Обещание длиною в жизнь (СИ) - "Anna Milton". Страница 29

Она плакала.

Я увидел это, остановив внедорожник в нескольких метрах от «Porsche».

Наоми плакала, и Джессика утешала ее, гладя по плечу.

Она плакала перед тем парнем, и он смотрел на нее с таким трепетным сочувствием, от которого у меня скрутило желудок в узел необузданное желание сравнять его смазливое лицо с землей.

Я демонстративно громко хлопнул дверцей, буквально вылетая из машины, и широкими шагами преодолел расстояние, разделявшее нас. Наоми подняла голову и изумленно посмотрела на меня, как и остальные. Но меня будоражил только ее взгляд. Густая пелена слез застилала черные глаза — прекрасные, бездонные глаза, — и первым делом, оказавшись перед ней, я вытер влагу с маленького лица, которое выглядело изнуренным, имело слегка сероватый оттенок, словно она не спала всю ночь.

Мы были вдали друг друга лишь одну ночь, но всем своим естеством я ощущал уверенность, что прошло гораздо, гораздо больше времени. Это вызвало панику и слабую дрожь. Сделав глубокий вдох, я вдруг понял, что что-то изменилось. Между нами. Но я старательно пытался прогнать эти мысли прочь и сосредоточиться на том, чтобы как следует принести свои извинения и все объяснить.

— Малышка, — прошептал я предательски дрожащим голосом и прижал Наоми к своей груди.

Как только я сделал это, то получил полный недовольства взгляд брюнета. Он смотрел на меня с враждебностью, стиснув челюсти и сжав кулаки. Он хотел мне врезать, — я чувствовал, — и это желание было взаимным. Я ответил ему не менее пристальным взором, вложив в него всю недоброжелательность, которая клокотала в груди.

— Поехали домой, — наклонившись к Наоми, тихо сказал я ей на ухо.

Она ничего не ответила. Она не шевелилась и больше не всхлипывала.

Я был растерян и так же обездвижен. Видеть, как Наоми плачем — самое худшее, что только возможно себе представить. И невыносимее было лишь то, что я являлся причиной ее грусти.

Возможно, я бы даже хотел, чтобы парень на Porsche» хорошенько ударил меня.

Я кратко кивнул Джесс в знак прощания и, крепко обвив плечи Наоми рукой, повел ее к внедорожнику.

— Наоми, — неуверенно окликнул ее брюнет.

Она остановилась, поэтому и я замер на месте. Вытянув шею, она обернулась к нему через мое плечо, к которому была прижата виском.

— Ты… точно будешь в порядке? — спросил он со стремительно тающей в голосе решительностью.

Мне хотелось вмешаться и сказать, чтобы он не лез в наши дела, или я лишу его глаз и языка, чтобы он больше никогда не смог ни смотреть, ни говорить с ней. Но Наоми ответила прежде, чем я открыл рот:

— Не беспокойся, Эрик. Спасибо, — меня разозлило то, как мягко звучал ее голос. — Я напишу тебе вечером, — она обратилась к Джесс.

— Хорошо, — Джессика напряженно помахала рукой.

Я закрыл за Наоми дверь и оббежал машину, заняв место за рулем. Некоторое время я не решался завести мотор. Наоми смотрела в окно и тоже молчала. Все мои попытки начать разговор с извинений не увенчались успехом. Внутри меня происходила борьба с ревностью, которая была подобна лаве, смешавшейся с кровью, текущей по венам, целиком и мгновенно заполнившей меня без остатка.

— Почему он ошивается рядом с тобой? — с порицанием бросил я. — Тот парень.

— Что? — Наоми была ошарашена моим внезапным обвинением.

— Насколько близко вы общаетесь? — стоило мне начать, и я не мог остановиться, заткнуться, когда это просто необходимо было сделать. — Ты была с ним очень милой.

— Мы друзья, Зак, — отчеканила она. — Эрик — мой друг.

— Твой друг — Джессика. Но точно не тот болван.

— Кто дал тебе право решать за меня, с кем дружить, а кого обходить стороной?! — прикрикнула она. — Ты не должен так говорить. Ты просто… черт возьми, Зак, ты не имеешь права так говорить, когда… — Наоми резко оборвала себя, отвернулась, запустив пальцы в волосы и запрокинув голову.

Она тяжело и глубоко дышала, а я чувствовал себя последним кретином на Земле. Я позволил своей идиотской ревности овладеть здравым рассудком очень не вовремя. За вспыхнувшей злостью я легко забыл, что должен объяснить Наоми о ситуации с Шарлоттой.

— Прости. Ты права. Я действительно не должен был говорить ничего подобного. Прости. Мне очень жаль, — сглотнув, спешно проговорил я севшим от внезапной сухости во рту голосом. — Насчет Шарлотты. Я должен объясниться. Она позвонила мне вчера. Она была пьяна…

Я подробно рассказал ей о том, как все было. Наоми слушала на протяжении нескольких минут, не перебивала. Я запинался и иногда путался в словах. Я чертовски волновался, как будто был повинен во всех смертных грехах и от того, как я преподносил события, приключившиеся со мной, напрямую зависела моя жизнь.

— Я звонил и писал тебе, наверное, миллион раз, — нервозный смешок слетел с моих губ, когда я закончил. — Ты видела мои звонки? Читала сообщения?

— Да, — Наоми коротко кивнула.

Я был удивлен.

— Тогда почему не отвечала?

Она ничего не сказала, и я начал нервничать.

— Ты злишься на меня? — нежно и осторожно спросил я.

— Нет, — послышался ее шепот.

— Тогда в чем дело?

Разные, нелепые мысли отыскали путь в мою голову, и я повторил свой вопрос, чтобы исключить их.

Тогда Наоми посмотрела на меня со всей серьезностью, и я заставил каждый мускул моего тела напрячься. Я был готов услышать все... ну почти, я бы вытерпел любые ее ругательства, если бы она вдруг разозлилась. Честно говоря, я ждал этого. Выплеснув злость, она почувствовала бы себя лучше. Приняв ее негодование, я бы успокоился, потому что стало бы гораздо проще искать новые точки соприкосновения.

Наоми продолжала испытывать меня немигающим, пронзительно утомленным взглядом, от которого мне стало не по себе.

— Давай сделаем перерыв.

Мы сидели на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и вдруг салон автомобиля показался мне чертовски тесным — размером с птичью клетку, — но тем же временем я и Наоми оказались по разные стороны бескрайней непроглядной пропасти.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

— Это невыносимо. Каждый день мириться с мыслью, что ты не принадлежишь мне. Что теперь ты принадлежишь кому-то еще. Знаю, что ревновать к ребенку чертовски глупо, но мои чувства… Зак, если бы я только могла контролировать их! Я, правда, пыталась сохранить все, как есть. Я люблю тебя. Люблю очень сильно, и это не изменится…

Проклятье.

Ее голос в моей голове. Опять.

Нет.

Он всегда там — в недосягаемой, крошечной части мозга. Но я слышал его повсюду и всегда, словно мое сознание сделало аудиозапись того разговора в машине, четыре дня назад, и прокручивало слова снова и снова. Чертов замкнутый круг. Заевшая кассетная пленка, разрушающая мою заблудившуюся в сомнениях и тоске душу.

— Я думаю… Дай мне немного времени. Я запуталась. В себе и своих чувствах.

Наконец, в ее голосе появились эмоции.

Настала моя очередь впасть в леденящее оцепенение.

Я неподвижно сидел рядом с ней, пристально вглядываясь в нежные черты лица, исказившиеся в гримасе сожаления и печали. Руки тряслись, когда Наоми жестикулировала ими, страстно пытаясь выразить свои истинные чувства, максимально донести до меня, что она искренне расстроена тем, что приходится говорить мне эти бесконечно мучительные слова.

Потом она снова заплакала. Спрятала лицо за ладонями, несчастно сотрясаясь в рваных приступах рыданий. Если бы я только мог шевелиться, то незамедлительно прижал бы к себе и попытался успокоить. Я бы, не останавливаясь, шептал ей, что люблю ее и ни за что на свете не позволю уйти от меня, пусть даже на время.

— Когда я вернулась домой вечером и не увидела тебя, мне стало так плохо, Зак… Я знаю, что ты не изменял мне. Но мне страшно, понимаешь? Я боюсь, что однажды ты оставишь меня.