Секрет (СИ) - Субботина Айя. Страница 33

Глава двадцать девятая: Антон

После выходных жизнь снова входит в свой привычный ритм.

Ну, так мне кажется, вернее, я пытаюсь убедить себя в этом, хоть вот уже и середина среды, а я до сих пор то и дело мысленно возвращаюсь в ночь воскресенья, когда Таня стояла на кровати, прижимала к груди покрывало и все ее чувства были выставлены напоказ, словно экзотический стриптиз. Персонально для меня.

Вроде и не случилось ничего страшного: я нравился многим женщинам, некоторые признавались, что сразу теряли голову. Мне не привыкать, и тем более я никогда не ел себя за то, что оставил парочку разбитых сердец. Это жизнь, в ней случаются досадные промашки.

Но Туман…

Я выбираюсь из офиса во ближе к четырем. Хочу проветрить голову и заодно подумать, где вообще были мои мозги, когда я решил, что с этой малышкой все пойдет по тому же сценарию, что и с женщинами до нее. С самого начала, еще когда она свалилась мне на голову в том свитере и в брекетах, было ясно, что она – не как все. И как со всеми с ней не будет.

Потому что с ней у меня не приятный сексуальный досуг, хотя и с этим тоже полный порядок.

С ней у меня кактус, который я продолжаю поливать, улитки-альбиносы и снеговики.

Я как раз пытаюсь как-то четче, просто для себя самого оформить все это одним словом, но вайбер напоминает о себе знакомым сигналов входящего сообщения. Как раз прохожу мимо зеркальной витрины и бросаю косой взгляд, в котором здоровый, почти двухметровый мужик с идиотской улыбочкой достает из кармана телефон. Я заметил, что начинаю улыбаться еще до того, как увижу, что Туман написала на этот раз. Как будто она нашла дистанционный пульт управления моими лицевыми мышцами.

ТУМАН: Мне очень-очень срочно нужна твоя помощь!

Первая мысль – что-то случилось. То есть, вторая, потому что первой у меня перед глазами проносится картина того ее падения, и внутренности снова скручивает болезненным спазмом.

Останавливаюсь, тянусь за сигаретой и в это время Таня присылает новое сообщение.

ТУМАН: Не могу выбрать шапку к праздничному платью. Поможешь?

Шапку к праздничному платью? Моя малышка большая оригиналка, так что от нее можно ждать чего угодно, но все-таки чутье подсказывает, что прямо сейчас меня ждет какой-то подвох. И Туман не разочаровывает – присылает три фотографии.

На них она и правда в шапках: смешной серой с кошачьими ушами, бежевой с огромным помпоном и разноцветной с длинной пушистой кисточкой.

Очень даже милые шапки, если уж на то пошло.

Вот только кроме них на моей малышке нет ничего, кроме белья. И это тоже совершенно разные комплекты. Белый с кружевами и такими крохотными трусиками, что мои мозги мгновенно стекают за пояс, розовый в задорный черный горох и какая-то маленькая красная грация или что-то очень похожее, где солирует микроскопический лиф, в котором в общем, небольшая грудь моей малышки выглядит просто на вынос мозга. Того, что уже и так перестал адекватно работать.

Я просто листаю фотографии туда-сюда и не сразу понимаю, что стою прямо посреди тротуара и прохожие огибают меня, словно поставленный в неположенном месте волнорез.

ТУМАН: Что, совсем ни одна шапка не понравилась? :(

Вслед к грустному смайлику Туман присылает еще и стикер рыдающей радугой единорожки.

А ведь она и правда могла не свалиться мне на голову. Могла просто точно так же, как и в прошлые года найти тысячу причин провести новый год не с семьей. Могла, в конце концов, просто пройти мимо и не вцепиться в меня поцелуем. Да что угодно могло произойти, из-за чего сейчас некому было бы слать мне смешные стикеры и практически каждый день выдумывать новые прозвища вдобавок тому, что я стал Мистером Фантастикой практически на постоянной основе.

И снова вижу ее с горящими влюбленными глазами. Совсем не такую дерзкую и игривую, как на этих фото. Странно, но тогда простыня скрывала гораздо больше, чем эти кусочки ткани, но именно тогда она была совершенно… обнаженной.

Я трясу головой, чтобы временно избавиться от мешанины несвойственной мне романтической фигни, и быстро набираю в ответ:

Я: Бери все, не могу определиться какая нравится больше.

Она присылает целую кучу сердечек и аудиофайл с громким «Чмок!»

К себе в офис я возвращаюсь порядком присыпанный снегом, и натыкаюсь на сидящего в моей приемной Туманова. Вера как раз готовит ему чай, и жестами дает понять, что он пришел совсем недавно. Она знает его, как гуру и человека, которым я всегда искренне восхищался.

— У него что-то личное, - шепотом говорит моя верная помощница.

Личное? Личное к адвокату по разводам или личное к любимому ученику Антону Клейману?

Хотя, есть еще и третий вариант: личное к мужику, который встречается с его любимой маленькой дочуркой.

Я прошу Веру сделать мне кофе и бодрым шагов, приклеив к роже приветливую улыбку, захожу в кабинет. Одно то, что Туманов пришел без двустволки и охотно, как всегда, пожимает мне руку, и похлопывает по плечам, вселяет надежду, что речь пойдет не о нашем с Таней секрете.

— Вера сказала, что у вас что-то личное, Владимир Евгеньевич. – Неведение хуже смерти, поэтому, после короткого обмена привычными вопросами и ответами, я вывожу разговор в нужное русло. – Все… в порядке?

— Я чего пришел-то. – Туманову определенно неловко, хоть у этого мужика стальные яйца. – Ребенок наш… кажется… В общем! - Он смахивает рукой невидимую пелену прямо перед собой, и выкладывает на стол фотографию со мной, обклеенную объемными сердечками. – мать нашла у нее в комнате, вбила себе в голову, что ты нашему Ребенку… Голову ты ей как будто морочишь, вот.

Еб. Твою. Мать.

*******

Мне нужна минута, чтобы еще раз переварить происходящее. Это как будто я смотрел классное интересное кино, а на середине в нем вдруг оказались кадры из третьесортного ужастика и кровь из кетчупа обильно хлещет прямо в мой попкорн прямо через экран.

Еще раз смотрю на фотографию. Скорее всего, она из моего инстаграмма, потому что вот так навскидку я даже и не вспомню, чтобы слал Тане фотографии. В основном это она шлет мне свои. Сердечки сверху забавные и я запросто могу представить, как она сидела с клеем и усердно превращала мою фотку в… вот в это. Тогда, на даче у Марика, она и правда сидела над учебниками: сосредоточенная, собранная, маленькая деловая малышка, которую ужасно сильно хотелось отвлекать. Кажется, тогда у меня впервые случился порыв просто так покрасоваться перед женщиной без футболки. И кажется тогда же она впервые в спину вытолкала меня из комнаты чтобы не мешал ей учиться.

— Я не морочу голову вашей дочери, - говорю чистую правду. Говорю не особо уверенно, но это действительно так: никогда, ни единым словом я не дал Тане повод думать, что…

— Прости, Антон, - Туманов с облегчением опадает спиной на стул. И, не дав мне вставить и слова, продолжает: - Прости, что я тут… как снег на голову. Мать вбила себе в голову черт знает что, и мне вот, старому, мозги запудрила.

Я открываю – и закрываю рот. Пытаюсь понять, что вообще происходит, а Туманов уже берет фотографию и сует ее обратно в карман.

— Таня у нас поздняя, ты знаешь.

Знаю. Он часто рассказывал, что младшая дочь далась им тяжело, потому что роды были поздние и врачи ставили очень неблагоприятные прогнозы. И еще о том, что Таня родилась слабенькой, провела первые недели в боксе под искусственной вентиляцией легких и врачи не давали никаких шансов, что ребенок вообще будет полноценным. Он много чего рассказывал именно о младшей, а вот о Нине рассказывал редко. Говорил только, что они с женой очень гордятся ею и что она никогда их не подводила.

— Она всегда была очень влюбчивая, - продолжает Туманов. – Находила какого-то пацана из телевизора и начинала вырезать ее фотографии из журналов и газет, обвешивала комнату, писала любовные письма. Мы с женой боялись, что когда-то кто-то ответит ей взаимностью и наш Ребенок сбежит из дома.