Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ) - Сакрытина Мария. Страница 20

— А попробовать красавчика дашь? — приникнув к зеркалу, поинтересовалась паучиха.

— Даже не надейся! — рявкнула Мэйри, разрывая связь.

А вот ошейник Стивен надел без вопросов. Зато Мэйри извелась, постоянно напоминая себе, что это понарошку, неправда и вообще — фарс.

И в карете сидела как на иголках — в противоположность спокойному, как скала, человеку. На бал приехала уже на взводе — и все, чёрт возьми, пялились. И отнюдь не на её неземную красоту. Да, портниха постаралась и действительно сотворила чудо, и в этом чуде Стивен смотрелся великолепно. А Мэйри видела, как все эти ведьмы слюной исходили, глядя на него.

Князя ожидаемо перекосило. Приветствие в лицо Мэйри он почти выплюнул, старательно не глядя на сына. А Стивен так же старательно не смотрел на него.

Потом подкатил придворный маг. И тоже скалился, вымазал Стивена взглядом, рассыпался в похвалах — у Мэйри зубы сводило.

А ещё танцы были. Мэйри послала Тибби и ещё пару-тройку кавалеров к дьяволу — ей к тому времени уже порядком надоело отгонять от Стивена волшебниц, подходящих к ней то спросить про чёртовы модные оборки, то про туфельки, то про «симпатичненькое ожерелье, какой ювелир делал?».

Танцевал Стивен ужасно — и это стало последней каплей. Мэйри прекрасно помнила, как он умеет, поэтому, когда он в третий раз наступил ей на ногу, она не выдержала, дёрнула его за руку и поволокла к выходу. А он ещё с таким видом шёл… убила бы! И его почтительное «госпожа» и коленопреклонённая поза, когда требовал обычай — а обычай требовал часто. И последнее: «Да-а-а, теперь я понимаю, что куклы не интересны. Вы, Мэйрилин — прекрасная волшебница. Так изящно „сдвинуть“ заклинание. Мальчик стал ещё великолепней, чем был прежде», — сказанное какой-то престарелой ведьмой у кареты, так и лезущей застывшего Стивена пощупать.

Домой Мэйри приехала в состоянии плохо контролируемой ярости. Слуги-пикси разбегались, только завидев её, а этот, что б его, человек тащился следом — как на балу.

Мэйри из последних сил стянула с него ошейник и, не выдержав, выплюнула:

— Как ты меня… как вы меня все… У-у-у! Вон отсюда, прибью!

И, развернувшись, с наслаждением грохнула об пол ближайшую вазу.

Вздрогнула, когда почувствовала, что её руку сжали.

Обернулась.

— Я сказала: вон…

Грубо рванув её на себя, Стивен впился ей в губы, терзая язык, кусая — совсем не так нежно, как было однажды в спальне, или как она представляла. Но, чёрт возьми, это было волшебно!

Мэйри рванула его рубашку — пуговицы брызнули на пол. Почувствовала, как руки человека точно так же рвут её платье, и застонала. Стивен снова укусил её губы — на это раз до крови — и с силой впечатал в стену. На пол полетели какие-то статуэтки, книги, свитки. Прижимаясь, Мэйри в ответ впилась ногтями в его спину, с наслаждением проводя, последним отблеском сознания с удивлением ощущая сеточки свежих шрамов. Но потом губы человека добрались до той самой точки за ухом, и всё стало уже неважно.

Позже, когда первый солнечный луч пробился сквозь сомкнутые занавески, пополз по потолку, а волшебница расслабленно лежала среди битого стекла и фарфора, понимая, что встанет ещё не скоро, Стивен поднялся, молча подхватил испачканную, порванную одежду и, не глядя на Мэйри, вышел.

Волшебница, моргнув, проводила его взглядом. Долго смотрела потом на закрывшуюся дверь. И, подняв липкие от крови руки к лицу, тихо всхлипнула.

Следующие два дня Мэйри человека не видела. Вечерами она теперь сидела одна, хмурая, угрюмая.

Один раз с ней говорил брат.

Тиа осторожно поинтересовался, как продвигается её эксперимент, выслушал равнодушный отчёт и принялся — как обычно — выговаривать ей за поведение на балу. Герцогине так вести себя не пристало. Герцогине её высокого рода так вести себя не пристало. Мэйри позорит память предков. Мэйри несносная девчонка, так и не поумневшая — а пора бы.

— Сестра, люди разлагают. Избавься от него, — подытожил брат.

Мэйри до утра потом сидела, глядя в огонь.

Избавиться было бы правильно. И она почти пришла к этому отличному решению — просто отвезти сонного Стивена куда-нибудь за пределы Озёрного края, за пределы страны, быть может. Оставить денег, а там пусть сам разбирается. Большой уже мальчик. Справится. Мэйри он почти безразличен.

Почти.

А на следующий вечер, точнее, ночь, на неё напали.

Мэйри проснулась от смутной тревоги, но даже защититься не успела. Её тут же скрутило, повалило на пол — и уже там волшебница корчилась от взрывающей сознание боли.

Сначала она даже решила, что это кто-то из местных магов. Может, за тем же Стивеном явился.

А потом увидела замершую у двери фигуру в чёрном балахоне, почувствовала — даже сквозь боль — ауру и поняла: не маг. Человек.

Выгибаясь на полу, Мэйри захлёбывалась истеричным смехом.

Её брат как-то все уши прожужжал про артефакт, не пускающий в их страну человеческих фанатиков, сумевших найти против волшебников какое-то странное оружие. Верой они это называли. Фанатики. Но действовало безотказно. А Тиа ещё хвалился, что он советовал Его Величеству не впускать фанатиков, что они принесут с собой войну, что от них одни беды. И хвастался, что так отлично промыл королю мозги, что фанатиков не будет на их земле ещё лет двадцать минимум.

Ну-ну. И трёх не прошло.

Мэйри не заметила, как в дверях показался Стивен — а может, он ей чудился. Запах гари был точно настоящим. А вот человек — что ему тут делать?

Фигура в балахоне повернулась к нему, что-то произнесла и подала кинжал. Стивен взял, медленно подошёл к лежащей на полу обездвиженной Мэйри.

Волшебница наблюдала, как красиво играют отблески пламени на клинке и думала, что сейчас человек её убьёт. А почему бы и нет?

Страшно не было, только горько. И всё ещё смешно.

А потом темнота сомкнулась окончательно.

Очнувшись в темнице, Мэйри никак не могла поверить, что до сих пор жива. Впрочем, натёртые до крови запястья и тяжёлые цепи волшебницу убедили.

Валисия пережила ещё один переворот — на этот раз в пользу людей. Кого-то из магов убили, кого-то отправили в княжескую темницу дожидаться суда. Забавно — суд и фанатики.

Мэйри было забавно весь так называемый «процесс». Очень забавно. Глядеть на всё ещё испуганных людишек, осыпающих бранью старающихся выглядеть гордо волшебников. А ещё было забавно слушать обвинителя и даже — ха-ха — защитника.

Если бы не фанатики, тоже присутствовавшие среди судей и не забывавшие то и дело парализовывать волшебников или пускать волны боли, было бы действительно смешно.

Всё это плыло в каком-то красном мареве, ставшем только гуще, когда Мэйри вывели к скамье подсудимых, а свидетелем вызвали Стивена. Мэйри смотрела на него, не обращая внимания на боль, и улыбалась. Человек так красиво говорил про то, какие ужасы творят злые волшебники, про то, что он видел в доме Мэйри, про ведьмину кухню и остальное… Про заклинания в Кругу Силы. Про то, как Мэйри на бал его, бедненького, таскала. Как он хотел с помощью неё отомстить, как пытался Мэйри обмануть. Впрочем, здесь слово взял князь — и понеслось. Мэйри сначала хихикала, потом хохотала в голос, пока не захлебнулась кровью и не потеряла сознание от боли, и приговор уже не слышала. Впрочем, нечего было слушать. Никого из пленных магов не оправдали.

Из разговоров тюремщиков Мэйри узнала, что их должны сжечь на площади у фонтанов. У неё снова тогда началась истерика, испугавшая какого-то мальчишку-тюремщика до дрожи. В остальном дни до казни были скучны, нелепы и унылы. Её не трогали — в отличие от местных магов. Всё ещё боялись, быть может, да и лично к ней претензии были только у князя. А тот, похоже, считал ниже своего достоинства издеваться над приговорённой.

Лишь один день Мэйри запомнился очень крепко.

— Что ты сделала со мной, ведьма?

Мэйри, глядя на прислонившегося к противоположной стене Стивена — красивого, свежего, в дорогом костюме княжича, — улыбалась.