобы послушать всякие сплетни, что распускали работники кафе и забегаловок, у которых были запасные ходы на этот внутренний двор. Сначала подслушала разговор по телефону женщины средних лет. Говорили об измене и старушка сладко улыбалась. Затем эхом разнеслись по улице пьяные шаги и мат. Старушка попятилась немного к двери, одним ухом все слушая рассказ об измене мужу…Пьяный вдруг напал на женщину, старушка вернулась в квартиру и лишь услышала приглушенные вопли и стоны. А затем снова топот, только теперь пьяный бег и хохот. Вот и вызвала она мед. бригаду, и сообщила им, что вышла утром на балкон свой подышать, слышит, а там женщина лежит и стонет. Она сразу звонить, помощь вызывать! Молодец какая! Этой женщиной оказалась Наа — мать Окказа. Избитую, израненную телом и духом, погрузили пострадавшую на борт. Нант с гулом взлетел и устремился к черному потоку, скрытому на половину массивным серым облаком…Небо стало холодным.