Прочитай меня (СИ) - Морская Лара. Страница 35

Жена глазного врача — приветливая, интересная женщина средних лет. Она задает множество вопросов, и я теряюсь. После каждого положительного ответа она кивает и довольно хмыкает. «Ага, точно, и этот симптом у нее есть, я так и думала. Вот же, ходячая проблема!»

Я придумываю эти жестокие мысли и вкладываю в ее голову.

Вопросы странные. До чтения и письма мы еще не дошли, и это озадачивает.

— Есть ли у вас проблемы с памятью?

— Путаете ли вы право и лево?..

— У вас бывали проблемы в общении со сверстниками?..

— Вас пугают громкие звуки?..

— Вам неприятны прикосновения посторонних людей?..

— Вас пугают перемены в жизни?..

С каждым «да» внутри раскручивается пружина, на которой держится моя жизнь. А потом она выстреливает, и после этого в ушах только белый шум.

Я выбегаю из кабинета, не прощаясь, грубо вырвав из рук специалиста анкету.

Несколько дней назад я была собой. Такой, какой хотела быть. Я хочу вернуться обратно.

Через полчаса я в офисе. Егора сегодня нет, можно не волноваться о нежеланной встрече.

Я распечатываю материалы, отмечаю красным «конфиденциально» и отдаю Нине Александровне.

Я спешу в безопасность моего дома, где никто не будет толкать меня в неведомое, ранить и разбирать на части. Где я не нуждаюсь в усовершенствовании и контроле.

Я успеваю собрать вещи, когда звонит Егор.

— Мне оставили сообщение, что ты сбежала из клиники.

Я не задаюсь вопросом, почему звонили ему, а не мне. Вся эта ситуация — одно большое сумасшествие от начала до конца.

— Егор, прошу, скажи, сколько стоили обе консультации.

— Нисколько.

— Егор, прошу тебя!

Он неохотно назвал сумму.

— Я отправлю тебе деньги.

Я прервала ответную ругань прощанием.

— Что ты сейчас делаешь? Где ты?! — потребовал.

— Собираюсь домой. Я закончила свою часть работы, остальное мне не потянуть. Сдала все бумаги Нине Александровне. Спасибо, это было интересно.

— Ты у тети? Я сейчас приеду. Подожди меня!

— Я уезжаю дневным поездом.

— Прямо так и уедешь?

— Да. О тете не волнуйся, я нашла другой вариант.

Далеко не самый лучший, но сосед согласился помочь за небольшую плату. Когда не пьет, он вполне надежный человек.

— Аль, что не так? Я слишком сильно надавил? Я видел, что ты нервничала, но потом успокоилась и согласилась пойти к специалисту. Я обозначил свои мысли по этому поводу…

— Мне пора домой.

— Аль, не уезжай, давай поговорим нормально, лицом к лицу! — перекрикивает шум дороги, неровный стук шагов и щелчки гравия. Бежит к машине.

— Нет, Егор, я наговорилась на год вперед. Мне не нужны врачи, ничего этого не нужно. Сначала эти дурацкие очки…

— Ты их еще не видела!

— Они мне не нужны, понимаешь? Врачи, осмотры, вопросы. Они лезут в душу, туда, куда я никого не пускаю. Никого, понимаешь? Я хочу домой. Там я нормальная, там никто не говорит, что я не такая, как все. Я не хочу быть другой.

— Ты другая, Аль, и всегда такой будешь. Но ты и представить себе не можешь, насколько это хорошо… замечательно даже. Не уезжай, выслушай специалистов, позволь им помочь!

— Мне не нужна помощь! — с силой сжимаю трубку. Ненавижу этот разговор, каждую его секунду. — Они делают мне хуже, я чувствую себя совсем неадекватной.

— Не говори глупости!

— Хорошо, я говорю глупости, но это мои глупости, и я имею на них право.

— Аля, ты… должна остаться… обязана… — Слышны гудки машин. Боюсь представить, с какой скоростью несется Егор. — Ты не можешь вот так уехать. Без тебя журнал будет… чужим. Все будет чужим. Останься!

Он не имеет права требовать. И повышать голос тоже. И говорить с таким отчаянием, будто теряет всемирно известного журналиста, лауреата Пулитцеровской премии, а не полуграмотную меня.

Он не должен отвлекаться, когда ведет машину.

— У меня слишком бурная фантазия и только. Я совершенно не разбираюсь в том, что такое счастье, поэтому найми опытного психолога и обсуди эту тему прежде чем всерьез ее рассматривать. Удачи тебе, Егор!

Он успел к поезду. Вокзал большой, но я услышала, как он подъехал. Стоянку отделяет от перрона чугунная ограда, и я по визгу шин догадалась, что мне предстоит серьезный спор.

— Ты!! — Егор вылетел на перрон. Отдышавшись, немного смягчился. — Ты здесь! — С отвращением сдернул галстук и бросил его на асфальт. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Дышит тяжело, вены на шее вздулись, глаза сверкают. Раз он в костюме, значит, новость о моем побеге застала его во время важных встреч.

Остановил взгляд на моем чемодане. Даже руку протянул, того гляди перебросит через ограду к своей машине.

Егор в бешенстве, никак мною не заслуженном.

— Я сделала все, что обещала.

— Да, — подтвердил сипло. Откашлялся, но больше ничего не говорит. Взгляд гневный, но оснований жаловаться нет, и Егор об этом знает.

— Зачем ты приехал?

— Никогда бы не подумал, что ты трусиха.

Это не ранило. Он сказал правду, я и сама об этом знаю.

— А ты жестокий. Зачем ты так со мной?

— Я надеялся, что ты захочешь большего.

— Это не большее, Егор. Ты заставил меня захотеть невозможного, а это жестоко.

— Но это невозможное и есть ты! Ты фантазерка, рассказчица, сказочница.

— У меня хорошая жизнь. Тебе мало того, что я достигла, но это твои проблемы.

— Скажи мне правду, и я отстану. То, чем ты занимаешься, это твое? По-настоящему твое? Твое дело? Ты предложила издать журнал о счастье, а сама-то ты счастлива? Стесняешься себя, прячешься, скрываешь свои слабости. Ты совершенная внешне, но сама не своя внутри.

— Прекрати, Егор! Не тебе судить и читать мне нотации. Прекрати!!

На нас оглядываются. На перроне нечем заняться, самое то — разглядывать орущую молодежь, того гляди вцепимся друг другу в глотку.

— Аль, скажи правду! Ты приехала в город зажатая, закупоренная, запудренная до умопомрачения. А теперь проснулась, да? Признайся, проснулась же! Стала такой, как раньше. Этот журнал твой, и ты знаешь об этом. Ты ведь наверняка уже представила, как пишешь для него статьи. Я знаю тебя, Аль, ты ведь уже нафантазировала себе журналистскую карьеру. Знаешь, почему? Потому что это твое!

— Не пори чушь! Я не могу писать… Говорить такое — это не просто бред, это преступный бред! Ты заставляешь меня хотеть невозможного, тычешь носом в мои дефекты… ты делаешь мне плохо, Егор. Очень плохо!

— То, о чем ты мечтаешь, находится за пеленой страха, — говорит, чеканя слог (2). — Вот и все, других преград нет. Я знаю тебя с детства, это твое. Ты должна жить своими фантазиями, делиться ими. Только тогда ты горишь, а в остальное время — прячешься. Впустую тратишь время, пытаясь доказать, что ты такая, как все. А это неправда. Ты потрясающая, сбивающая с толку, неординарная, незабываемая. В лучшем смысле этих слов. Ты не должна прятаться и молчать. Останься, Аль, и тогда журнал твой, совсем твой, полностью. Но тебе придется за него побороться. И за себя тоже. Без истерик и без побегов. Придется показать настоящую себя, в очках и пишущую с ошибками. Поборов страх, ты поймешь, что эти проблемы не определяют того, кто ты такая. Я буду рядом и не позволю тебе испугаться и свернуть с пути.

— Я не просила тебя об этом! Ты вмешался по собственной воле. Это игра для тебя, интересный ребус, очередная олимпиада. Ты манипулировал мной с первой встречи!

— Ничего я тебе не делал при первой встрече, я и видеть тебя не хотел! Ни тебя, ни Королева! Но… сейчас уже не важно, как все вышло.

— Я не знаю, кто хуже: Никита, которому на меня наплевать, или ты, пытающийся починить меня, как сломанную игрушку.

Егор отпустил чемодан и схватил меня за плечи. Так надежнее, ведь меня тоже можно перебросить через ограду. На лице Егора столько осуждения, что хватит на годы воспоминаний. Пусть. Буду жить, как жила, даже если он не одобряет. Тоже мне, начальник.

— Аль, не говори глупости! Помнишь, в лифте ты спросила, боюсь ли я высоты? Боюсь. Но это не основание не ездить в лифте. Надо побеждать себя, даже если страшно. Ты сказала, что я одеваюсь кое-как. Я что, сбежал? Впал в истерику? Нет. Я предложил подобрать новый гардероб. Что еще со мной не так? Не молчи! Я все исправлю.