Смертельная белизна - Гэлбрейт Роберт. Страница 14

– Я тебя не брошу.

Она имела в виду, что сейчас никуда не уедет, но вовсе не обещала остаться с ним навек, однако у Мэтью потекли слезы.

– Ох, слава богу. Я думал, ты… Я люблю тебя, Роб. Знаю, я поступил гнусно, но я тебя люблю.

Врач дал Мэтью таблетку антибиотика и пошел звонить по телефону. Мэтью, как неразумное дитя, жался к Робин и благодарил. Время от времени у него опять начинались галлюцинации, ему мерещились движущиеся тени, а пару раз вновь привиделась покойная мать. Одна в бархатной тьме тропической ночи, Робин слушала, как в оконное стекло бьются летучие насекомые, а сама то успокаивала, то удерживала человека, которого полюбила в семнадцать лет.

Диагноз «флегмона» не подтвердился. Через сутки на морскую инфекцию начали действовать антибиотики. Оправившись от внезапной тяжелой болезни, Мэтью, такой слабый и беззащитный, каким она его никогда не видела, постоянно следил глазами за Робин – боялся, как бы она не взяла назад свое обещание.

– Это ведь невозможно перечеркнуть, правда? – хрипло вопрошал он, лежа в кровати, как велел ему врач. – Все эти годы?

Робин не перебивала, когда он заговаривал о добрых временах, о совместно прожитых временах, но каждый раз вспоминала хихикавшую девицу, которая называла Страйка «Корми». Она воображала, как по приезде домой будет ходатайствовать об аннулировании брака, поскольку таинство не было консумировано. И вспоминала, в какую сумму обошелся ее родителям ненавистный для нее день свадьбы.

Над кладбищенскими розами жужжали пчелы, а Робин в тысячный раз задавалась вопросом: где бы она сейчас была, не оцарапай Мэтью руку о коралл. Над большинством сеансов ныне завершенной психотерапии витала потребность выговориться о тех сомнениях, которые раздирали ее с той самой минуты, когда она решила сохранить брак.

На протяжении следующих месяцев, и особенно когда у них с Мэтью все складывалось довольно гладко, ей казалось, что она правильно сделала, назначив своему замужеству испытательный срок, да только оно и сейчас виделось не иначе как испытательный срок, а от этого бессонными ночами Робин переходила к самобичеванию за малодушие, не позволившее ей вырваться на свободу сразу после выздоровления Мэтью.

Со Страйком она никогда не обсуждала тех событий, не объясняла, почему согласилась до поры до времени поддерживать свой брак на плаву. И уходила от этой темы, наверное, потому, что их отношения, некогда дружеские, стали холодными и неблизкими. Вернувшись из свадебного путешествия, она почувствовала, что Страйк к ней переменился… и что она сама, надо признать, тоже изменилась к нему после того, как в миг отчаяния набрала его номер в мальдивском баре.

– Притерпелась, стало быть? – жестко бросил он, взглянув на ее обручальное кольцо.

Ее уколол его тон, равно как и тот факт, что Страйк ни разу не спросил, почему у нее заплаканные глаза, как складывается ее повседневная жизнь, и даже не намекнул, что помнит тот случай на лестнице.

То ли потому, что Страйк так поставил дело, то ли по чистой случайности, но после истории с Шеклуэллским Потрошителем они не провели вместе ни одного расследования. По примеру старшего делового партнера, Робин спасалась холодным профессионализмом.

Порой у нее возникали опасения, что он больше не ценит ее так, как прежде, поскольку она проявила себя малодушной рабой условностей. Пару месяцев назад у них состоялся неловкий разговор, когда Страйк предложил ей недельный отпуск и спросил, полностью ли она, по своим ощущениям, восстановилась после ножевой атаки. Узрев в этом пренебрежение к ее храбрости, желание отстранить ее от важных расследований, а значит, лишить той части жизни, которая только и приносила ей удовлетворение, Робин заявила, что чувствует себя прекрасно, а сама удвоила следственные усилия.

У нее в сумке завибрировал телефон, поставленный на беззвучный режим. Робин посмотрела, кому она понадобилась, и увидела, что звонит Страйк. Причем он пытался связаться с ней и раньше, но она тогда как раз прощалась с клиникой «Вильерс траст».

– Привет, – сказала она. – Извини, пропустила твой звонок.

– Ничего страшного. Как переезд, нормально?

– Отлично.

– Я просто хотел сообщить, что нанял нового сотрудника. Зовут Сэм Барклай.

– Замечательно. – Робин следила глазами за мухой, дрожавшей на густо-розовой жирной розе. – И откуда он?

– Из армии, – ответил Страйк.

– Тоже служил в военной полиции?

– Ну-у-у… не совсем.

Слушая рассказ про Сэма Барклая, Робин не смогла сдержать усмешки:

– Значит, ты взял на работу наркомана-маляра-штукатура?

– Вейпера, нарковейпера, – поправил ее Страйк, и Робин поняла, что он тоже улыбается. – Сейчас ведет здоровый образ жизни. У него ребенок.

– Что ж, человек, похоже… интересный.

Она выжидала, но Страйк больше ничего не добавил.

– Ну хорошо, до встречи в субботу вечером, – сказала она.

Робин посчитала себя обязанной пригласить Страйка к ним на новоселье. Коль скоро она отправила приглашение Энди Хатчинсу, их самому безотказному и надежному сотруднику, было бы неправильно обойти вниманием Страйка. К ее удивлению, он ответил согласием:

– Ага, до встречи.

– А Лорелея придет? – как бы невзначай спросила Робин.

Страйку, звонившему из центра Лондона, послышались в этом вопросе саркастические нотки: Робин словно вытягивала из него признание, что у его подруги нелепое имя. Раньше он бы припер ее к стенке, спросил, какие у нее проблемы с именем «Лорелея», не без удовольствия провел бы легкую пикировку, но сейчас предпочел не ступать на опасную территорию.

– Да, конечно. Приглашение ведь на два лица…

– Естественно, – торопливо подтвердила Робин. – Ладно, увидимся.

– Погоди, – сказал Страйк.

Отпустив Денизу, он сидел в конторе один. Временная секретарша вовсе не рвалась уходить раньше времени: она работала на условиях почасовой оплаты и, только когда Страйк пообещал заплатить ей за полный день, принялась собираться, ни на минуту не закрывая рта.

– Сегодня после обеда у нас тут был странный эпизод, – начал Страйк.

С напряженным вниманием, не перебивая, Робин выслушала историю в лицах о непродолжительном визите Билли. К концу она и думать забыла о холодности Страйка. В самом деле, он общался с ней в точности как год назад.

– С головой совсем не дружит, – говорил Страйк, уставившись в чистое небо за окном. – Может, даже психопат.

– И тем не менее…

– Это понятно. – Он взял со стола блокнот, из которого Билли вырвал лист с недописанным адресом, и стал рассеянно вертеть его в свободной руке. – Вопрос в другом: он не в себе – и потому считает, что видел, как некто задушил ребенка? Или: он не в себе и при этом видел, как некто задушил ребенка?

Некоторое время оба молчали. Каждый прокручивал в памяти рассказ Билли, зная, что другой занят тем же. Это краткое совместное размышление было прервано внезапным появлением кокер-спаниеля, который незаметно для Робин подкрался из розовых кустов и без предупреждения ткнулся холодным носом в ее голое колено. Она вскрикнула.

– Что там?

– Да ничего… тут собака.

– А ты где?

– На кладбище.

– То есть? По какому поводу?

– Просто исследую местность. Ладно, пойду я, – сказала Робин, поднимаясь со скамьи. – Дома еще не вся мебель собрана.

– Ну давай, – сказал Страйк, возвращаясь к своей обычной скупой манере разговора. – До субботы.

– Простите великодушно, – обратился к Робин, убиравшей в сумочку телефон, престарелый хозяин кокер-спаниеля. – Вы боитесь собак?

– Нисколько, – улыбнулась Робин, поглаживая кокера по мягкой золотистой шерсти. – Он застал меня врасплох, вот и все.

Она пошла назад мимо гигантских черепов в сторону своего нового дома. Все ее мысли занимал Билли, которого Страйк описал настолько убедительно, что у Робин сложилось впечатление, будто она и сама повстречала его вживую.

Пребывая в глубокой задумчивости, она впервые за эту неделю забыла посмотреть вверх, когда поравнялась с пабом «Белый лебедь». На углу здания, высоко от земли красовался резной лебедь, который всякий раз напоминал Робин о дне ее свадьбы, не задавшемся с самого начала.