Осень Овидия Назона (Историческая повесть) - Моисеева Клара Моисеевна. Страница 33

Пещеры поразили их своей необычайной величиной. Они были так громадны, так высоки и так красивы, что казалось, перед ними царские дворцы. Пастух взял с собой много лучины, и пока они шли вдоль причудливо изукрашенных скал, были видны то желтые, то лиловые, то розовые камни, сверкающие, будто драгоценности. Подойти к ним было рискованно, да и запрещалось. Эхо далеко отдавалось в высоких сводах. Когда все изрядно продрогли от вечного холода влажной пещеры, решили выйти к солнцу. И были очень рады, когда согрелись в теплых ласковых лучах.

Они недолго пробыли в Колхиде, но успели побывать на виноградниках, успели испить красного вина, которым славились эти края, увидели сады с плодами гранатов и персиков. Все было прекрасно и говорило о щедрости здешней земли.

— Вот почему здесь так велики стада белых пушистых баранов, — говорил Никострат и с гордостью вел их в новое богатое селение.

Им удалось обменять привезенные вещи на белую шелковистую шерсть, и они радовались, что не понесут убытка от этого путешествия.

Возвращаясь домой, они уже внимательней рассматривали зеленые берега. В очень красивом месте, где была роща редкостных деревьев, они увидели, как рабы строили крепостные стены и греческий храм. Никострат пояснил, что на этом месте будет воздвигнут еще один город греков, которые обрели здесь свою родину.

— Тут много вольноотпущенников, — говорил он. — Это люди деятельные, привыкшие трудиться, а здесь они все делают для себя, стараются.

— К слову, я хочу прочесть несколько строк из Овидия Назона, — попросил Фемистокл и прочел:

— Кто скажет — зачем? — спросил Никострат.

— Я думаю затем, чтобы выжить, — ответил с усмешкой Гордий. — Если кто-то нападает и стремится уничтожить твой город, твой дом, то ты будешь добывать оружие, чтобы защитить своих близких. И так ведется из века в век.

— С тех пор, как существует человек, — заметил Фемистокл, — он бродит по земле в поисках счастья. Хотел бы я узнать о тех людях, которые нашли свое счастье.

Путешествие продлилось больше месяца. Им благоприятствовала погода, их радовали задушевные беседы, они сдружились со своим корабельщиком Никостратом, который понравился им своей житейской мудростью.

Когда они высадились в гавани Пантикапея, Гордий признался, что не помнит, когда бы так приятно провел время, когда бы так отдохнул от своих повседневных забот и тревог. Да и выгодно продал свою керамику.

— Я твой должник, — признался он Фемистоклу. — Теперь я должен придумать тебе достойный подарок.

— Друг мой Гордий, — воскликнул Фемистокл, — ты сам для меня лучший подарок! Я исцелился в пути и так тебе благодарен за то, что ты составил мне компанию. Мне кажется, что я стал моложе. Ты лучше меня должен это увидеть.

— Я и в самом деле заметил, что глаза твои прояснились, заблестели и появилась в них лукавая усмешка. Это хорошо, мой друг.

Отъезд отца очень встревожил Эпиктету. Она ничем не могла объяснить такое странное решение. Впервые она стала свидетельницей того, что отец задумал что-то для себя и для собственного удовольствия предпринял путешествие со своим другом. Дело не так уж велико. Задумал поторговать белой шерстью. А вот для удовольствия — такого еще не было.

Когда веселый, улыбающийся Фемистокл позвал Эпиктету и вручил ей большой сверток белой мягкой шерсти, дочь даже прослезилась: так ее тронуло внимание отца.

— Вот превратишь эту шерсть в праздничную одежду, — сказал отец, — и будешь вспоминать мое путешествие в страну аргонавтов. Хорошее было у меня путешествие. Я исцелился от недуга печали, который терзал меня последний год.

ДОРИОН НА ПУТИ В ТОМЫ

Вернувшись из Колхиды, Фемистокл получил долгожданное письмо от сына. Дорион писал о том, что вскоре покинет Рим и отправится в Томы, чтобы, наконец, увидеть господина и, возможно, чем-нибудь помочь ему. «Жизнь его так трудна, что и представить себе невозможно, — писал Дорион. — Овидий Назон, привыкший к роскоши и признанию, живет как нищий раб. Он не всегда имеет еду. Ему не во что одеться. У него нет друзей. Впрочем, он пишет, что научился говорить по-гетски и даже написал стихи на этом варварском языке. Когда угрюмые геты услышали стихи на своем родном языке, они так растрогались, что увенчали Назона лавровым венком. В этот день он улыбался».

Дорион писал отцу о том, что ему понадобилось четыре года для того, чтобы переписать сочинения Овидия Назона, распространить их среди любителей поэзии и собрать нужную сумму денег для дальнего путешествия.

Читая письмо, Фемистокл мысленно переносился в Рим, в роскошную виллу Овидия, и задавал себя вопрос: «А что Фабия, разве она не могла дать деньги своему верному слуге, Дориону, и послать его к мужу? Почему Дориону понадобилось зарабатывать эти деньги? Разве мало того, что он готов рискнуть сесть на корабль, влекомый бурями?»

Отвечая Дориону на письмо, Фемистокл писал: «Сын мой, любимый Дорион. Горестно мне, что не вижу я тебя на старости лет. Ведь, готовя выкуп, когда тебе было всего пятнадцать лет, я ждал, что скоро увижу тебя рядом и буду радоваться твоим успехам в науках. Еще больше я поверил в это через десять лет после выкупа, когда услышал, как ты образован и умен. Я хвалю тебя за твою деятельность, повторяя слова великого мыслителя Аристотеля: «Не соответствует истине превозносить бездеятельность над деятельностью, так как счастье предполагает именно деятельность, причем деятельность справедливых и скромных людей заключает в своей конечной цели много прекрасного».

Я горжусь твоей деятельностью, сынок. Но, признаюсь, печален я от того, что прошло еще пять лет со дня нашей разлуки, а я уже стар. Я хвалю тебя за твою деятельность, хвалю за благородные порывы, но печалюсь я, сынок. Я так хочу увидеть тебя. Постарайся приехать в мой дом в Пантикапее. Ты знаешь, что сестры твои живут отдельно, и в моем доме много места для тебя. А еще больше места в моем сердце…»

Это письмо Дорион не получил, он уехал в неведомые Томы, чтобы выполнить свой долг перед господином Овидием Назоном. Он с великими трудностями осуществлял свой замысел.

Что и говорить, замысел был очень сложным. Мало того, что потребовалось так долго трудиться, чтобы собрать деньги. Совсем не просто оказалось найти корабль, идущий к тому дальнему берегу. Ближайший порт был в Остии. Там надо было провести много дней, дожидаясь случая. Перед отъездом, когда он сообщил Фабии, что едет к господину, она попросила передать кой-какие вещи и книги, которые могли бы порадовать Назона, потому что они были переписаны уже после его ссылки. Фабия не спросила Дориона, чем ему помочь, а похвалила за то, что он не боится трудного пути.

«Боюсь, что госпожа видит в моей поездке некое развлечение, — подумал Дорион, — не стану же я говорить ей о своих чувствах к поэту».

Прошло много дней, прежде чем Дорион дождался корабля, который должен был плыть в направлении города сарматов.

Дорион старался все подготовить к лету, чтобы в теплые ясные дни отправиться в дальнее путешествие. Но уже пришла осень, когда он сел на корабль и отчалил к дальним берегам.

— Помолимся Посейдону, — сказал старый грек Критобул, владелец корабля, названного «Арго» в честь аргонавтов. — Трудный впереди путь. Все вы, мои путники, — обратился он к купцам и к Дориону, — достойные люди. Найдите слова, чтобы умилостивить божество. Ведь осень не лучшая пора года для корабельщиков.

Дорион, ни разу в жизни не побывавший в дальнем плавании, был несколько разочарован, услышав предостережения судовладельца. Ему казалось, что бывалый путешественник должен быть уверенней и не столько полагаться на богов, сколько на себя. Он вспомнил добрые предсказания Пифии, когда отцу предстояло путешествие в дальние края, вспомнил, что эти предсказания сбылись, и очень пожалел, что не имел возможности снова побывать в Дельфах перед своим плаванием. «Я размышляю так, будто у меня неисчерпаемый источник доходов и можно тратить без оглядки, — думал Дорион. — Ведь не было у меня денег для посещения оракула Дельфийского. Что уж тут рассуждать. Истина в том, что я по-прежнему беден».