Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара. Страница 36
Крик пронёсся по гортани взрывной волной. Правду говорят, что иногда волосы встают дыбом. Ощущение такое, словно я нырнула в опасность, она со всех сторон, прикасается ко мне и удерживает. Словно нараставший во мне страх предупреждал именно об этом моменте.
Теперь уже явственно ощущаю, что в квартире я не одна. Кто здесь? Зачем? Почему в темноте?
Щелчок выключателя, и я щурюсь, бегая взглядом по студии.
Данила. Конечно же, кто ещё, только у него есть ключи.
Сидит на табурете у стены, отрешённо глядя на картину.
Огляделась на всякий случай, но нет, Ивана не видно.
— Ты напугал меня до полусмерти, — выдохнула, присаживаясь на стул.
Данила выглядел жутко. Дико. Немигающие глаза зафиксированы на картине, отросшая щетина оттеняет серый цвет лица.
— Я не знал, что ты снова пишешь.
— Я не пишу. Это случайность.
— Интересный выбор слова, Ника, очень интересный. Случайность. Ты скрываешь от меня правду, а потом пишешь откровенно эротическую картину.
— Где ты увидел откровенную эротику?
— В позе, в изгибе тел. Ты думала о моём брате, хотела его, поэтому и написала эту картину, а потом отнесла в магазин, чтобы я её не увидел. Однако тебе не удалось её спрятать. Какая ирония! Я шёл домой, к тебе, и тут из магазина выбегает Генрих, чтобы отдать твою картину. Сказал, что у них нет места так долго хранить.
Надо сдержаться, надо сделать глубокий вдох. Срываться нельзя, я чувствую, что Данила на взводе.
— Я переживала после случившегося. Вылила эмоции в эту картину, а потом отнесла её в магазин, чтобы они сделали раму и…
— Ты лжёшь!! — в крике Данилы прозвучала такая ошеломляющая ярость, что я вскочила и попятилась к двери. Он так и не повернулся ко мне, глядя только на картину, на мнимое доказательство моей лжи. — Лжёшь, — повторил, охрипнув от крика. — Мучения выливают на бумагу и сжигают, а не вешают на стену. Для них не заказывают дорогую раму.
— Это неправда! Ты, как творческий человек, понимаешь…
— Скверна, — прошептал Данила. Он начал поворачиваться ко мне, но остановился на полпути. Оскал на его лице напугал меня до судорог. — Я не хотел разочаровываться в тебе, Ника. Очень не хотел, но знал, что придётся. Ты никогда меня не любила. Ты лжёшь, ты всё время лжёшь и продолжаешь лгать прямо сейчас.
Наклонившись, Данила подхватил с пола гитару, которую хранил у меня. Полосатая красавица, которая свела нас вместе в самом начале отношений. Без усилителя звуки выходили чуть слышными, странными.
Данила запел хриплым голосом, закрыв глаза.
Я хочу тебя,
А ты наигралась и потеряла интерес.
Я хочу тебя.
Никто не захочет тебя сильнее, чем я (11).
Незнакомая мелодия звучала на удивление мелодично, нехарактерно для Данилы. Промелькнула неуместная мысль — оказывается, он и вправду умеет петь, а по его музыке не догадаешься. Тоска в голосе Данилы, тяжесть его взгляда и жутковатый мотив обезоружили меня.
— Скажи, Ника, тебе страшно? — вкрадчиво проговорил он, не переставая играть.
— Очень.
— Это хорошо. Это очень хорошо. Так и должно быть, — удовлетворённо кивнул. — А теперь уходи. Сюда вот-вот нагрянет мой любимый братец, и тебе не поздоровится. Он ведь спрятал тебя, не так ли? Лёше не понравится то, что ты сбежала. Ты и ему лжёшь, да, Ника?
Он говорил язвительно, с горьким смешком, а потом снова запел.
Правда не может ранить.
Она как тьма.
Пугает тебя до дрожи,
Но со временем ты увидишь всё ясно и чётко (11).
Никогда бы не поверила, что этот момент наступит, но клянусь — мне плевать на то, что случилось. Плевать на чужие руки на моём теле, на обман и на предательство. Плевать. Всех прощаю, обо всём забуду, только пусть прекратится эта пытка. Пусть Данила перестанет петь тоскливый мотив и смотреть на картину безумным взглядом. Он не в себе, ему плохо. Я не могу оставить его таким.
— Данила! Послушай меня! Тебе нужна помощь!
Он не отозвался, продолжая петь.
Бегу к ящику, где хранятся старые картины, и нахожу среди них «Секрет», мою школьную работу. Ставлю перед Данилой, загораживая другую картину.
— Дань, ты был прав: я действительно хранила «Секрет» все эти годы. Пожалуйста, очнись и выслушай меня.
Осторожно приблизившись, я взяла жениха за руку. Ледяную, неживую.
Он медленно перевёл на меня больной взгляд.
— Ты плохо выглядишь, Ника. Бледная. Почему? — его голос прозвучал отстранённо и спокойно.
— Мне страшно, Дань.
Он отложил гитару в сторону.
— Хорошо, Ника, — Данила оскалился в попытке улыбнуться и погладил большим пальцем моё запястье. — Я выслушаю тебя, если ты скажешь правду. — Поднявшись, он отодвинул «Секрет», показывая на фигуры на лестнице. — Скажи, Ника, тебе понравилось?
Опять он об этом.
— Да. Мне понравилось, потому что я думала, что со мной был ты.
— Тебе понравилось. Точка.
— Я думала, что это ты.
— Посмотри на свою работу, Ника. Посмотри внимательно. Это не я, и ты об этом знаешь.
— Когда я писала эту картину, то думала, что обидчик — Алексей! Не будем об этом больше, прошу тебя. Это уже не имеет значения.
Осторожно погладила его ледяную руку, и Данила немного расслабился. Каждая мышца в моём теле дрожала от напряжения. Казалось, я держу за лапу дикого зверя. Прошлое отступило, осталось только желание помочь человеку, с которым я однажды собиралась связать своё будущее. Его разум заклинило на ревности, и это ненормально. Даниле плохо, хуже, чем мне.
— Я хочу тебе помочь, Дань. Ты не в себе, почему бы не поговорить с психологом? Как только придёшь в себя, увидишь всё в другом свете. Тебе станет лучше, вот увидишь.
Я постаралась улыбнуться, но получилось плохо.
Зато у Данилы вышла почти искренняя улыбка. Он погладил меня по щеке и прошептал.
— Сочувствие, да, Ника? Ты сочувствуешь мне?
— Я просто хочу…
Данила набросился на меня с такой свирепой внезапностью, что я не успела воспротивиться. Ширма спасовала под нашим напором, и, повалив её, мы упали на кровать. Я, беспомощно размахивая руками, он, вцепившись в мои рёбра.
Давясь собственным дыханием, я хрипела от удара о кровать. Только не насилие, не Данила, он не сможет. Вцепилась в его плечи, выкрикивая то «Прекрати!», то «Опомнись!», и плакала.
Его глаза светились.
Нависнув надо мной, Данила замер на долгие десятки секунд. На время, измеряемое возможностью насилия.
Улыбнулся и снова спросил:
— Страшно?
Не дожидаясь ответа, откатился в сторону, брезгливо отряхнул руки и вернулся на место напротив картины.
А я побежала.
Шок спас меня от боли. Если бы сняла пальто, без ушибов не обошлось бы. А так остались только разбитое доверие и синюшные следы моей попытки объясниться. В очередной раз.
Вылетела на лестницу, захлопнув дверь, и тут меня схватили за шиворот и вздёрнули, как котёнка. Я и взвизгнула соответственно, схватившись за ушибленные рёбра.
Алексей. Вовремя приехал!
За его спиной захлопнулся лифт.
Как удачно я выбрала пять минут, чтобы заехать домой!
Отреагировав на болезненную гримасу, Алексей отпустил меня и осмотрел цепким взглядом. Я положила ладонь на ноющие рёбра. Пытаясь отдышаться, кивнула в сторону лестницы в надежде, что он отпустит меня без вопросов. Не тут-то было.
Положив руку поверх моей, Алексей вопросительно поднял брови.
— Что он тебе сделал?
Голос Алексея был на пару тонов ниже обычного. Густой, насыщенный угрозой и неприязнью.
— Ничего.
Аккуратно отвела руку Алексея в сторону и шагнула в сторону лестницы.
Алексей сделал едва заметное движение, лёгкий наклон в сторону, и меня тут же пригвоздило к полу исходящим от него предупреждением.
— Я смог дозвониться до Данилы только полчаса назад, узнал, что он в твоей квартире, и сразу приехал. До этого новостей не было, поэтому я тебе не ответил.