История культуры народов мира. Древняя Греция (Истоки европейской цивилизации) - Вейс Герман. Страница 3

Искусство как свободная творческая сила могло еще создавать великое, но не могло избавиться от влияния времени и перемены в нравах. Как некогда думал Фидий, так уже не мог чувствовать Скопас, и что создавал Поликлет, было недоступно Праксителю.

Трагедия пережила свои лучшие времена, даже комедия клонилась к упадку. В образе жизни афинян господствовал разврат, обуздываемый лишь дорической строгостью.

Впрочем, и Спарта изменилась не меньше. Победа над Афинами и ее спутники — богатство и роскошь, к которым не привыкли спартанцы, возвышение отдельных личностей во время войны — все это поколебало основы государства; им стали управлять роскошь и порок.

Рис. 10.

Несмотря на изгнание из Афин тиранов и восстановление (Фразибулом) республиканского правления (403 г. до н. э.), спасти страну было уже невозможно из-за полного упадка нравственности. Не удалось и Спарте восстановить свои силы в войне с персами (394 г. до н. э.).

Потеря флота и позорный мир с Артаксерксом Мнемоном (387 г. до н. э.) подорвали ее самостоятельность, а неудачные войны с Фивами затмили последние лучи ее славы (447 г. до н. э.).

Если уже во время Пелопоннесской войны был заметен упадок нравственности, то теперь, после событий, полностью уничтоживших достоинство нации, он стал особенно заметен.

Измена и вероломство, жадность и корыстолюбие овладели обществом. Знать роскошествовала, распущенность в отношениях между полами стала обычным явлением.

Этим страстям служило теперь искусство, едва охраняемое немногими художниками от полного осквернения. Но в народе сохранялись еще духовные силы, а следовательно, и способность к великим и благородным подвигам.

Появление на арене Филиппа Македонского только продолжило трагедию, разыгравшуюся в Элладе, еще на один акт.

После битвы при Херонее (338 г. до н. э.) Филиппу удалось установить гегемонию над Грецией. Но только при Александре, взошедшем на отцовский престол в 336 г. до н. э., греки увидели спасителя, восстановителя былого величия Эллады (рис. 8).

Однако даже он, несмотря на величие и широту своих замыслов и непреодолимую настойчивость в их исполнении, не мог победить в себе тщеславие и честолюбие.

До дальних пределов Индии донес он славу своего оружия, но вдохнуть новую жизнь в отживший эллинизм и ему было не под силу, он только раздул его в яркое, но быстро угасшее пламя (рис. 10, горельеф с так называемого саркофага Александра, или «Сидонский саркофаг»). Открыв взорам современников страны Востока, Александр дал новую пищу умам греков, но вместе с тем в греческую жизнь пришли азиатские нравы и восточная страсть к внешнему блеску. Эллинизм был раздавлен упавшей на него тяжестью варварских форм. Не устояло и искусство, только наука нашла себе в Александрии достойное убежище (331 г. до н. э.).

Разделение царства после Александра еще в большей степени способствовало усилению восточного влияния. Разврат стал обычным явлением даже среди простого народа. Общественная жизнь протекала, как и прежде, но это происходило не столько из сознания необходимости порядка, сколько вследствие привычки.

Рис. 11.

С постепенным ослаблением македонского владычества в Греции проснулась надежда на освобождение, которая привела, впрочем, лишь к слабым проблескам прежней славы (307 г. до н. э.).

Этолийским и ахейским городам удалось наконец заключить тесный союз (рис. 9, монета Этолийского союза) и завоевать Беотию, Афины и Лакедемон (284–281 гг. до н. э.), но потом это лишь послужило поводом к новым междоусобицам.

Затем Спарта, казалось, окрепшая вследствие насильственного ее возврата к ликурговым законам, была побеждена Коринфом (222 г. до н. э.). Начались опустошительные войны ахейского союза, которые удалось прекратить Филиппу III Македонскому (216 г. до н. э.), принужденному в свою очередь римлянами к постыдному миру.

Только тогда Греции была объявлена свободной. Но было уже поздно: судьба ее была решена (197–183 гг. до н. э.), Эллада пала уже настолько, что не смогла воспользоваться этим даром, силы ее были полностью истощены.

В ней по-прежнему продолжались внутренние раздоры, а римляне тем временем покорили Македонию, это случилось в царствование Персея (168 г. до н. э.), а затем и всю Элладу постигла та же участь. В борьбе с Римом, дерзко начатой ахейцами, эллинское юношество пало под мечом Муммия, а Греция, все еще оставаясь сокровищницей искусств и наук, превратилась в римскую провинцию (146 г. до н. э.).

Для изучения греческой одежды и утвари особенно важны (кроме уцелевших скульптурных произведений) расписанные сосуды (рис. 11), найденные в Греции и ее бывших колониях. Так как эти сосуды относятся к продолжительному периоду времени с VI в. до н. э. до падения Греции, то по ним мы можем проследить как развитие самого ремесла в Греции, так и (по рисункам, на них сделанным) все изменения, которые испытывала греческая одежда и утварь в течение этого времени.

Кроме сосудов для историков представляют ценность различные изделия из глины, камня и металла. Что же касается предметов, добытых в Помпее и других местах Южной Италии, то, хотя большая их часть носит на себе отпечаток эллинского искусства и эллинской техники, они могут служить скорее памятниками римского быта, поддавшегося греческому влиянию, чем греческого.

Рис. 12

Одежда

Изобразительное искусство египтян и ассирийцев не пошло далее отработки условных форм выражения. Искусство персов, хоть и обнаруживало некоторое стремление к естественности, тоже не могло освободиться от свойственного ему схематизма.

Напротив, хронологическое обозрение памятников греческого искусства представляет нам вполне согласное с общим ходом греческой культуры постепенное развитие этого древнейшего способа выражать мысли с помощью образов, совершенствуя их до уровня высших художественных идеалов.

Такое отношение греческого искусства к действительности необходимо иметь в виду и при изучении изображаемых им предметов, в том числе одежды. Ни древние произведения греческого искусства, по стилю близкие к египетским и ассирийским, ни более поздние не передают действительности.

В первых она изображена примитивно, в последних — слишком ярко. Первые ее искажают, последние идеализируют. Истинное, реальное воспроизведение действительности следует искать в произведениях, связывающих эти две крайние грани греческого искусства.

Изваяния и сосудная живопись все-таки несут на себе отпечаток того или другого направления, а потому также представляют предметы не такими, какими они действительно были и использовались в обиходе, а более изящными. При этом не надо упускать из виду и той тесной связи между искусством и жизнью, которая существовала в Греции преимущественно в эпоху ее процветания.

Рис. 13.

С одной стороны, по мере развития искусства все бытовые отношения облагораживались привнесением в них художественного элемента, с другой — выставленные публично изваяния развивали эстетическое чувство народа, а образованной его части служили и образцами изящной манеры носить одежду, располагать ее складки и т. п.

Из сравнения представленной на памятниках искусства одежды с описаниями у Гомера можно сделать вывод, что костюм малоазиатских греков времен Гомера был не хуже, чем костюм европейских.

Сравнивая изображения одежды, мы находим, что в целом греческий костюм оставался почти неизменным до самого падения Греции, трансформируясь только в отдельных элементах, в покрое, отделке и украшениях, которые становились изящнее по мере развития в народе художественного чувства.