Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович. Страница 7

Наши планы всегда предусматривали, что оборонительные минные заграждения надо ставить немедленно при возникновении угрозы войны, чтобы упредить противника и преградить его подводным лодкам и минным заградителям доступ в Финский залив. Это касалось и подходов к Моонзундским островам, базам и входу в Рижский залив. Однако нам категорически запрещали постановку мин без особого разрешения. Не раз пришлось и мне по этому поводу вести телефонные разговоры с заместителем Наркома ВМФ адмиралом Л. М. Галлером.

— Товарищ Пантелеев, будьте во всем осторожны, — неизменно напоминал он. — Какие вы там задумали мины ставить? Не поддавайтесь провокациям и, пожалуйста, не шумите раньше времени.

Раньше времени… А может, уже поздно?.. В течение всего дня 21 июня из Ханко и Риги командующий флотом получал доклады и донесения, проникнутые желанием дать провокаторам крепко по рукам. Командир Либавской военно-морской базы капитан 1 ранга М. С. Клевенский настойчиво просил разрешения открыть хотя бы предупредительный огонь по немецким самолетам, появляющимся над базой. Командующий дал телеграмму всем командирам соединений. В ней указывалось, что провокации фашистов в районах наших военно-морских баз и в территориальных водах не прекращаются, что необходимо повысить бдительность и усилить боевую подготовку. «Меньше говорить о военной опасности, а больше делать, чтобы поднять боеспособность кораблей» — такими словами заканчивалась телеграмма. Эти указания комфлота пришли на корабли, стоявшие в Либаве, на рассвете 22 июня — в момент, когда их уже бомбила немецкая авиация.

Глава вторая

БАЛТИКА В ОГНЕ

Готовность номер один

Тревожные донесения следовали одно за другим. Мы уже знали, что Финляндия объявила мобилизацию. С минуты на минуту ждали по телефону или телеграфу грозного слова — война!

Около полуночи меня срочно вызвал командующий. «Свершилось!» — мелькнула мысль. В его кабинете уже находился член Военного совета флота дивизионный комиссар М. Г. Яковенко. Вице-адмирал Трибуц сидел, откинувшись в кресле, и нервно постукивал по колену длинным карандашом. Только это и выдавало его волнение.

— Сейчас говорил по телефону с Наркомом, — сказал он мне без всяких предисловий. — Сегодня ночью надо ожидать нападения на нас Германии.

Я бегом вернулся к себе, и через несколько минут необходимые указания уже передавались на соединения флота, в штаб авиации и начальнику тыла.

В 23 часа 37 минут 21 июня 1941 года на Краснознаменном Балтийском флоте была объявлена оперативная готовность номер один. И это еще не означало войну, но уже обязывало огнем отражать любое нападение. На подходах к главной базе флота дополнительно установили ближний корабельный дозор. Первым вышел на линию базовый тральщик «Крамбол». А на море и в воздухе казалось все спокойно: тревожных донесений было меньше, чем в прошлые дни. «Затишье перед бурей», — невесело шутили дежурные офицеры штабных постов. В ту ночь никто не ложился, никто не спал. Береговой флагманский командный пункт (БФКП), куда в полночь перебрались в полном составе Военный совет и штаб флота, находился у взморья. Здесь, вдали от города, было совсем тихо. С моря веяло сыростью и прохладой, с близких полей доносился аромат некошеных трав. Белая июньская ночь незаметно переходила в утренние сумерки.

В 1 час 40 минут 22 июня я донес начальнику Главного Морского штаба:

— Флот и базы переведены на оперативную готовность номер один.

По ходу событий уже чувствовалось, что в ближайшие дни флот будет сконцентрирован в Риге и Таллине. Туда необходимо было срочно завезти дополнительное количество топлива. Начальник тыла флота генерал-майор Митрофан Иванович Москаленко доложил командующему свои расчеты. Тут же в полночь запросили у Наркома разрешение танкеру «Железнодорожник» с полным запасом мазута, принятым в Либаве, немедленно следовать в Усть-Двинск (Даугавгрива), а танкеру № 11 — из Кронштадта в Таллин. Уже к двум часам пришло из Москвы согласие; одновременно нам позволено было расходовать мобилизационные запасы.

Командиру Либавской базы я передал приказание командующего: все оставшиеся подводные лодки типа «М», кроме дозорных, перевести немедленно в Усть-Двинск, а остальные — в Виндаву. Командиру же военно-морской базы Ханко приказано было все подводные лодки и торпедные катера перевести в Палдиски. Это предусматривалось нашими планами.

В Таллине стояло несколько новых кораблей, почти закончивших свои государственные испытания. Их решено было принять в состав флота и утром поднять на них Военно-морской флаг. Менее готовые корабли срочна направлялись в Ленинград на заводы. Судостроители, конечно, возмутились. Они привыкли к тому, что командование флота принимает все зависящие от него меры для обеспечения заводских, а тем более государственных испытаний новых кораблей. А сегодня вдруг, да еще ночью, лаконичное приказание: «Все испытания прекращаются — немедленно следуйте в Ленинград». Пришлось мне отправиться на корабли и разъяснить главному сдатчику инженеру А. В. Сидоренко обстановку. Все корабли благополучно дошли до своих заводов и уже в ходе войны были приняты флотом.

Наши дозоры что-то молчат. Значит ли это, что в море все спокойно?

Около часу ночи поступила телеграмма от Наркома ВМФ. Она предупреждала, что в течение 22–23 июня возможно внезапное нападение немцев, которое может начаться с провокационных действий. Поэтому Нарком требовал бдительности, осторожности и снова предупреждал: не поддаваться провокациям. Телеграмма запрещала разведку в чужих водах и любые активные действия без разрешения Москвы, в том числе и постановку оборонительных минных заграждений.

В воскресенье, 22 июня, в 4 часа утра упали первые бомбы на наши города и военно-морские базы. Полчища врага вторглись на советскую землю…

В 4 часа 50 минут нам сообщил из Либавы капитан 1 ранга Клевенский:

— Бомбы упали на военный городок и в районе аэродрома. Особых повреждений нет…

Донесение капитана 2 ранга Ф. В. Зозули из Кронштадтской базы: «Сброшено шестнадцать мин на входе на Кронштадтский рейд. Фарватер остался чистым…»

Телефоны продолжают звонить, сообщают о замеченных силуэтах неизвестных кораблей, об обнаруженных перископах подводных лодок, о сброшенных парашютистах, о воздушных десантах — о чем только не доносили в ту первую ночь войны, в ее первые часы! Это был не поток, а водопад донесений! Все их надо было проанализировать, отобрать достоверное от вымысла — и как можно скорее, ибо на войне время — это все!

Как Известно, Гитлер решил напасть на Советский Союз в 4 часа 22 июня, но некоторые его генералы отошли от немецкой пунктуальности, нарушили приказ своего фюрера и начали боевые действия раньше установленного срока.

Начальник штаба Кронштадтской базы капитан 2 ранга Ф. В. Зозуля доносил, что наш транспорт «Луга», шедший из Ханко, был на подходе к Кронштадту неожиданно обстрелян фашистскими самолетами в 3 часа 30 минут. Корабль получил двадцать пробоин, среди экипажа есть раненые.

Трагичнее сложилась судьба латвийского парохода «Гайсма», шедшего в Германию с лесом. Еще в 3 часа 20 минут, находясь у шведского острова Готланд, он был без всякого предупреждения обстрелян с четырех фашистских катеров, а затем дважды торпедирован. Взрывной волной большая часть экипажа была выброшена за борт. Фашистские катера расстреливали моряков, плававших в воде, смертельно ранили капитана и многих членов экипажа. Но команда вела себя героически. Радист Степан Савицкий в последний момент успел передать в эфир радиограмму: «Торпедирован. „Гайсма“ тонет. Прощайте». Двадцать четыре человека, среди них были раненые, на спасательном вельботе через четырнадцать часов достигли нашего берега у маяка Ужава. Там похоронили капитана судна коммуниста Николая Георгиевича Дувэ, тело которого моряки доставили на родную землю.