Две томские тайны (Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович. Страница 18

— Но кого бы вы видели вместо себя на российском престоле, Ваше Величество? Наследника у вас нет. Заговорщики только и ждут удобного случая, чтобы поднять восстание.

— Не волнуйтесь, граф, никакой республики в России не будет. У меня нет детей, зато есть братья. Да, я знаю, что Константин непригоден для верховной власти. Он слишком вспыльчив, слишком неуравновешен, как наш отец. К тому же, вопреки интересам династии женился на простолюдинке. Мне и самому нравятся польки, но не до такой же степени! А что вы думаете о Николае?

Аракчеев размышлял. Он уже не раз задавался этим вопросом — кто придёт на смену Александру? Лучшей кандидатуры, чем великий князь Николай Павлович, российский Ришелье не находил. Конечно, у Романова-младшего не тот полёт мысли, как у старшего брата, зато имеется врождённое стремление к порядку и субординации. Именно эти качества сам Алексей Андреевич очень высоко ценил в людях. Граф не сомневался, что он легко докажет свою полезность новому монарху, более того, даже упрочит свои позиции при дворе.

— А не молод ли Николай Павлович для трона?

— Полноте, граф, я был куда моложе, когда взошёл на престол. Напротив, молодость брата — это его плюс. Он в силу своих лет способен ощущать требования времени, чего уже нельзя сказать обо мне и о Константине.

Аракчеев смешался. Чувствовалось, что он ещё хочет спросить нечто важное, но не решается. Царь заметил его колебания и приободрил министра:

— Задавайте любые вопросы, граф. Сейчас мы беседуем без церемоний.

— Хорошо, государь. Это, конечно, может быть, не моё дело. Но в последний год царствования вашего батюшки при дворе ходили слухи, что его младшие сыновья Николай и Михаил — рождены вовсе не от него. Их отцом якобы является генерал Фёдор Петрович Уваров. Вы не боитесь оставлять трон человеку, который, возможно, приходится вам братом лишь наполовину, по материнской линии?

Царя вопрос от души развеселил. Он рассмеялся звонко и открыто, как в былые времена, и ответил без всякого сожаления и раздражения:

— Да если бы жёны всех Романовых хранили верность своим мужьям, наш род давно потерял бы право править Россией. Тогда на престол всходили бы одни немцы. А так всё в порядке. Вот мой родной дед, например, по одной версии, граф Салтыков, а по другой — вообще безродный крестьянин из финской деревни. Ну и что из того, что у Николаши отец — не Павел, а Уваров. Ему же лучше. Меньше дурной наследственности!

Тёплым ранним вечером, какие случаются в Санкт-Петербурге в самом начале сентября, когда лето уже устало править бал, а осень ещё не вступила в свои права, у ворот Александро-Невской лавры остановилась коляска, запряжённая тройкой гнедых лошадей. Из неё ловко выпрыгнул высокий моложавый офицер в лёгкой походной шинели и фуражке, но без шпаги, и направился широким шагом к поджидавшим его священникам.

Митрополит Серафим, архимандриты и остальная монашеская братия, по случаю приезда высокого гостя облачённые в парадные одеяния, склонили свои головы в поклоне. Приезжий, в свою очередь, тоже поклонился в ноги митрополиту и приложился к кресту. Владыка Серафим окропил гостя святой водой и благословил его.

— Я хотел бы, чтобы отслужили молебен по поводу моего отъезда, — попросил царь.

— Пойдёмте в храм, государь, — сказал Серафим и направился в церковь.

Александр Павлович в окружении других священнослужителей последовал за ним.

В соборе император остановился перед ракою святого Александра Невского. Начался молебен.

— Положите мне Евангелие на голову, — попросил государь митрополита и встал на колени.

Закончив молитву, Александр поднялся, трижды поклонился мощам святого тёзки и поцеловал его образ.

— Ваше Величество везде жалует схимников. В нашей лавре ныне проживает такой. Не соблаговолите ли позвать его? — спросил митрополит царя, когда они выходили из церкви.

— Хорошо, позовите, — согласился император, но тут же добавил: — Нет. Лучше проводите меня к нему в келью. Я хочу посмотреть, как живёт схимник.

Митрополит дал знак монахам, и в руках двоих из них тут же появились факелы.

— Придётся спуститься в подземелье, государь, — пояснил владыка.

Они долго шли по тёмным коридорам, спускались вниз по крутым лестницам в самое чрево земли, откуда пахло плесенью и смертью. Наконец митрополит остановился возле сколоченной из грубых досок двери, преграждавшей вход в какую-то нору.

— Здесь и живёт достопочтенный старец Алексий, — почтительно произнёс митрополит, открывая дверь в преисподнюю.

Вначале царь ничего, кроме блеклого света свечи перед образом Иисуса Христа, не увидел. Но затем, когда глаза привыкли к темноте, разглядел жалкое убранство кельи. На земляной стене висело несколько икон. На почерневшем от старости и сырости деревянном столе лежала раскрытая Библия и ещё несколько церковных книг, описывающих жития святых.

— А где старец спит? — спросил царь. — Я не вижу постели.

Но ему ответил не Серафим, а какой-то надрывный голос из тёмного угла, словно он доносился из-под земли:

— Нет, государь, у меня есть постель. Подойди поближе, я тебе её покажу.

Александр пошёл на зов и, увидев ложе старца, ужаснулся. Это был чёрный гроб. В нём лежали схима, свечи и другие необходимые для совершения обряда погребения вещи.

— Смотри, — сказал высохший и сгорбленный старец. — Вот постель моя. И не только моя. А постель всех нас. В неё все мы, государь, ляжем и будем долго спать.

В Таганрог он приехал лишь спустя три недели, опередив царицу на несколько дней. Удивительное дело, но дальняя дорога более утомила императора, чем больную императрицу, ради поправки здоровья которой царская чета и пустилась в столь длительное путешествие.

Поселились супруги в небольшом доме на высоком берегу залива, назвать его дворцом можно было лишь с большой натяжкой, зато из него открывался отменный вид на гавань.

На южных фруктах царь быстро восстановился с дороги, и вскоре его было уже не удержать у семейного очага.

С раннего утра денщики седлали ему гнедого жеребца. И государь подолгу объезжал его, уносясь в бескрайние дали донской степи.

После обеда Александр Павлович и Елизавета Алексеевна совершали совместные длительные прогулки, рука об руку, как в старые добрые времена. В хорошую погоду — к морю, а в ветер и слякоть просто сидели в беседке и подолгу разговаривали меж собой. Фрейлины не могли налюбоваться на эту семейную идиллию и радовались, что в венценосной семье, наконец, воцарилось взаимопонимание.

— Они полагают, что у нас медовый месяц. Это после тридцати двух лет кошмарной совместной жизни. Им даже невдомёк, что, когда решение принято и все мосты сожжены, гораздо легче общаться.

— Но, может быть, вы всё-таки передумаете? Ещё не поздно.

— Сколько вам можно повторять, сударыня: я своих решений не меняю! — вспылил царь и уже поднялся, чтобы уйти из беседки.

— Вы снова думаете только о себе! — воскликнула царица ему вслед. — Вы пойдёте путем искупления, будете замаливать свои грехи, а что прикажете делать мне?

Он остановился на самом выходе, обернулся и произнёс казённым голосом:

— Это решать вам, сударыня. Или вы забыли, что уже давно живёте своей жизнью, не имеющей с моей ничего общего? Комедия, которую мы с вами разыгрываем для окружающих, в наших отношениях ничего не меняет. Я уже однажды пережил трагедию потери супруги, которую любил. Все мои прежние чувства к вам похоронены глубоко под землёй. И я не намерен заниматься осквернением могил.

Елизавета Алексеевна сидела на скамейке с каменным лицом и нервно теребила в руках зонтик. Она никак не ожидала от мужа такой строгой отповеди. На глазах её заблестели слёзы.

Чего-чего, а рыданий женщины Александр Павлович спокойно перенести не мог. Видя, что царица вот-вот расплачется, он вернулся к ней, сел рядом на скамейку и примирительно сказал:

— Ну, будет плакать. Извините, я погорячился.